Ольга Сергеева
Хозяин Стаи
(Дочь Кузнеца-2)
В этой жизни я слишком ненавижу, чтобы любить, но может быть в следующей...
Часть I. Звон стали.
Глава 1. Арена
Город-государство Годрум. 1278 год от Сотворения мира.
В Годруме, городе-государстве, зацепившемся за мыс Ветров — самую западную оконечность материка, был праздник. Середина лета — самое время, чтобы в очередной раз почтить Богов-покровителей — так было официально объявлено. Неделю назад один из пиратских адмиралов — владелец двух десятков хищных остроносых кораблей, вернулся из крупного похода с громкой победой и богатой добычей и решил отблагодарить Богов-покровителей — так было на самом деле. Хотя была ли разница? Для граждан полиса, гордо именующих себя воинами и готовых прозвище "пират" вбить в глотку любому, кто осмелится его произнести, — уж точно никакой.
Пиратский адмирал объявил праздник, и горожане охотно поддержали его идею. А почему не поддержать, если он за все платит? Главным событием этого праздника, как и любого праздника в Годруме, должны были стать гладиаторские бои. Местный цирк по праву считался самым огромным на юге материка, а устраиваемые в нем представления — самыми кровавыми. Гордость горожан. Пиратский адмирал пообещал, что сегодня на его арене на радость зрителям умрут не меньше двух сотен рабов. Славу нужно поддерживать.
Сегодня с самого раннего утра по дороге, ведущей с одного холма на другой, от городских стен к массивному зданию цирка, тянулись люди — добраться, пока солнце не взошло слишком высоко, а в воздухе не повисла удушливая взвесь пыли, да и места получше занять. Конечно, для богатых и знатных горожан отведены специальные трибуны, но и простой народ не хочет пропустить ничего из сегодняшнего зрелища.
Трибуны цирка постепенно заполнялись народом. Сами трибуны представляли собой простые ступени из белого камня, поднимавшиеся одна над другой, на которых и рассаживались зрители, кто положив специально принесенную подушку, а кто — и просто так. В двух местах роскошными мягкими креслами и тентами, бросавшими на них тень, выделялись ложи знатных годрумцев — места, с которых открывался самый лучший вид. Пиратский адмирал обещал, что сегодня на арену выйдут не только простые рабы — обыкновенное мясо, способное лишь на жалкую смерть, но и известные бойцы, прославившие цирк — достойное зрелище на самый изысканный вкус! И трибуны заполнялись народом. Над огромным сверкающим на солнце белокаменным сооружением уже начинал подниматься гул голосов.
На трибунах собирались и начинали шуметь зрители, но глубоко под ними, в служебных помещениях цирка, там, где ждали установленного срока рабы, было тихо. Словно ничего и не происходило снаружи. Во всяком случае, так было в ее комнате. Невиданная роскошь для раба-гладиатора годрумского цирка — отдельная комната, в которой он живет. Она такую получила почти сразу, еще три года назад, и сейчас могла спокойно наслаждаться тишиной. Словно сегодняшним утром ей и не придется вовсе выходить на арену.
А вода остыла.
Это снаружи цирка уже можно было задохнуться от летней жары, а в глубоких катакомбах, уходивших чуть ли не под землю, всегда было прохладно. То есть достаточно комфортно, чтобы начать утро с принятия горячей ванны, но недостаточно, чтобы продолжать сидеть в воде, когда та уже совсем остыла. Зан подняла, что дальше нежиться не получится и открыла глаза. В них не было ни капли сонной мути и даже обычной ленивой расслабленности не было: нет, она точно знала, что ей сегодня сражаться. Зан легко поднялась и вылезла из деревянной бадьи, в которой сидела. На каменный пол с ее тела стремительно побежали струйки воды. Она взяла со стула специально приготовленное чистое полотно и, развернув, принялась вытираться. Сначала убрала капли с лица и шеи, промокнула руки и грудь, потом, легко нагнувшись, снизу вверх провела по ногам. И брезгливо, словно кошка, переступила по полу туда, где еще было сухо. Она, первые десять лет своей жизни проведшая в деревянной избе, хорошо относиться к каменным полам так и не научилась.
Дверь за спиной Зан отворилась, и в комнату бесшумными дрессированными тенями скользнули два мужчины-раба. Она не обернулась к ним, продолжая вытираться, словно и вовсе не обратила на них внимания, и они, тоже ни о чем не спрашивая ее, подняли бадью с водой и вынесли из комнаты, прикрыв за собой дверь. Эти рослые рабы появлялись так каждый день: сначала принести воду для купания, потом забрать. Зан не звала их: они успели хорошо выучить, сколько же времени требуется их... Нет, не госпоже. И не хозяйке: рабыня не может ею быть. Той, кому они прислуживали. В догатской школе ее учили, что только рабыням — любимицам своих хозяев и только в самых богатых домах салевской* [*Салева — царство, северо-восточный сосед Годрума. Столица Салевы — Догата — город-порт на побережье Ражского моря.] столицы могут прислуживать другие рабы. Оказалось, что и годрумский цирк в этом отношении ничуть не хуже! Изящно очерченные губы тронула усмешка — единственный известный ей вариант улыбки.
А еще в школе говорили, что нет хуже участи, чем стать гладиатором. Салева, школа... Как давно это было? Три года назад. В прошлой жизни. А ведь была еще и позапрошлая. Та самая с теплым деревянным полом под босыми ногами... Зан запретила себе вспоминать.
Ее звали тогда по-другому.
Зан — имя как звон стали. Это имя ей дал Али-Хазир — старший надсмотрщик годрумского цирка. Он научил ее драться так, чтобы хрупкая шестнадцатилетняя девочка могла биться на равных со здоровенными мужиками и не просто выходить живой из этих поединков, но еще и побеждать. И еще он объяснил ей, как сделать каждое движение ярким и эффектным, чтобы публика на трибунах выла от восторга. Он учил ее убивать. И она научилась так, как не ожидал никто от такой слабой и на вид такой неопасной рабыни. Даже он сам?
Зан не знала ответа на этот вопрос. Она была преступницей, посягнувшей на жизнь свободного — своего господина. Она должна была умереть. И только самому господину старшему надсмотрщику было известно, почему он решил дать ей шанс. Даже два шанса: оружие и умение им владеть. Однажды, когда она уже несколько месяцев выходила на арену годрумского цирка, одерживая одну победу за другой, она спросила его об этом. Он не удивился вопросу, словно все эти месяцы ждал, когда же она его задаст.
"Вспомни, как толпа орет и беснуется, когда ты посвящаешь им жизнь очередного раба.
Ты знал, что так будет?"
Он промолчал и усмехнулся в ответ. Она запомнила тот разговор.
Тогда, три с лишним года назад, в ее первый бой на арене годрумского цирка, ее и еще четверых рабов выкинули на белоснежный песок вообще безо всякого оружия и натравили против них зверей. Десять минут спустя она оказалась единственной, кто выжил. Из той пятерки и вообще из всех рабов, которых когда-либо выпускали на съедение специально выдрессированных псов, на развлечение черни.
Да, это считалось зрелищем для черни. А знатные годрумцы предпочитали бои гладиаторов-профессионалов, которые умели показать настоящее сражение, продемонстрировать свое мастерство во владении различным оружием, умереть красиво.
Все верно, они умирали. Или просто надоедали публике, постоянно требовавшей все новых и новых развлечений. И Али-Хазир искал, кого можно показать толпе в следующий раз. Он обратил внимание на нее: девчонке удалось прогнать псов — весьма необычно; девчонка молода и смазлива — еще интереснее! Али-Хазир не ошибся. Он что, просто не умел ошибаться, этот старый надсмотрщик?
Рабыня-гладиатор Зан, прозванная Звон Стали, — любимица публики была из тех бойцов, чье выступление приберегали на финал как самое интересное. Она еще готовилась к выходу в своей комнате, глубоко под трибунами годрумского цирка, а на его арене уже пролилась первая кровь.
Тайко-Сид, высокий статный мужчина, в коротко остриженных волосах которого уже начала появляться седина, но которому еще очень далеко было до настоящей старости — пиратский адмирал, владелец двух десятков прекрасных боевых кораблей и один из устроителей этого праздника, поморщился и отвернулся от арены, на которую как раз выгнали с полдюжины совсем никуда не годных рабов и сейчас должны были выпустить псов. Гладиаторские бои традиционно должны были начаться с кормления зверей — зрелища, безусловно, довольно забавного, но уж слишком примитивного! На белоснежный песок арены один за другим вышли огромные тощие псы, и чернь на трибунах взвыла от восторга. Там, под безжалостным солнцем, уже давно не было свободных мест: толпа не желала пропустить ни минуты из сегодняшней кровавой бойни. А вот в почетных ложах было еще пустовато. Среди знатных жителей Годрума считалось правилом хорошего тона появляться к началу основного представления — сражениям профессиональных бойцов. И уж конечно ему, Тайко-Сиду, одному из самых богатых горожан, незачем было торчать здесь с самого начала!
А на арене представление разворачивалось по привычному сценарию. Псы окружили рабов и теперь постепенно сужали круг, наскакивая то на одного, то на другого. Рабы еще пытались как-то отбиваться, но продержаться им удастся недолго — это Тайко-Сид видел прекрасно. Еще немного и прольется первая кровь, и тогда разъяренных псов уже ничто не остановит!
Тайко-Сиду не нравилось это зрелище, оно вызывало у него только скуку: этих рабов даже отдаленно нельзя было назвать бойцами — никакой отваги, никакой изобретательности! Псы и то проявляли больше сообразительности. Впрочем, они и выходили на арену не в первый раз. И не в последний. Но Тайко-Сид был здесь и не ради псов. Он никогда не пришел бы в цирк так рано, если бы не пригласил на сегодня к себе в ложу весьма важного и знатного гостя. А гостя, как известно, полагается встречать, а для этого нужно прийти раньше него.
В ложе, соседней с адмиральской, появился знакомый купец со своим семейством. Тайко-Сид раскланялся с ними и уже собирался вновь опуститься на свое удобное мягкое кресло, как дверь за его спиной распахнулся, и раб пропустил человека, которого так ждал его господин. Это был мужчина еще довольно молодой на вид, высокий и стройный. Прекрасная осанка и уверенные полные силы движения выдавали в нем великолепного бойца ничуть не хуже, чем меч в черных бархатных ножнах у его правого бедра. Из такой же черной ткани была и одежды на мужчине — узкие брюки, заправленные в высокие кожаные сапоги, и короткий плащ, который он откинул за плечи, демонстрируя прекрасно сшитую рубашку из жемчужно-серого тончайшего шелка. Эта переливающаяся светлая ткань еще больше подчеркивала оттенок кожи гостя — золотистый, такой, каким становится кожа северян после многолетнего загара, а не тот смуглый, который был присущ коренным жителям Годрума. А вот глаза и волосы мужчины могли бы принадлежать и уроженцу южных земель — абсолютно черные. Волосы, прямые, гладкие и довольно длинные были собраны в хвост, перевязанный черной же шелковой лентой, оставляя открытым его гладко выбритое лицо: высокий лоб, прямой нос с изящно вырезанными ноздрями, резко очерченные скулы и подбородок. Глаза мужчины, в которых не отделить было зрачка от радужки, лишь мельком скользнули по арене, на которую открывался такой прекрасный вид из ложи Тайко-Сида. Адмирал радушно распахнул объятия навстречу гостю.
— Приветствую тебя, боярин Родослав!
Рабыня по имени Зан закончила вытираться, отбросила повлажневшее полотно и направилась к кровати. До нее четыре шага. А вообще комната почти в десять аммов* [*Амм — мера длины, примерно равная 50 см. В Годруме, как и других государствах того времени, использовались естественные меры, то есть устанавливаемые по отношению к длине человеческих конечностей, емкости сосудов, средней поклаже животных и т. д. Так амм считался равным длине руки от локтя до конца среднего пальца.] — невиданная роскошь для рабыни. Но об этом уже, кажется, было сказано?
В ногах кровати на специальной вешалке были разложены ее доспехи, вычищенные и приготовленные еще с вечера. Доспехи... Громко звучит, как у настоящего воина. Выглядит, впрочем, также. Ну, почти.
Зан принялась одеваться. За три прошедших года движения стали привычными, выверенными до мелочей. Сначала кожаный корсет. Кожа хорошая, рыжевато-коричневая, отличной выделки. Вот только закрывает он лишь грудь и живот, а на спине шнуровка — переплетение ремешков. Зан привычно затянула их и завязала хитрым узлом: ей теперь достаточно просто потянуть за один из кончиков, чтобы распустить всю конструкцию, но сам собой в неподходящий момент узел ни за что не развяжется. Корсет переходил в короткую, такую же кожаную юбку, едва прикрывающую бедра. Али-Хазир, впервые увидев ее в этом наряде, восхищенно зацокал языком: такие ноги, как у нее, просто нельзя скрывать. Зан лишь равнодушно пожала плечами: юбка достаточно короткая, чтобы не мешать двигаться, а значит, сгодится. А ноги у нее найдется, чем закрыть.
Выгнутые листы стали на кожаном подкладе обхватили ее ноги от колена до самых бедер. По два листа на каждую ногу, закрывавших ее тело спереди и сзади и скрепленных между собой ремнями с пряжками — можно затянуть так, как нужно. Доспехи были подогнаны уже давно, и поэтому сейчас Зан просто застегнула их. Дальше следовало обуться, потому что доспехи на лодыжки одевались уже поверх сапог. Конечно, большинство рабов в Годруме не видели другой обуви кроме сандалий. Зан тоже признавала их удобство в повседневно жизни, но носиться в них по арене, засыпанной мельчайшим песком? То еще удовольствие. Поэтому очень скоро их сменили сапоги длиною почти до колена на очень тонкой и гибкой подошве, не мешавшей ей чувствовать песок под ногами.
Скоро? Это сейчас, три года спустя, ей кажется, что все произошло очень быстро. Впрочем, времени действительно прошло совсем немного до того, как Али-Хазир заказал у мастеров собственный доспех для новой рабыни и даже прислушался к ее собственному мнению (это о сапогах вместо сандалий). Большинство рабов, выходящих на арену годрумского цирка, такой чести (и таких затрат) не удостаивались вовсе: умирали раньше. "Умирали" — какое мирное слово.
Зан достаточно оказалось четыре раза выйти на арену и вернуться с нее победительницей, чтобы стать любимицей толпы на трибунах. "Толпа на трибунах" — она никогда не называла годрумцев по-другому и не думала тоже никогда иначе.
Да, старый надсмотрщик оказался прав: публике надоело видеть одно и то же. Раб выходит против раба, или три раба выходят против трех рабов, или десяток рабов выходит против десятка рабов, или "мясо" выкидываю против зверей... Публика хотела чего-нибудь новенького. И Али-Хазир угадал, что именно эта девчонка, слишком хрупкая и слишком красивая, чтобы казаться опасной, чтобы поверить — она действительно смертоносна, заставит публику вопить от восторга! Когда она убивает.
