По Фаренгейту около пятисот...

Здравствуй. Снова я, снова на "ты", снова пишу.

Знаешь, мне не хватает столицы. Нет, я всё понимаю, но... Ракана — как отражение в грязной луже. Оллария была другой. И дело даже не в моей, как ты любишь повторять, наивности и романтичности — это другой город. И его я ненавижу. Это страшно, но, если вспомнить, что тот город я любил... Да, ты снова оказался прав — ненависть лучше любви.

Ты всегда оказываешься прав. Даже не знаю, ненавижу я эту твою особенность или люблю. Наверно, лучше ненавидеть. Хотя, если подумать... Люблю. Иначе бы все шло иначе, правда?

Говорить особенно не о чем, уверен, ты и без меня знаешь обо всём, что происходит в этой несчастной стране. И знаешь гораздо больше, чем я мог бы рассказать. А мысли... Ну, сомневаюсь, что они тебя интересуют.

Знаешь, я... Ладно, неважно.

Каждый день во дворце превращается в фарс. Я-то привык, но как держится Эпине — загадка. Но вот спать ему явно надо больше — скоро от него даже выходцы будут убегать с криками ужаса. Некоторые придворные ызарги же начали и, закатные твари, я их понимаю! Если бы не... впрочем, это тоже не имеет значения.

Зачем? Нет, не ты. Я. Зачем? Хотя... Кто-то должен. Как и ты. Каждому — свое место.

Опять сбиваюсь, опять путаюсь... Ты будешь смеяться. Нет? Ну, конечно. Ничего, у тебя будет еще много поводов для смеха. И для презрения тоже. Уж это-то я могу пообещать смело. И даже сдержу обещание. Его легко сдержать — надо только делать то, что должен. Что не сделает никто, кроме меня. Ты спасешь эту страну, я знаю. Спасешь, может быть, вместе с Эпине и Валентином, спасешь — потому что должен. Потому что кто-то должен, но больше никто не справится...

У каждого свой долг. Хранить. Разрушать. Беречь. Восстанавливать... Умирать. Свой долг, своя роль. Данная при рождении или выбранная. Иногда осознанно, иногда — нет. Ты сам так говорил. Не на самом деле, разумеется, это был всего лишь сон. Давний сон, не больше.

Да, я опять вру.

Да, я так и не научился делать это как следует. Как и многое другое. Хотя... Как бы это сказать... Ты хоть раз задумывался, почему в некоторых (а если честно — во всех) вещах я такой бездарь? Нет. Иначе бы сидел я рядом с тобой, а не писал это письмо. Перестукивались бы. Наверное...

В этом письме слишком много многоточий.

Знаешь, я уже давно не могу сказать "люблю". А вот о долге говорю много и часто. И о чести.

Кто-то же должен быть предателем.

Айрис ненавидит, Эпине — жалеет, Валентин... Хочется верить, что понимает, но — презирает. Альдо плевать. Мне — наверное, тоже. Я могу только писать тебе, гадать и делать то, что должен.

Как относишься ко мне ты? Не знаю и знать не хочу. Ты все равно не скажешь, что скрывает твоя странная забота, а я... Я оставлю себе хотя бы тень надежды: что ты — не осуждаешь.

Кто-то должен...

Каждому — своё место.

Я повторяю это, как заклинание, не позволяя себе сорваться. Каждому — свое место, свой долг. Своя сторона.

Кажется, это я сошел с ума, а не ты. А, может, и не сошел, просто устал. Как уставал ты, уставал до такой степени, что пел в моем присутствии. Вот и я устал. Когда последний раз я писал такой бред? Перед дуэлью с Эстебаном? Нет, тогда я обходился записками в пару слов и без права эмоций. Перед Сагранной, когда меня пытались спровадить домой наши ызарги Чести? Или из Надора, как последний дурак, надеясь, что можно что-то изменить?

Это я рехнулся, иначе бы не...

Хотя это тоже не имеет значения.

Каждый сходит с ума по-своему, да? Я вот откровенно хамлю тебе в письмах... и писал их даже когда было достаточно дойти до кабинета.

Не достаточно.

Я-то понимаю, а вот мог бы понять ты? Не знаю. Не хочу знать. Потому что нет у нас права — по-другому, и права переиграть тоже нет. И возможности. Желание? Не знаю. Не у меня, пожалуй.

Мне всё повторяют, что я похож на отца. Раз так, то Айрис удалась в матушку. Как ты бы сказал — достойная представительница Людей Чести и семейства Окделл в особенности. Сестру я не упрекаю, но... ты не представляешь, какая она громкая! Я отчаянно жалею, что она оказалась в столице одна, без матушки. И еще, что из-за болезни сестрице доставалось розгами гораздо меньше, чем стоило бы.

В Надоре, знаешь ли, детей воспитывают по старинке. И сейчас я отчаянно жалею, что оказался хорошим братом, бравшим на себя вину за её выходки — Айри явно считает, что и дальше может крутить мною, как хочет. И ладно бы только это, право слово! Но слышать "должен" еще и от неё... Да что бы она знала о долге, дражайшая моя сестричка!

И страшно, и смешно до слез... и больно до смеха. Действительно, пора. Я, дурак, надеялся, но ты и тут оказался прав, повторюсь. Да, надежда очень глупое чувство.

Для нас всё закончится. Память?.. Плевать я хотел на память, веришь?! Это проклятое славное прошлое у меня уже давно поперек горла стоит.

Сорвался, знаю. Устал, поверишь? Поверишь.

Повторяюсь, да?

Всё можно сжечь?

Если бы! Возможно, тогда было бы легче.

Впрочем... может, и найдется такой костер.

Это бред! Кажется, я болен. Хотел бы закончить "или пьян", но будет ложью.

Тебя ведь тоже не спасало вино, да?

Скалы рухнут. Мы слишком далеко зашли, я слышу рокот лавины... но что может Повелитель Скал? Только одно — призвать.

Робер не поймет. Ему не объяснишь. Ты бы смог, наверное, а я...

Слишком много многоточий.

Кто-то сменит меня. Тебя. Тино.

Я всё-таки пьян. Сам знаешь, от боли пьянеют. Особенно, когда болит не тело.

Душа? А она нам вообще положена?

Какой у тебя рубеж? У меня — тлен яда на нёбе.

Не отвечай.

Не ответишь.

Я... К кошкам. Напьюсь сегодня, хоть лицо можно будет завтра не держать. То есть, держать-то всё равно придется, но можно будет не так старательно.

Иначе, боюсь, последую твоему примеру. Заодно проверю, правда ли, если убить хотя бы парочку идиотов — настроение улучшится. Неправда, наверное. А если вдруг правда — соблазн слишком велик. Не иначе как из-за числа идиотов.

Хоть с себя начинай.

Мы все уже давно сошли с ума. Какого жить среди ненормальных, скажи?

Порой кажется, что я превращаюсь в пыль. Песок. Если его не смоет водой и не развеет ветром — когда-нибудь он слежится в новые камни, такие же, как те, что придут сейчас на смену рассыпавшимся в песок. Или не совсем такие. Это не страшно, правда.

Мы все устали.

Прости, что не могу тебе помочь, могу только делать, что должен.

Завтра Альдо собрался рассказать о какой-то своей задумке.

Действительно напиться, что ли? Тем более, пить я не умею, сам же говорил.

Знаешь, я...

Не важно.

Как думаешь, Закат может сжечь всё? Или и его огня не хватит?

Ричард аккуратно сложил исписанные листы, придирчиво оглядел стол. Ничего. Ни черновиков, ни отлетевшего листа. Всё здесь, всё на месте.

Молодой человек медленно поднялся и подошел к камину. Опять недописал. Опять поддался слабости.

Листы летят в огонь, а Ричард опускается в кресло.

Письма, на которые и не нужен ответ. Письма в живому — в Закат. Это лучше любого дневника.

Завтра во дворец. Завтра — долг. Завтра...

Ричард в очередной раз думает, что чувства часто прочнее памяти, но пророй и им хватает того жара, в котором пылает, распадаясь пеплом, бумага. — Знаешь... я скучаю.