Колыбельная Гость-2

Колыбельная (Гость-2)

Тот, кого когда-то называли Повелителем Скал, герцогом Окделлом, широко улыбается. И не только потому что для улыбки есть повод. Просто ему так хочется.

Ричард. Ему нравится это имя. Имя, похожее на песок, на треск льда. Поэтому он оставляет имя себе. Кроме того, гораздо удобнее, когда имя есть. И интереснее — тоже.

На губах ещё остаётся вкус вина. Уходить до рассвета совершенно необязательно, но тем, кого он навещает, ведь не нужно знать, что ночные твари вовсе не такие уж и ночные.

Солнце Ричард любит. Но на границе дороги солнца нет. Только луна и пляшущие тени. Конечно, можно сделать шаг и окунуться в тепло начинающегося дня, но случайному прохожему не стоит видеть лицо, похожее на алебастровую маску.

Не стоит идти по краю дороги, слишком велика власть границы. Один неосторожный шаг — и вокруг с шелестом закружатся тени, приглашая в свой безумный танец.

Ричард тихо смеётся. Ему нравится смеяться, от смеха по телу шорохом песка растекается лунное безумие. А ещё ему нравится северное море, оно тоже пахнет безумием, а ещё любовью.

Для живущих на границе дороги расстояние не преграда. Пара шагов и под ногами уже не мостовые столицы, а песок пляжа.

Здесь хорошо танцевать. И Ричард танцует с тенями, невидимый живым.

Короткий светло-серый плащ — лишь дань привычке, зачем ещё он тому, кто не чувствует ни жары, ни холода? Светлый плащ и тёмная одежда, он не выбирал, но сходство с мишенью кажется смешным. Да, мишень. Светлое пятно на тёмном фоне. Чтобы не промахнуться. Память вот, к примеру, всегда била наверняка.

Он знал, что Надора не будет. Знал, но не хотел верить. Вслед за этим знанием пришло другое: надо что-то делать. А потом — сны. Мечи, пронзающие сердце и Ворон с мечом Раканов. И камни кричали о беде...

Ричард не спал уже которую неделю. Пара часов забытья на рассвете не давала отдыха ни телу, ни сознанию, но, хотя бы, не приносила снов.

Часы перед рассветом всегда самые тёмные. Это время всякой нечисти, жадной до человеческой крови — так говорила нянька маленькому Ричарду. В другое время он бы испугался, но сейчас бездумно смотрел в черноту за распахнутым окном, а в груди билось нарастающее отчаяние.

— Всё не так... не так... так не должно быть, это неправильно...

Повелитель Скал сам не знал, что и почему неправильно, но слова сами рвались с языка.

— Так не должно быть...

Не должно быть усталого осознания в синих глазах Ворона, как в снах, не должно. Это всего лишь сны, но рушащийся Надор Ричард тоже видит во сне. Герцогу Окделлу уже давно плевать, кто будет сидеть на троне и как называют страну, где он родился и вырос. Мечи пронзают сердце, а губы кэнналийского убийцы кривит горькая усмешка.

— Я не хочу...Нет!

Ричард отвернулся от окна и саданул кулаком по стене. Собственная беспомощность убивала. Время утекало сквозь пальцы, до суда оставалось всё меньше... Суд! Да, Ворона будут судить за верность присяге. Кошки, да это же безумие! Они все сходят с ума или уже сошли...Это неправильно, нельзя — так. Люди Чести судят за сдержанные клятвы! Дикон понял, что уже несколько минут беззвучно смеется и прижал пальцы к вискам.

Ричард замирает, вслушиваясь во что-то, ведомое ему одному, кривит губы в злой усмешке и делает шаг. Тому, у кого вместо крови лунное золото, дороги ткутся сами.

Пляж пустеет и тени разочарованно расползаются по своим щелям до ночи.

Особняк Ворона встречает гостя смеющейся тишиной, такой же смеющейся, как и глаза Рокэ Алвы. Тишина дома на вкус синяя, как вечернее небо. Ричард улыбается, склонив голову к плечу, и хмыкает. Ему совершенно не нужны двери. Вон тот подоконник вполне подойдёт. Мимо него как раз тянется такая соблазнительная дорожка лунного света, что глупо ею не воспользоваться.

Сказано — сделано, спустя миг он уже с удобством располагается на облюбованном местечке, с любопытством заглядывая в распахнутое окно. И, увидев в кресле задремавшего мужчину, не удерживается от очередного смешка.

— Вы всё-таки решили меня навестить, герцог?

Мужчина медленно поднимает голову и замирает, разглядывая пристроившегося на подоконнике юношу. Всё те же растрёпанные русые волосы, упрямые губы, но в светлых глазах плещется лунное безумие. Оно же звенит и перекатывается, кружит, невидимыми песчинками окутывая того, кто был герцогом Окделлом, Повелителем Скал и оруженосцем Первого Маршала Талига.

— Извините, что явился незваным, эр Рокэ, — Ричард пожимает плечами.

Алва продолжает разглядывать мальчишку, а тот немелодично мурлычет что-то себе под нос.

— Я уже давно не ваш эр, юноша.

— Ну так и я уже не герцог, — Ричард сдерживает рвущийся наружу смех.

— Так как же вас называть нынче?

— Как пожелаете.

— Что же вас сюда привело?

— Дорога, — очередное пожатие плеч.

В голосе Окделла лунное безумие шелестит прибоем по холодному песку северного пляжа. Ворон прикрывает глаза руками и хмыкает.

— Признаться, я подозревал что-то такое, когда неожиданно исчезли один за другим господин-в-белых-штанах, господин кансилльер, Её Величество и некоторое количество разнообразных ызаргов. Очень странно исчезли, из запертых изнутри комнат, а сами комнаты после этого выглядели так, словно в них никого не было лет двадцать.

— Королева очень не хотела идти, — Ричард грустно улыбается. — Жаль только, что она так и не поняла, до самого конца: мне бесполезно лгать. Впрочем, она видела перед собой герцога Окделла. Ещё одна ошибка. Ну, а что касается Штанцлера, тот покорился силе и попытался ударить в спину. Тоже обычная тактика. Даже обидно, — с неожиданным разочарованием в голосе пожаловался он. — Никак не хотят верить, что меня бессмысленно пытаться убить. В конце концов, это уже просто надоедает. Воистину, скука — самый главный враг, когда дело касается живых.

— Думаю, вам виднее. — У Ворона усталый вид. Забавно, чтобы видеть людей, пришлось отказаться от человеческого, но сейчас Ричард не жалеет. Правда, он вообще ни о чём не жалеет — это человеческая особенность. Когда в жилах течёт лунное золото, чей аромат шлейфом безумия пробивается сквозь кожу, всё видится в ином свете и значение имеет совсем другое. Иначе ему было бы искренне жаль этого мужчину, держащегося на одной сумасшедшей гордости.

Какая досада — у порождения теней нет ничего, кроме смеха и безумия. Маловато, когда прошлое смотрит глазами единственно важного человека. Или нет?

Ричард прижимает пальцы к губам и думает, что у него, наверное, холодные руки. Почему-то это взывает досаду — ему хочется обнять Ворона. Лунное золото тянет в комнату, заставляя качнуться вперед... и отпрянуть с тихим обиженным вскриком. Больно. Без разрешения он не может войти в человеческое жилище. Даже сидеть на краю подоконника достаточно неприятно, незримая граница жжется, пытаясь оттолкнуть чужака, пропитанного нечеловеческим безумием.

— Пустите... — А в голосе звучит та же жажда, что приводит в дом Повелителя Волн. Хочется почувствовать тепло, ощутить запах... Истинный правитель — его слову невозможно не подчиниться, его кровь среди мутно-жидкого человеческого потока — как сигнальный костёр на фоне светлячков. Манит, ослепляется, обжигает, притягивает. Ричард хочет окунуться в это тепло:

— Пустите меня. Или отпустите уже, в конце-то концов!!!

А в синих глазах — изумление. Похоже, Алва не ждал такого поворота. А Ричард подаётся вперёд, чтобы болью отогнать дурманящее желание прикоснуться. Эта мысль преследует с того момента, как он в первый раз шагнул в пляску теней.

— Разве я вас держу?

— Держите! До сих пор. Не позвали, так хоть сейчас отпустите. — Бывший Повелитель Скал опускает плечи и сжимается в комок на самом краешке подоконника. Опора ему не нужна, но человеческая память пока сильнее. Он обхватывает колени руками и смотрит вниз, думая, что приходить не имело смысла. Лучше было бы наведаться к Валентину. Повелителю Волн наверняка понравятся сказки, которые рассказывало Ричарду море.

— Ответьте на один вопрос, юноша, — Алва медленно встал и так же медленно подошёл к окну. Остановился в двух шагах и жестко прищурился, разглядывая того, кто когда-то был его оруженосцем. Впрочем, герцог сильно сомневался, что в явившейся к нему твари осталось хоть что-то от того мальчика. — Почему вы пришли?

— Соскучился. — Ричард даже из такого положения пожимает плечами. И выпрямляется.

— Мне, вероятно, стоит посчитать себя польщенным. Верно ли я понял из ваших слов, что в вашей... трепетном стремлении есть доля моей вины?

— Это уже второй вопрос, — с губ слетает улыбка, а в голосе вновь шелестит безумие. — Но я отвечу. Вам нельзя не ответить, хотя я бы сделал это, даже если бы и мог промолчать. Вины вашей нет — кто рискнёт вас в чём-то обвинять?! Да и обвинять в том, чего не было, у нас не принято. Когда теряешь человеческую составляющую, знаете ли, акценты становятся немного иначе. В моём, как вы выразились, стремлении, виноват только я. Трудно отказаться от прошлого.

Ричард бросил на собеседника быстрый взгляд из-под ресниц и запрокинул голову, открывая шею. Тускло блеснуло шитьё на воротнике камзола — серебряное на чёрном и золотое на серебристом голубовато-сером. Весь его костюм, казалось, был сшит из таких кусочков, да только швов, возьмись кто присматриваться, невозможно найти. На губах расцвела совершенно шальная, отчаянная улыбка, безумие зазвенело смехом, ласкаясь шелком к коже стоящего напротив человека.

— Вы ведь можете меня сейчас убить, эр Рокэ. Вы — можете, у вас хватит сил. Избавить мир от порождения теней, смущающего умы и похищающего души, пьющего жизни безвинных людей. Детей, например. Они часто подходят к границе дороги, на вкус гораздо лучше взрослых. Можете застрелить или ударить кинжалом — и сохраните чью-нибудь жизнь, я уже не станцую на чьём-нибудь пороге, никого не уведу за собой в ночь. Одной немертвой тварью станет меньше. Я даже сопротивляться или убегать не стану — какой смысл? Вы ведь единственный, кто может без опаски смотреть в лицо Лунному Бродяге. Истинный Правитель... Сердце...

— Мне пора, эр Рокэ. Ночь уже давно за половину перевалила, а вам всё-таки надо поспать, — Ричард прячет улыбку. — Если ляжете здесь на кушетке я, если хотите, подожду, пока вы не заснёте. И даже, в качестве извинения за то, что разбудил своим визитом, спою колыбельную.

Ричард прикрывает глаза, вспоминая пляж, где танцевал, и начинает. Это не пение, скорее уж речитатив, негромкий, почти резкий, но убаюкивающий — Ричард специально выбрал тот же ритм, с каким, шелестя, набегали на берег мелкие волны. В самый раз для песни, слова которой рождались в этот момент и немедленно слетали с губ. Колыбельная для одного-единственного человека.

— Тик-так.

Ты как?

Ты где?

Ты... враг?

Не друг

Не брат

Не свет —

Чужак?

Ладо-нью вверх

Подставь под снег

Руку.

Горит свеча

И по ночам

Жжёт мукой.

А память в ночь

Зовёт — точь-в-точь

Как голос.

Но ти-шина:

Не про-звучат

Слова

Зова

Слова так и не прозвучали, это правда. Ричард вспоминал последнюю ночь, когда был человеком. Ночь, которую провёл в этом самом кабинете, а на подоконнике, как он сам сейчас, сидел Скиталец, Лунный Бродяга, предложивший герцогу Окделл контракт: душу и вечность за возможность изменить происходящее и спасти самого дорогого человека. Дикон тогда ещё не знал, что имелся в виду тот, кто действительно дорог, а не тот, кого таковым считал Повелитель Скал.