В темноте

В темноте

Автор: Ихээте нис`Тень ака Бакланчег и Сонечка-Цветочек

Герои (пейринг): Ричард Окделл, Рокэ Алва

Рейтинг: G

Жанр: романс, AU, OOC

Бета:

Дисклеймер: трава под названием "Отблески Этерны" — почтенной Вере Викторовне, стихи — Айс Детрейн, бред — нам. Если какую выгоду и поимею, так это новые слова))))

Статус: закончен

Размер: знаков (с пробелами)

Примечание: зверь-обоснуй не то, что рядом не валялся, вообще живет в параллельной вселенной и с автором они друг другу не представлены.

Предупреждение: бросаемые в него тапки автор курит. Вместе с бетой. Поэтому можете бросать — у нас как раз заканчивается запас, а вдохновения ещё много.

Маленькая предыстория или В качестве эпиграфа:

Так уж вышло, что гнать по Кэртиане мы начинаем с Цветочком одновременно и гоним редкостно вдохновенно. На наши встречи надо диктофон брать, потому что в процессе гона мелькает неисчислимое множество идей фиков, которые мы в итоге забываем. На сей раз в наши пакостные лапки попала ещё и Айс с её "Колыбельной". И был прорыв, потому что мы сели и это сваяли. В оригинале "Колыбельная" — монолог женщины, но мы поправили, чтобы не выбиваться из темы. Собственно, вставки прозы — лишь пояснение, Айс всё сказала уже за нас ^________^

В палатке темно и Ричард уже привычно прислушивается к дыханию спящего рядом человека. Несколько месяцев назад он бы вызвал на дуэль любого, кто сказал бы Повелителю Скал о подобном.

Несколько месяцев назад спокойный сон лежащего рядом человека ещё не был для Повелителя Скал самой важной в мире вещью.

Засыпающий между плечом моим и стеной,

Разделенный между войной и другой войной,

Тот, чьи нервы скручены в злую, тугую нить...

От немногого я могу тебя охранить.

Всегда быть позади... Или — всегда быть за спиной? Ричарда устраивают оба варианта. Ему ни к чему видеть лицо, чтобы понять, когда надо встать на полшага ближе. Иногда Дик с горечью думает, что Ворон пристрелил бы его, если бы догадался, что оруженосец так хорошо читает настроение своего эра. Алва никого не подпускает слишком близко и для Ричарда исключения не будет.

Ворон не помнит дурных снов. И не знает, что во сне кладёт голову на плечо своего оруженосца, а тот почти до рассвета не спит, глядя в темноту.

Беспокоен сон твой у моего плеча.

Тьму вкруг нас не разгонят ни молния, ни свеча,

Дальше края койки — провал, не видать ни зги,

И опасно все, что дальше моей руки.

Мужчина дёргает головой и судорожно вздыхает во сне. Ричард автоматически обнимает эра за плечи и невольно кусает губы: Ворон прижимает его к себе с такой силой, что опять останутся синяки. Юноша осторожно перебирает жесткие чёрные пряди до тех пор, пока хватка не ослабевает, и у него дрожат руки.

Я тебя обнимаю и тем замыкаю круг:

Нет кольца надежней моих ненадежных рук

Этой ночью, похожей на опиумный настой,

И в которой ты наедине с темнотой и мной.

Темнота давит, она кажется Дику живой. А ещё она — разная. Вот тут, рядом с ним, она горьковатая, пахнущая осенними кострами и прогретым солнцем воздухом, а дальше, меньше чем на расстоянии вытянутой руки, холодная, тревожная, ждущая. Темнота похожа на дурманный настой, каким поят больных, а тени, кажется, ждут, когда Ричард отпустит, разожмёт руки...

Засыпающий рядом, сторонящийся стен,

По биенью твоих сшитых наскоро, нитью, вен

Твои злые сны я заучиваю наизусть...

Две войны делят душу твою, и я их боюсь.

Ворону снятся кошмары и Дик не знает, кого ему благодарить — Создателя или Леворукого — за почти уничтоженную ветром палатку и внезапные холода.

— Я не желаю ещё раз лицезреть простуду в вашем исполнении, юноша, так что придётся вам смириться с тем, что спать будете рядом, — зло улыбается Алва, а герцог Окделл прячет глаза. Ему плевать на шуточки солдат и офицеров, просто нет сил справиться с ужасом, накатившим в первую же ночь.

Жизнь Ричарда словно раздвоилась: днём он вёл себя, как прежде, а по ночам лежал вот так, часами глядя в темноту и гладя напряжённые плечи. Если бы ему кто-то сказал, что он будет прогонять дурные сны Первого Маршала... Если бы кто-нибудь мог представить, что Маршалу вообще снятся дурные сны!!

Это много страшнее, чем бег босиком по льду.

Мрак не тронет, пока я рядом, но лишь уйду,

И тебя накроет, утащит опять в Закат:

Две войны. И ты ни с одной не пришел назад.

Война. Ричард только теперь понимает, что вся жизнь Ворона — непрекращающаяся война. Не умеет этот человек по-другому, не умеет и не хочет. И это этого страшно. Настолько, что не можешь забыть, как это случилось впервые: хриплое прерывистое дыхание, бессвязный шепот на кэнналийском, дрожь, колотившая лежащего рядом человека... И ужас от собственной смелости, когда Дикон, не выдержав, прижал эра к себе, крепко, насколько хватило сил и почти беззвучно выдохнул, зарывшись лицом с волосы, "Всё хорошо, Рокэ... я здесь... тише".

Пусть и шел не ко мне, для тебя я чужой, пускай!

Я один умею держать и не отпускать,

Ни в провал за краем, ни к холоду от стены.

Я тебя обниму, за тебя досмотрев те сны...

"Безумец..." Дик смеялся бы, если бы мог, потому что эр Август намного ближе к правде, чем думает. Ворон действительно безумен. А здесь, на войне, где не было ядовитых языков придворных, это безумие стало отступать... или просто приняло другую форму? Но какое это имеет значение сейчас, когда он во сне кусает губы и кривится в отчаянной болезненной гримасе? Когда обнимаешь его, шепча бессмысленное "Всё хорошо, эр Рокэ, всё хорошо..." И повторяешь про себя, словно надеясь поверить: хорошо-хорошо-хорошо. Вот только верить не получается, как и снова назвать по имени.

Я могу защитить. От малого — но могу.

И по битому льду, отстреливаясь на бегу,

Босиком, ты этой полночью не пойдешь.

У тебя тоже есть права на сон и на ложь,

Что когда-нибудь всё пройдет, или все пройдут,

Ты живой, и, может, где-нибудь даже ждут,

Может где-то помнят жесты, имя, лицо,

Но две войны закончат свой счет, разомкнут кольцо...

От бессилия хочется плакать, но Ричард только упрямо сжимает губы и крепче обнимает спящего мужчину. Плакать он не может. Впрочем, смеяться тоже — смех умер в этой темноте. Пусть смеётся Ворон — а Дикон может только смотреть в пространство, из последних сил пытаясь защитить... Кого? Потомка предателя? Врага? Убийцу? Единственного человека, который дал ему шанс вырваться из замкнутого круга бессилия, ненависти и злобы? Какая разница. Он протянул руку... а, точнее, взял за шиворот и поставил на ноги. И сейчас Дик пытается хоть как-то отплатить за это. За вечера рядом, за насмешки и язвительно-протяжное "юноша", когда в ответ хочется ткнуться лбом в плечо.

А я слабее их, хотя сильнее, чем ночь и мрак!

И как представлю — плачу, поскольку не знаю, как

Остановить этот передел, карнавал смертей,

Они через одну — за тобой! В этой темноте...

Ричард осторожно сползает пониже, с привычной досадой устраивая голову на плече Ворона: нельзя, чтобы эр о чём-то догадался. Не сейчас, когда он только-только стал похож на живого человека, а не на портрет, нарисованный слишком яркими красками.

Закрыв глаза, юноша отчаянно вжимается в горячее сильное тело, до крови кусая губы, обнимает, вслушиваясь в дыхание и биение чужого сердца. Хотя бы так, пусть неумело, но — защитить. Уберечь. Утром ему снова надо будет краснеть, шарахаться, изображать ненависть и недоверие, но сейчас Ричард будет платить сном за покой этого невыносимого, самого дорогого человека. Сейчас, пока в этой темноте нет никого, кроме них. Это ненадолго и Дик сам понимает. Кэнналийский Ворон никому не позволит себя защитить, а уж из Окделла защитник — как из свиньи стрелок. Ричард проиграет эту войну, он знает это заранее, но старается не думать об этом. Не сейчас...

Я замыкаю круг. Ты спишь, прижавшись щекой к плечу.

Хоть в эту ночь, но я счета твои оплачу,

Надеясь, что мое пораженье ты мне простишь...

Но...

Алва прижал к себе тревожно застонавшего во сне мальчишку и снова замер, вглядываясь в предрассветную темноту. Надо бы потихоньку приказать, чтобы палатку Окделла куда-нибудь засунули и не вздумали чинить, а то с этих энтузиастов станется... В конце концов, похоже, их обоих устраивает сложившаяся ситуация.

Нет, пора отвадить эту ызаржачью стаю от мальчишки. Штанцлер на пару с Её Величеством и так уже задурили голову стольким юнцам, что отдать им ещё и Ричарда — просто преступление. Не сейчас, когда Дикон только-только научился по-настоящему смеяться. И доверять: вот сейчас спит, положив голову на плечо. Что ему снится? Тревожно нахмурены брови, губы сжаты в ниточку, словно там, во сне, принимает какое-то бесконечно важное решение.

Конечно, это неправильно — подпускать его так близко, но... Закатные твари, оттолкнуть его сейчас не хватит сил. Кто бы мог подумать, что Окделл будет охранять спокойный сон убийцы отца? Забавно, Ричард уверен, что о его ночных бдениях эр и знать не ведает. Ну-ну. А круги под глазами мужественно подавляемые зевки — это последствия здоровых физических нагрузок на свежем воздухе, а как же. И откуда только берутся этакие верные и наивные балбесы? Ведь на ровном месте может шею свернуть, а туда же, защищает.

Ворон перебирает растрёпанные русые волосы оруженосца: мягкие, легкие, как кошачья шерсть, пахнущие ромашкой и шалфеем. И осторожно касается губами виска. Потом. Потом, когда они вернуться в столицу. Тогда Рокэ найдёт способ и силы, вернёт всё на свои места. Ему и стараться особо не придётся, Штанцлер практически всё сделает за него, и сероглазый мальчик снова будет смотреть с настороженностью и злостью. Но до тех пор Первый Маршал Талига всё оставит на своих местах. И, может быть, даже позволит себе помечтать в эти короткие предрассветные минуты, что сможет всё изменить и уберечь Дикона... Хотя бы от самого себя и старого проклятья. Не будет Рокэ Алва вспоминать столицу и Людей Чести. Не здесь и не сейчас. Сейчас Ричард спит и чуть дрожат тёмные ресницы. Пожалуй, даже стоит встать сегодня попозже, всё-таки мальчик устал. Остальное потом, когда встанет солнце и разгонит эту темноту, а с ней и надежду на то, что всё может закончится хорошо. Но...

Мы не будем думать об этом пока

ты

спишь...