Проспавший смерть, опоздавший к рождению

ПРОСПАВШИЙ СМЕРТЬ, ОПОЗДАВШИЙ К РОЖДЕНИЮ

Ярослав Горбачёв

Научная фантастика / Киберпанк / Вестерн / Космическая одиссея / Технофэнтэзи / Пост-литрпг / Постапокалипсис

Это отличная от нашей вселенная, живущая по иным законам. Такие понятия, как "Время" и "Смерть", имеют там другие значения, а жизнь и свобода ничего не стоят.

Это мир космических кораблей и звёзд, мир высоких технологий и прогрессивного оружия. И, в то же время, это мир оборотней, колдунов, вампиров и некромантов.

Это история, очень близкая и знакомая каждому. История ненависти и любви, вражды и дружбы, предательства и самопожертвования. История о том, как добро борется со злом, хаос с порядком, свет с тьмой...

Считаю, и не я один, лучшим своим произведением на данный момент. Концепция прорабатывалась полгода, писалась почти три.

Предупреждение: в произведении присутствуют сцены жестокости и насилия, несколько сюжетных линий, нелинейная структура повествования.

Для связи с автором.

Страница на Самиздате: http://samlib.ru/g/georgiewich_j/

Почта: yaroslav-go@yandex.ru

Группа Вконтакте: https://vk.com/yg_books

ICQ: 250564676

Slice FFA157AA0012CE01

— Дяденьки, пустите, пожалуйста! Меня мама ждёт... — Тонкий голосок, звенящий ужасом и отчаянием, струной натянул лесной воздух.

Огромные озёра голубых, почти синих, глаз наполнились влагой. Крохотные слезинки побежали по длинным ресницам, на мгновение повисая, тщетно пытаясь удержаться, на их кончиках, и оттуда срываясь в последний путь. По мрамору побледневших щёк, мимо отважно вздёрнутого тонкого носа, мимо прячущихся за ним, трепеща от страха, ноздрей, огибая дрожащую линию сочно-алых, по-детски чуть припухлых, губ, с опущенными уголками, слегка приоткрытых, будто в замершем на полуслове крике, и, так и не достигнув острого, с упрямой ямочкой у основания, подбородка, дальше вниз, бессильно падая и впитываясь в дорожную пыль, или в грубую ткань платья.

Платья простого и дешёвого, но совершенно не способного скрыть стройную фигурку особы того возраста, когда уже не девочка ещё не женщина, и когда сохранившаяся в облике невинность уступает, но ещё не уступила, место женственности и серьёзности. Правда, сейчас весь вид девчушки-подростка, явно селянки, жительницы какой-то из окрестных деревень, говорил только об одном: о там, как она напряжена и боится.

И этот неподдельный ужас был легко объясним и совершенно понятен. Девушка стояла одна, посередине безлюдной, как обычно, дороги на Хёрдбург, окружённая ратниками в цветах Самсона. Слава у этих людей и их предводителя, младшего княжеского сына, была очень громкая и чрезвычайно сомнительная. А учитывая то, что окрестные земли, вместе со всеми живыми существами на них, полностью принадлежат княжескому роду — даже окажись на дороге кто-нибудь, дураков, что решатся лезть заступаться, никогда не нашлось бы...

В ответ на несмелую, до крайности наивную, просьбу селянки, раздались лишь раскаты грубого хохота.

— Ишь, чего захотела!

— Да за такую наглость наградить её! По-особому! Вы подумайте только, "отпустите"!

— Стойте, стойте, она что-то про мамку вякала! Может, проводит?

— Ведь точно! Ах ты ж голова, Зигфрид! Ай да придумал! Эй, слышь, девка! Веди домой! К мамаше своей! Сюрприз ей будет. Даже, много сюрпризов!..

Пощёчины жестоких фраз хлестали грубо и беспощадно, заставляя каждый раз вздрагивать, пусть даже смысл не всегда доходил до разума. Раскалённые клещи небрежно бросаемых слов без жалости вытягивали остатки самообладания, вызывая желание исчезнуть, спрятаться, а ещё лучше проснуться наконец от этого внезапно настигшего кошмара. Взгляд чистых как небесная лазурь глаз метался с одного лица на другое, тщетно надеясь найти хотя бы слабый отблеск участия, но лишь бессильно бился о злобные, равнодушные к чужому горю, искажённые необузданным пороком маски.

Лишь сгрудившиеся вокруг деревья сочувственно шелестели листвой, но даже в этом шелесте звучала покорность судьбе — мол, мы деревья, мы всё равно не поможем. И солнечные лучи, играя в прятки с тенями, тихонько гладили лицо и руки испуганного человеческого существа, совершенно не замечая неуместность своей ласки.

А ратники распалялись всё больше. Не переставая смеяться, они всё сильнее и сильнее сжимали кольцо вокруг своей жертвы, бесстыдно облепляя паутиной похотливых взглядов. Кто-то уже протянул руку и ущипнул, кто-то толкнул, кто-то, заржав как конь, задрал подол платья. Но...

— Нет времени. Забыли, да?.. — Тихий, спокойный голос внезапно заставил всех замолчать, резко осадив разгулявшееся было веселье. Мужчины выжидающе уставились на худощавого парня, внешне сильно моложе остальных, до сих пор молчавшего, на бледном лице которого не мелькало и следа эмоций.

Селянка задрожала. Если до этого она боялась, то теперь её просто захлестнуло волной ужаса. Повисшая над дорогой тишина показалась ещё страшнее, чем гомон и грубые крики до этого. Стали вдруг отчётливо слышны беззаботные птичьи трели, сытое жужжание мух, весёлое стрекотание кузнечиков. Из всех этих звуков, казалось, пропали последние остатки сочувствия. Природа словно призывала прочувствовать всю ничтожность своей жизни. Она говорила: мне нет дела до разборок между двуногими, и без того каждый день кто-то рождается и погибает. Всего лишь очередные хищники поймали добычу. Поиграются, сожрут — будет удобрение. Так было, и так будет всегда...

— Давайте её сюда, быстро! Играться некогда, — худощавый разбил тишину очередной резкой фразой, и всё вокруг тотчас ожило, пришло в движение.

Ратники мгновенно отреагировали, сноровисто скрутив неудачно попытавшуюся увернуться селянку. Сорванным листом на дорогу опустился головной платок. Корзинка, наполненная зеленью для продажи на рынке, покатилось прочь, теряя содержимое и будто отрекаясь от обречённой хозяйки. Которую, отчаянно упирающуюся и голосящую, потащили прямиком к парню.

Большие глаза не отрываясь смотрели на него, словно их приковали цепями. По всем приметам властный незнакомец полностью подходил под описание княжича, того самого, про чьи деяния в народе рассказывали только шёпотом, и лишь при свете дня...

Парень даже чуть подался вперёд, хотя внешне спокойное лицо всё так же казалось пустым и ничего не выражало. Протянув руки, резким движением разорвал на девчушке платье, откинув в стороны жалкие ошмётки, обнажая чистую кожу с уже появившимися кое-где синяками. На тонких кривых губах мучителя вдруг проявилась усмешка, а зрачки забегали, почти осязаемо ощупывая беззащитную в своей наготе фигурку.

Княжич шагнул вперёд. Окованный металлом каблук с силой вдавил в землю пальчики на босой ступне, не давая жертве отстраняться. Сжатый кулак, одетый в тяжёлую латную перчатку, поднялся вверх. Сверкнула сталь клинка. Боль, ужас и отчаяние заполнили сознание несчастной...

Сколько этот ужас длился, она не знала. Кончилось всё внезапно. Вернее, боль-то осталась, заставляя тихо стонать. Нервная дрожь всё никак не могла отпустить. Слёзы текли даже не ручьями, а реками. Глотка не могла больше издавать ничего, кроме жалкого хрипа. Стальная хватка рук стражников по-прежнему не давала возможности шелохнуться. Но... Княжич больше не терзал трепещущую плоть. Что произошло, благодаря чему вдруг появилась передышка, жертва варварской жестокости не понимала. Перед затуманенным взглядом плыли круги, а в ушах гулким стуком отдавался каждый удар бешено колотящегося сердечка.

А перед Самсоном и его людьми стоял, тяжко опираясь на сучковатый посох, немощный старик в запылённом плаще.

— Чего ты сказал?.. — Переспросил его княжич, недовольный прерванной забавой.

— Сказал, отпустите её.

— Отпустить? Кровавые Боги, ты в своём уме, старик? Ты — жрец, не твоё это дело!

— Прокляну!

— Не смеши, я такие жертвы приношу Гневному, его благодать защитит! Мне проклятия не страшны, особенно, от таких сморчков, как ты! Ступай и радуйся, что не хочу марать руки. Иначе, проучил бы!

Самсон отвернулся от смешного наглеца, кто осмелился отвлечь его от любимого развлечения в собственных владениях, и приподнял за подбородок лицо жертвы. Он намеревался продолжить то, чем занимался, и не желал тратить время на пустую болтовню. От немедленной расправы старика спасал только жреческий сан.

— Если не отпустишь мою ученицу сейчас же, тебя не спасут даже эти жалкие подачки твоему божку. Готов стать проклятым ради минутного удовольствия?

— Ты безумен, это не твоя ученица! — Снизошёл до ответа княжич, с силой сдавливая пальцами девичье личико. И — вдруг отпрянул, словно поражённый громом.

— Понял? Теперь — она моя ученица! Так что, проваливай со всей своей кодлой, да быстрее! Урод...

— Ещё сквитаемся... — Прошипел Самсон, отступая. Старик не ответил, молча провожая злодея и его подручных подслеповатыми глазами, смотря, как они забираются в брошенные тут же неподалёку флаеры. И только когда небольшие юркие агрегаты взлетели один за другим и скрылись за густой листвой, жрец, опираясь на посох, отвернулся и заковылял к пострадавшей. Та, после того, как её отпустили — вернее, бросили — просто осталась лежать на земле, свернувшись калачиком.

— Как ты, бедненькая? Вот сволочи-то, а... На, держи! — Дрожащая морщинистая рука протянула старый пыльный плащ. — Вижу не очень, но чувствую, подлечить бы тебя... Нет, не надо, у меня сердце разрывает от этих звуков. Молчи пока. Надевай, попробуем до города добраться, там должен целитель найтись... Идти-то сможешь? Я поднять не смогу. Если что, всё сама... Да, так, умничка... Давай, давай, чем скорее доберёмся, тем лучше. Облокотиться можешь, небось, не упаду... Вот, хорошо...

Так, медленно-медленно, постоянно что-то успокаивающе бормоча, старик повёл девочку по дороге. Его грустный взгляд был устремлён вдаль. Жрец размышлял, и думы его были явно не из лёгких.

Slice FFA157D60012CE05

Главные ворота стольного города Хёрдбурга, будто из последних сил сжимаемые ноги спасающей честь женщины, еле-еле пропускали поток стремящихся внутрь. Пешие, конные, подводы, целые караваны — всё это людское многообразие смешивалось бурлящим зловонным потоком и стремилось попасть внутрь, разбиваясь о равнодушные лица и копья стражников, что взымали подать на входе.

— Эй, куда, куда! Стоять. Гони монету, проходимцы!

— У нас нет ничего, не видишь, я нищий?

— Нищий? Какой ты нищий? А это кто у тебя, а? — Стражник протянул руку и откинул капюшон с головы спутника немощного старика, опирающегося на посох. Любопытным взглядам окружающих открылось молодое девичье лицо, всё в синяках, ссадинах и порезах. — О-го-го, да ты зверь, я посмотрю! Прямо, даже и не знаю теперь. Боюсь-боюсь! Так что, говоришь, денег нет? А с этой как? Давай нам, на часок-другой, пропустим и без...

— Сказал, нет ничего. А хочешь портить отношения с одним миролюбивым божком, за час-другой сомнительного удовольствия — флаг в руки.

— Чего? Ещё раз, для тупых. Не понял!..

— Говорю, она ученица жреца. Я — жрец. Так яснее?

— Что... Твою же мать!

— То-то же. Так что — пропусти-ка нас, по добру...

Стражник убрал копьё, молча отступая и скрипнув зубами. Злобно огляделся — видимо, высматривая, на ком выместить злобу. Старик и хромающая девочка молча прошли в ворота. Спросив у какой-то женщины, где ближайший лекарь, они направившись в ту сторону, вскоре затерявшись в пёстром людском море.

Всё время, пока необычная пара была в зоне видимости, их, не отрываясь, преследовал взгляд начальника стражи. Он не вмешивался в разговор, но всё слышал. И в конце концов, будто опомнившись, вдруг сорвался с места и куда-то побежал. Мимо давешнего неудачливого воина, жестоко и методично избивавшего какого-то мальчишку-ободранца, который неудачно попался под горячую руку...

Жрец со своей новоиспечённой ученицей, тем временем, добрел до невысокого деревянного дома с коряво нанесённой прямо на стену надписью "Целитель". Постучавшись посохом в дверь, старик отворил её и вошёл, пропустив хромающую спутницу вперёд.

— Кого там Кровавые принесли?

— Вы доктор? Нам бы подлечить кое-что...

— Я подмастерье. Сейчас, позову мастера. Чего лечить-то?..

— Вот, — старик откинул капюшон с головы девочки. — И там по всему телу так...

Подмастерье присвистнул и тут же убежал, а спустя несколько минут вернулся, уже не один, а в сопровождении тучного невысокого человечка в белом переднике и с саквояжем.

— Здравствуйте, здравствуйте... — Оценивающий взгляд лекаря пробежался по стоящим перед ним фигурам. — Заплатить-то есть чем?

— Надеюсь, сдачи будет? — Старик запустил руку куда-то вглубь висящих на теле лохмотьев, некоторое время копался, ища что-то, и, наконец, протянул вперёд на раскрытой ладони сверкающий всеми цветами радуги камушек. Глаза мастера алчно блеснули, а лицо в миг подобрело.

— Будет, будет... Проходите, уважаемые, вон в ту дверь... Сейчас займёмся...

Не прошло и часа, как старик и девочка вновь вышли наружу. Пострадавшую теперь было не узнать — от недавнего происшествия не осталось никаких следов, она больше не хромала, а на лице пару раз появлялся, правда, тут же исчезая, некий намёк на улыбку.

— Спасибо, дедушка, если бы не ты...

— Погоди благодарить, глупенькая... Ещё не знаешь, на что подписалась!

— Теперь я — ученица жреца. Как же, знаю!

— Жреца, да. Вот только, какого бога...

— Какого, какого... Главное, я под защитой, и оставила с носом княжича и этих стервятников!

— Только это и успокаивает. Но, всё равно — боюсь, очень боюсь я. Твоя участь теперь может оказаться даже хуже, чем если бы ты просто осталась этим зверям...

— Дедушка, — девочка остановила старика и заглянула ему в глаза, как-то очень серьёзно, совсем по-взрослому. — Не надо жалеть о том, что случилось... Я ведь не маленькая, мне много лет уже. Я всё прекрасно понимаю. Про жертвы Богу Хаоса слышала, про то, чего он может потребовать — тоже. Я знала, на что иду... И сама согласилась.

— Мне от этого не легче.

— Забудь. Просто забудь. Что будет — то будет. Я там многое поняла, то, что раньше было скрыто. Будто родилась заново. Ты меня спас, когда уже и не надеялась... А это уже величайший подарок! Будущее оставим будущему, существует только сейчас, и сейчас — я счастлива!

— Дай то... Боги, — пробормотал в ответ старик, отворачиваясь.

— А как тебя зовут? А?.

— Зовут... Как меня зовут... — жрец нахмурился, будто силясь вспомнить.

— Да, имя? Или мне так и обращаться — дедушка? Или — учитель? Учитель мне очень нравится, что-то в этом есть... Наверное, так и буду, хорошо?

— Нет. Не стоит. Зови меня — Руслан.

— Странное имя...

— Да, в ваших краях не встречал таких.

— А я — Ива...