Ты такой же, как я.

АННОТАЦИЯ:

Жизнь скрытого гея проходит в постоянном напряжении.

Не выдать себя, не дать обнаружить. Это так сложно, это так тяжело.

Ты проживаешь, как будто не свою жизнь,

ты ей не хозяин. И вся твоя маска начинает расползаться,

когда ты встречаешь ЕГО.

ПРОЛОГ:

Я просто парень, каких много.

Я свой мужик, я друг, я брат.

Я тот, кто рядом с вами ходит.

Но научился 'я' скрывать.

Я вечный странник в своей жизни,

Мой путь не лёгок и не прост.

Моё второе 'я' мне снится,

Во сне я бегаю свой кросс.

Но от себя бежать так трудно,

Ведь далеко не убежишь.

'Прости меня, моя подруга,

Ты просто рядом со мной спишь'

А снятся мне другие парни,

Во сне я с ними, не с тобой.

А утром я встаю на грани,

И маска вечная со мной.

* * *

ГЛАВА 1

Возвращался с работы я уставший и злой. Эти вечные пробки на дороге раздражали неимоверно. Урчание в животе напоминало, что не ел я с самого утра, и меня даже подташнивать начало. Если сожительница моя ненаглядная, опять сунет мне под нос варёные яйца,то я точно закукарекаю.

На хрена я вообще, спрашивается, сошелся с ней? Жил, не тужил. Так нет, решил, что если в доме будет баба, отведу всем глаза от моей голубизны. Сам себе ярмо на шею одел. Мало того, что трахаться с ней приходится, так еще весь мозг уже выела со своими претензиями. Выгнать её что ли? Точно, если сунет мне опять яйца, не важно — вареные, жареные, — вытурю.

Я сидел в пробке и вспоминал, как называется фильм, где сосватанная жена кормила бедного армянина или грузина яйцами. Утром яйца, в обед яйца, вечером яичница. Так и петухом недолго стать. Меня пробило на смех. Блин, а я ведь и так петух, по зоновским понятиям. Мысли переключились на парней. Сколько же я уже не трахался-то нормально? С Машкой я живу уже почти год. Это я что, год уже не трахал парня?! Всё, на хрен, соберу ей сегодня вещи — вперед и с песней. Завтра залезу в интернет и найду кому присунуть. Сегодня уже сил просто нет. Если только соску какую найти. Помню, один на сайте предлагал отсосать в любое время дня и ночи. Членолюб. Ну нафиг, чего-то брезгливо. Страшный поди, как моя смерть. Перед глазами вдруг возник образ нашего практиканта Данечки.

Это его так бабы наши окрестили. Даня, Данечка. Девочка моя... Тьфу ты еб... твою... Додумался. Совсем крышак едет.

Да ё моё! Задницей Маняшка что ли чувствует, что я ей пенделя дать намылился? На столе свечи, фрукты, вино и жаркое, от запаха которого у меня слюна закапала, и живот свело так, что думал — не дойду до ванной, чтобы руки помыть.

Нажравшись, я становлюсь добрым и ленивым. А если меня ещё и за ушком почесать или голову, или спинку. О, всё — делай со мной что хочешь.

— Солнышко, вот здесь почеши. Ага. Не ниже. УУУУ, класс. А теперь чуть выше. Ага, чуть правее... левее, ниже, выше. Вот, вот. Ой, спасибо, лапа моя. Пупсичек мой, иди, поцелую. Маняшечка ты моя. Машуточка сладкая. А минетик своему медвежонку сделаешь? Ты лучше всех, лапа моя! Как же я тебя люблю, солнышко.

* * *

Утром я, конечно, жалел, что поддался на провокацию. А вдруг она каждый день меня теперь так встречать будет? А с другой стороны — это даже хорошо. Дома любящая жена — хозяюшка. Детки бегают. А на стороне молодой и красивый самчик — пассивчик. Я даже если что и квартиру бы, наверное, снял, для такого дела. Перед глазами опять

Данька. Нет, в пробках, даже с утра, для меня стоять вредно. Вот что же

за мысли в голову лезут? Вот сдался тебе этот Данечка? Смазливый

чертяка, конечно. Одни глазки да губки чего стоят. А эти ямочки его

блядские. И реснички эти коровьи, которыми он начинает хлопать, как только накосячит с какими-нибудь отчетами. Похлопает так невинно, и старая дура Лавреньтева все ему прощает. Ещё и сама его косяки исправляет.

Нет, нет и нет. Этот вариант отпадает сразу. Не хватало запалиться на

работе. Да и может мне только кажется, что мы с Данилом одного поля

ягоды? Ну и что, что я иногда, наблюдая за ним, ловлю его взгляды на

ширинках мужиков? Может, у него комплекс на счёт хозяйства и он

сравнивает чужое и своё? Ну мне-то похер, маленький у него елдак или

большой. Меня его задница больше интересует. А она у него как раз что

надо. Да что ты будешь делать! Скорее бы уже на работу приехать, а то

эти мысли дурацкие задолбали уже.

* * *

Данька поёжился. Какой — то странный взгляд сегодня у руководителя

службы безопасности. Данил и так-то старается с ним не сталкиваться.

Ещё тот мудак. Слышал Данька, как тот как-то орал по телефону на кого-то из своих сотрудников. Перед тем, как устроиться на Хладокомбинат в отдел маркетинга, ему пришлось сходить на беседу к этому мудиле безопаснику. Взгляд у него такой, что язык слушаться перестает, а ноги трястись начинают... Радость, что удалось хоть куда-то приткнуться на время практики, была подпорчена этим самым взглядом и допросом с пристрастием. Его однокурсники всё ещё бегали в поисках тёплых местечек. Хладокомбинат был престижным предприятием. Кроме того, что выпускал свою продукцию, он осуществлял закупки и поставки продуктов других производителей. Не говоря уже о том, что по всему городу была сеть магазинов и оптовых баз Хладокомбината. Так что устроиться сюда на практику, да ещё и с последующим получением работы — манна небесная.

Отдел маркетинга и кабинет начальника службы безопасности были расположены напротив. И этот чёртов безопасник вечно у них чаи гонял. Девчонки в отделе прямо чуть ли не вприпрыжку перед ним бегать начинали.

' Дмитрий Александрович, вам кофейку или чаю? Ой, какой вы шоколад принесли! Наш самый любимый! Ой, а на вас этот костюм так сидит! А анекдотик новый не расскажите? Хи-хи, ха-ха' И так всегда, стоит этому уроду зайти на их территорию. Ну, на счёт 'урода' Данька конечно погорячился. Мужик — этот долбаный безопасник — надо сказать, ничего: здоровый, чернявый.Глаза только всё портят. Уж больно колючие. Серые такие, глубоко посаженные, под чёрными густыми бровями, так и буравят, так и буравят. Гомофоб, наверное, конкретный. Узнает, что голубого на работу пропустил, размажет к чертовой матери. Поэтому Данька старался при нём быть ниже травы, тише воды. Превращался в невидимку. А если не удавалось избежать контакта при совместных чаепитиях, заигрывал с девчонками, показывая, какой он якобы ловелас. И вообще улыбался всем женщинам, на всём 'Холодильнике'. За что они его теперь и называли не иначе как Данечка.

И вот сегодня этот их безопасник с самого утра косится на Даньку, глаз с него не спускает. Вчера, кстати, он ни разу к ним не заходил чаи гонять. Весь день где то бегал. Зато сегодня наверстал. Ходит и ходит, смотрит и смотрит. Вот чего, спрашивается, надо? Да ещё, как назло, у их маркетолога Анечки родилась вчера племянница, и она притащила на работу два торта. Женщины пооблизывались, повздыхали и дружно отказались от лакомства в пользу мужчин и диеты. Дмитрий Александрович оказался сладкоежкой, как и Данил, и бегает теперь к ним жрать торт и пить кофе через каждые два часа.И при этом поглядывает с ехидной такой ухмылочкой, на бедного практиканта.

Даньку прямо до мандража его взгляды пробирают,что ощутимо мешает работе.Вот чует он пятой точкой, не спроста это все.

И вдруг до Даньки дошло: 'Бляха муха! Да он же, наверное, как-то

догадался! Проверяет теперь! Когда и где я спалился? В инете фотки моей нет, это точно. Значит, через гей-знакомства он меня проверить не мог. Да и зачем ему это надо? С какого хрена он бы туда с проверкой полез? Да, в конце концов, у него нет никаких доказательств, если он и догадался. Да и как он мог догадаться? Никак. Я себя ничем не мог выдать'.

Успокоившись, Данил посмотрел прямо в глаза Дмитрию Александровичу, сидевшему с чашкой кофе как раз напротив него. Лучше бы Данька этого не делал.Саныч ему подмигнул.

Даня поперхнулся кофе и побелел как мел.

'Кирдец.Он знает' — от страха Данилу стало дурно, торт запросился обратно.

— Извините, — он положил кусочек торта назад на блюдце и вышел. В туалете прислонился лбом к сверкавшему белизной кафелю. Холод плитки успокоил резкую головную боль. Руки всё еще дрожали, а в голове металось: 'Что делать? Что делать? Надо срочно закрутить с кем-нибудь из девчат'.

* * *

'Ну точно — такой же пидорюга, как и я. С чего ему бы так реагировать на моё подмигивание? У него с лица все краски жизни за секунду улетучились. А хорош, засранец. Я бы ему впиндюрил по самое не хочу. Блин, как же хочется потрахаться-то нормально и при этом не спалиться.

Хотя... есть одна мыслишка. Он ведь тоже спалиться боится. Может, мне к нему подкатить ни как педику, а как гомофобу? Да и пошантажировать? Расколю его и скажу, что обязан доложить директору, что мы приняли гомика. А директор ох как их не любит. И чего я этим добьюсь? Пацан просто свалит. У него же всего лишь практика. Обломс. Держи, Димок, свой хер подальше от сотрудников. Что-то долго он в туалете торчит. Обосрался со страху, что ли? Пойти посмотреть? Вот тебе, зачем это надо? Сиди на месте. Нет, блядь, ноги сами понесли к туалету'.

* * *

ГЛАВА 2.

Зашёл в туалет не слышно — это я умею, подкрадываться, как пиздец — незаметно. Блядь! Я не матерюсь! Ну вот что за поза пидорская? Ну привык, по ходу, мальчик жопу по туалетам подставлять. Лбом в кафель уперся, задницу отклянчил, подходи и присовывай. Еле сдержался, чтобы не помацать да не присунуть.

— Ты что стенку облизываешь? Торт не понравился, вкус туалетного кафеля лучше? Или представил кого? — вот язык мой враг. Что, спрашивается, я несу? Бедный Даньчонок от неожиданности подпрыгнул и повернулся ко мне как солдат по команде. Покраснел, побледнел и еще раз покраснел.

— Я, я это... Голова разболелась, а он холодный.

— У. Не знал, что вместо анальгетиков можно кафель в туалете полизать, и все пройдёт.

Вспыхнул, молнию в меня метнул, зубками чуть ли не скрежещет.

— Я не облизывал. Прислонился просто лбом.

— А, ну это, конечно, другое дело, раз не облизывал, — я подошел к умывальнику и стал мыть руки. На бедного практиканта жалко было смотреть. Ему явно хотелось дать драпу, но я встал так, что он оказался зажат в углу, и нужно было меня обойти, чтобы выйти из туалета. А он явно не решался протискиваться между огромным мной и кабинками.

— Дмитрий Александрович, я пойду?

— А чего ты меня спрашиваешь? Ты что, в кабинете у меня? Так я в туалете не принимаю.

Опять покраснел. Хотел, видать, огрызнуться, уже рот открыл, но вовремя прикусил свой язык.

— Пропустите меня, пожалуйста.

— Что, с куска торта разнесло? Места до хрена, проходи.

Бочком, бочком, протиснулся и в два прыжка до двери.

Так, боишься меня, значит. Это хорошо. Бойся. Меня надо бояться. Люблю я это дело — на испуганные рожи смотреть. Помню, шоферюга один попался на пропускном. Хитрым себя возомнил. Под мусор, в старые мешки из-под угля, спрятал коробку масла. Думал, прокатит, как мусор из котельной. Наивный. Только устроился, тупица. Когда его ко мне привели, он уже и так трясся весь. Девчата у нас в охране еще те. Сам выбирал. Одна Буторина чего стоит. Она раньше в тюряге работала, да спалилась на чём-то. Передачки по ходу половинила. Я её сразу предупредил, что если косячить начнёт, всю жизнь без получки работать на Хладик будет, до самой пенсии. А до пенсии ей как раз ещё пять лет, так что не сильно куда устроишься в таком возрасте. Так она теперь старается. Шманает похлеще, чем на зоне. Её весь Хладокомбинат ненавидит. Ну, кроме нас с директором. Шофёр этот, когда я молча, со своего кресла, развалившись в нём и куря большую толстую сигару, позаимствованную у директора, мерил его своим прищуром минут так двадцать, сначала трясся мелко, потом крупно, а потом в обморок хлопнулся.

Приехала скорая, константировала, что у него давление резко подскочило, а потом резко упало. Перенервничал, бедолага. После больничного шесть месяцев работал на чистом окладе. И как умудрялся содержать семью на две с половиной тысячи? Мы за хищения не увольняем. На хрена? Смысл? А вот наоборот, сделать так, чтобы фиг уволился и отработал эту несчастную коробку масла в тысячекратном размере, это выгодно.

После увиденной туалетной позы практикантика, ещё больше захотелось его напялить. Как же, блин, склонить-то его, в прямом и переносном смысле. Нагнуть так, чтобы он не догадался о моей ориентации, а думал, что я его чисто опустил. Вот если бы он что-нибудь украл.

* * *

* * *

**

Данил не мог сосредоточиться на работе. Ноги и руки до сих пор тряслись. И живот прихватило, не иначе как со страха. Лавреньтева — хорошая, добрая женщина и его непосредственный начальник — заметила его состояние.

— Данечка, ты что, тортом отравился?

— Не знаю, Зинаида Макаровна. Наверное.

Девчонки тут же побросали свои рабочие места и окружили бледного Даньку.

— Странно, Дмитрий Александрович больше твоего съел и ничего. Вон как цветет и пахнет.

Анечка выглянула в коридор, заглядывая в противоположную открытую дверь. Безопасник, развалившись в кресле, курил прямо в кабинете. Увидев выглядывающую Анечку, он ей подмигнул.

— Ой, Дмитрий Александрович, с вами все в порядке?

— А что со мной может быть не в порядке?

— Да вон Данька наш тортом траванулся, а вы же его вместе ели.

Безопасник, пробурчав что-то себе под нос, встал из-за своего стола и направился к ним в кабинет.

— Кафель в туалете меньше лизать надо.

— Я не лизал! Я лбом просто прислонился. Он холодный, а у меня голова болит! — Данька даже с места своего соскочил.

От стыда щёки из бледных стали пунцовыми, а голос сорвался на какой-то писк. Девчонки захихикали.

— Данечка, иди, деточка, в медпункт. Наташа тебе что-нибудь даст, — от слов начальницы Данька покраснел еще больше.

— Да, деточка, сходи в медпункт и зайди заодно на фабрику мороженого. Я туда позвоню, скажу, чтобы тебе его приготовили. Хотите, девчата, мороженого? — Дмитрий Александрович улыбался женскому коллективу в тридцать два зуба.

На Хладокомбинате делали мороженое, но за пределы проходной выносить его было нельзя. А их офис как раз был за пределами. Да и на самой территории работяги, конечно, ели лакомство, но так, чтобы начальству и охране не попадаться на глаза. Но безопасник, да и остальное высокое начальство, под этот запрет не попадали, и мороженное в их кабинеты доставлялось коробками. Свежее, только с контейнера. Он часто баловал конторских девчонок, принося им разные сорта на пробу. Да и сам любил полакомиться. Они с директором и главным инженером закусывали мороженым коньяк. Чистое извращение, но им нравилось.

— А меня с ним на проходной не задержат?

Дмитрий посмотрел на Даньку как на дурака.

— Деточка, я предупрежу вахтёров.

— Я не деточка. Меня Данил Артамонович зовут, если вы забыли.

— Ну, до Артамоновича дорасти сначала. И кто твоему папаше имя только придумал? Ужас!

— Дмитрий Александрович, ну как вам не стыдно? — вступилась за красного Даньку Зинаида Макаровна.