8..

Глава 8.

Внезапная смертность.

Летние каникулы закончились, и начался второй триместр, но это ничего не изменило. Хана осталась все такой же нарочито серьезной, Тсунаеши стал чуть более ленивым, а Ямамото принялся улыбаться еще шире. Ямамото меня бесит. Весь такой улыбчивый, все у него складно да ладно, подпевал половина класса но сам внутри пустой и пламенем пользуется постоянно. Это пугает. Я не могу понять, подчиняется оно ему или нет, но голубое марево разносится вокруг него при малейшем намеке на эмоции. Однажды мне случилось попасть под влияние его силы — ужасный напор. Его пламя мощной волной смывало природную защиту ауры, ослабляло мой контроль над эмоциями, замедляло мысли... это жутко. Я имею яркую ауру, а значит и сильное пламя, но тогда мне это показалось ничтожным по сравнению с Такеши. На несколько минут я поддалась чужому напору. Наверное, эти две минуты я запомню на всю свою жизнь. Стоит еще упомянуть, что Тсунаеши откровенно побаивался Ямамото. Обходил его десятой дорогой, никогда не подсаживался к компаниям, где он находился и даже старался не попадаться на его глаза. Я как то обратила на это внимание и решила расспросить самого Тсунаеши:

— Почему ты его избегаешь? — спросила я. Тогда мы вместе отлынивали от физкультуры. Савада из-за опухшей при очередном падении лодыжки, а мне солнце напекло голову. Кстати, для него подобные прогулы стали регулярными. Тсунаеши в прошлом году дважды ломал пальцы: один раз мизинец на руке и большой палец на ноге. Часто заклеивает ссадины на теле, регулярно что-то подворачивает и вечно ходит в синяках. Жалко его.

Савада посмотрел на меня чуть удивленно но, неуверенно улыбнувшись, все же ответил:

— Не знаю. Он мне не слишком нравится, понимаешь, — он замялся. Мне действительно было интересно его мнение, и подобные разговоры у нас происходили на регулярной основе, примерно один или два раза в месяц. — Он непонятный. Вот, к примеру, я могу предположить твои действия или действия того же Торо-куна, но Ямамото-кун странный. Его реакции непонятны... он может сделать что-то нелогичное и то, что никто не ожидает. Не расспрашивай меня, Киоко-тян, я не смогу объяснить. Да ты и сама не общаешься с ним.

— Ладно, мне просто было интересно... — я задумалась. Все эти разговоры с Тсунаеши имели ещё и исследовательский характер. Я хотела понять, есть у него гипер интуиция или нет. Но так ничего и не поняла. Вот, к примеру, этот его ответ — названные им противоречия можно заметить и без подпорки в виде интуиции, но чтобы что-то заметить, надо внимательно наблюдать. А наблюдательность не входит в список черт характера Тсунаеши. Так и всегда. Вроде что-то есть такое, но слишком это что-то непонятное, неоформленное. Забавно будущий Дечимо выглядит и в аурном восприятии: потоки энергии обходят стабильное образование стороной. Его аура имеет неподвижную структуру: цвет однородный — светло оранжевый и не меняется, в отличие от того как это происходит у Реохея, однако аура не светится изнутри и, как я уже говорила, потоки энергии не задевают ее, обходя вокруг.

— Эй, Киоко-тян, почему ты со мной общаешься? — Неожиданно прервал мои рассуждения. Спросил, вроде бы, просто так, но я действительно немного выделяла его. И Савада не мог этого не заметить. Почти все наши разговоры начинаю я. Не насмехаюсь, как все, и даже иногда подбадриваю. Не часто, но такое отношение заметно.

— А мне про тебя сон приснился, вот и пытаюсь понять... — решила не объяснять все. Сказала это шутливым тоном, но Тсунаеши не поддержал мою игру.

— Ну и что же тебе приснилось? — тон и выражение лица скептическое, но взгляд требователен и серьезен. Я, как и мама, предпочитаю отвечать на прямо заданные вопросы. Логика простая: если человек спросил, он должен быть готов узнать ответ. Да и ничего мне не стоит ответить на него, а посмотреть, как отреагирует Тсунаеши на сведения о будущем, довольно интересно.

— В моем сне ты станешь боссом мафиозной семьи... — Сказала самое важное, но не увидев должного изумления или какой-либо иной реакции, решила не посвящать его во все подробности, а поэтому продолжила более шутливо и, будто сама не воспринимаю сказанное серьезно. — Знаешь, во сне у тебя появились друзья. Они начали таскаться за тобой и с вами происходили разные приключения...

— Всегда знал, что от друзей бывают только проблемы... — тихо, на грани слышимости пробурчал в сторону. Смешной. Я решила не комментировать его высказывание. Да и что можно сказать? Это его мнение, оно образовалось не на пустом месте и менять его не имеет смысла. Надо уважать чужую точку зрения. Поэтому продолжила рассказывать крупицы правды — сейчас ему незачем знать все.

— А еще ты в моем сне был влюблен в меня. Но, знаешь, лучше не надо в меня влюбляться — ты не в моем вкусе.

Тогда он возмущенно что-то воскликнул. Но тот наш разговор скомкано закончился из-за окрика учителя.

Жизнь текла размеренно, в спокойном ритме. Летом, на отдыхе у моря, я поняла несколько немаловажных истин: надо учить иностранные языки, надо научится скрыватся и перемещатся телепортом незаметно, надо практиковаться в создании иллюзий... так что мой распорядок дня претерпел значительные изменения. Мой "лабораторный журнал" постепенно заполнялся записями, и только разворот с заглавием "ВСЕМОГУЩЕСТВО" не приобрел на своих страницах ничего толкового. Разве что появились откровенно глупые идеи, взятые из манги. Ее я начала читать как раз для поиска вдохновения. Многие способности героев мне нравились, но они совершенно не вписывались в рамки силы Тумана. А последние записи вообще приобрели вид: "я хочу дракона..." или "мне срочно нужна скатерть-самобранка... желательно летающая." Глупости, в общем. Но такие приятные глупости! Я просто люблю мечтать.

Этот день я с братом начала также как и все остальные, подобные этому, дни. Встаю в семь часов утра, разбуженная будильником. Реохей вместе со мной поднимается и бежит на утреннюю пробежку. Я иду завтракать, собираю нам, с уже вернувшимся братиком, бенто и бегу умываться. Одеваюсь в форму, заплетаю хвостики, беру вещи и выхожу из дома в восемь часов утра. До первого урока еще полчаса. Братик выбегает через пятнадцать минут и еще успеет перехватить свое бенто. Проходит первый урок, второй, после третьего начинается обеденный перерыв. Мы с Ханой идем во двор, и кушаем на одной из свободных лавочек. Спустя сорок минут, в двенадцать часов, меня ожидает еще один урок, а после него — занятие в клубе вместе с Ханой. Занятие недолгое, всего лишь час, а поэтому я всё-таки записалась на гимнастику, которая длится два часа. К тому же братик задерживается гораздо дольше на тренировке боксом, и в итоге мы заканчиваем вместе. Мне удалось затащить на гимнастику и Хану, поэтому до четырех часов вечера мы занимаемся. Пятнадцать — двадцать минут тратится на приведение себя в порядок. Домой идем все вместе, поэтому сначала я ищу Рехея. Где то посередине пути Хана отделяется от нас. Приходим домой мы только в пять часов и сразу бежим к холодильнику за йогуртом. Бежим наверх, переодеваемся, братец уступает мне первую очередь в ванной. Садимся за уроки, доедаем тот самый, взятый ранее йогурт, ужинаем в половине седьмого, а дальше остается время на саморазвитие. Реохей занимается спортом на улице, а я своими способностями. В десять или одиннадцать часов мы ложимся спать.

Но сегодня круг разомкнулся.

Спеша домой, мы бежали наперегонки, подшучивая друг над другом. Это наш обычай, ритуал, или просто привычка. Спор ведется о том, кто первый прибежит до дома, тот первым и займет ванну. Но Реохей всегда по-джентельменски проигрывает. Забавный, он остановился поболтать с другом, но я решила его не ждать. Я как всегда забегаю домой первой и, на входе, крикнув слова приветствия, быстро помчалась на кухню...

Но за поворотом меня ждала боль в затылке и темнота.

Звуки, сквозь звон в голове и боль, проходили неохотно. Лишь неясные отголоски, да и те разносились громом. Не так, как это бывает, когда слушаешь музыку в ванной под водой, а будто двоясь. На особо мерзких нотах звук объединялся и точно дергал за нервы, ввинчиваясь в мозг. На тот момент боли не было, но пальцев я просто не ощущала, впрочем, как и других конечностей. Не знаю сколько прошло времени с того момента, как я очнулась, но ощутила лишь миг. Мгновение спустя вернулся звук, пропало неприятное чувство невесомости, а в нос ударил букет омерзительных запахов. Боль навалилась резко, от чего я снова впала в оцепенение, но на этот раз, сходило оно медленнее. Постепенно появились запахи, шум из головы рассеился, и послышались невнятные голоса, а также вернулась боль в затылке. В комнате пахло чем-то противным — запах набирал силу и в нем отчетливо прослеживались тонкие нотки маминой выпечки. Она готовила нестандартные сладости для Японии, и ни у кого больше я не встречала подобного аромата, разносящегося из окна дома. Сладковатый запах чего-то омерзительного смешался с запахом булочек.

Я тихонько всхлипнула от боли, и попыталась открыть глаза. Но веки казались тяжелыми, реснички слиплись, а вокруг все плыло. Мне было плохо.

Где-то рядом слышались звуки ударов, рык, ругань, звон разбившейся посуды... Голова, по моим ощущениям, весила целую тонну — я не могла осмотреться вокруг. Даже руки шевелились неохотно. Только зрачки двигались согласно задуманному плану, взгляд поймал мутные очертания нашей кухни. Она большая и выполнена в песочных тонах, совмещена со столовой. Я валялась на полу у самого дивана, кровь из разбитой головы испачкала ковер, на столе лежат те самые булочки, в комнате пять незнакомых мужчин, и брат... это все я отмечала неосознанно, периферийным восприятием. Потому, что все мое внимание было обращено к маминой фигурке. Она сидела на табуретке со связанными за спиной руками, сидела в своем любимом длинном домашнем платье, как всегда, держа спину ровно, и можно было бы даже подумать, что она жива... если бы не запрокинутая голова и потухшая аура.

Ее больше нет. Все. Осознание этого факта резко обрушилось на мое онемевшее сознание обжигающей волной неверия, сожаления и страха, приправленного сверху крупинкой надежды.

Ее больше нет. Мой взгляд, неосознанно метался, как заполошная птица, скользя по телу мамы, ища опровержение столь очевидному факту. Но не находил.

Ее больше нет. Нет и не будет мягких жестов, иронии, сорвавшейся с ее уст, легкой издевки и не навязчивой опеки, заботы и загадочных улыбок, ее секретов и тепла. Того тепла, что всегда окружало ее.

Ее больше нет. Никто не будет больше поднимать меня по утрам в выходные дни, не будет наставлять и подшучивать, смеяться так заразительно и обнимать нас... никто не сможет также как она.

Из глаз непроизвольно полились слезы, в душе бушевал дикий шторм из воспоминаний, догадок, мыслей. Может зря мы выезжали в Европу, ведь не просто так мы скрывались все это время. Почему я плачу? Вообще, почему люди плачут? В мою голову и раньше закрадывались мысли о том, что причин, побудивших маму, устроить то представление в Самбел-эле, было куда больше, чем она назвала мне. Тогда почему, если я и раньше догадывалась? Возможно так умирает надежда, вера в лучшее? Я хотела верить родителям, которые все прошедшее время убеждали меня, что все будет в порядке, что нам ничего не грозит...

Почему я плачу?

Так нелогично и очевидно одновременно.

Вина. Беспричинное и необъяснимое чувство вины заполняет мою душу. Оно разрывает на части, скапливается у самого горла горьким тяжелым комком. Ведь я догадывалась. Догадывалась с самого начала, что все происходящее вокруг нас в любой момент может рассыпаться. Внезапно. В любой момент...

Из ступора меня вывел крик брата. И я с трудом смогла повернуть голову в сторону шума, не способная окончательно отвести взгляд от тела моей мамы. Я цеплялась за ее фигуру, не желая принимать действительность. Вскрик заставил меня, все же сделать это. Я перевела внимание на брата. Стол загораживал обзор, но не сильно мешал пониманию ситуации. Сквозь пелену слез я увидела как Реохея держали двое мужчин. Такого хрупкого, на их фоне, моего маленького братишку удерживали двое, но он все равно брыкался и пинал их. Сознание, разбитое происходящим, лишь подмечало факты, не заостряя внимание на деталях. Взгляд скользил по открывшейся картине — мне на глаза попалось тело третьего мужчины, что лежал сломанной куклой на полу. Еще двое стояли отдельно. Один заряжал пистолет, а второй держался за живот. Я снова застыла. Все мое существо содрогнулось, стряхивая налет безразличия — хотелось помочь как-то, но что я могу, если сил нет даже на то, чтобы встать на ноги, а мысли разбегаются, не давая создать, хоть какую-нибудь, иллюзию. Я бесполезна.

Выстрел.

Я замерла с закрытыми глазами, будто этот звук снова что-то переключил в моей голове.

Но Реохей успел извернуться так, чтобы уйти из зоны поражения, при этом умудрившись заехать одному из бугаев локтем в шею. У того тощего парня, что держал огнестрел, тряслись руки, и пуля попала куда-то в живот второму. Удача. Брат рухнул на пол, неудачно подвернув ногу, но тут-же стал подниматься, неловко заваливаясь в левую сторону. Первый бугай, державший братика, проследил за падением напарника, как тот пытается зажать рану, как из нее толчками вырывается кровь... и с непонятным мне выражением посмотрел сначала на брата, а потом и на парня с пистолетом. Тот же начал стрелять без особого контроля, дрожащими руками придерживая оружие. Возможно, подействовала моя иллюзия, а может он и сам такой. Я, в то же время, смогла немного привстать и начала различать звуки. Тихо шептала, почти неслышно : "живи, живи, живи..." и пыталась хоть как-нибудь помочь братику. Пули закончились, а парень все нажимал и нажимал на курок... На Реохее осталось лишь несколько глубоких царапин. Бугай, что остался стоять на ногах, матерясь на итальянском, занес ногу для удара и сбил остолбеневшего Реохея с ног. Стал что-то выговаривать и пинать маленькую фигурку ногами. Его тело не двигалось, а я все шептала заветные слова...

Живи, живи, живи...

Его перестали бить только после того, как он совсем затих, остался лежать на полу сломанной куклой.

— ...стреляй... — разобрала я слово из приказа, до сих пор скорчившегося, пятого мужчины. Он вытащил из своей кобуры пистолет и передал все тому же стрелявшему парню.

Но не успел он снова поднять дрожащие руки, как Реохея выгнуло дугой. Его раны начали зарастать, мелко поблескивая желтыми бликами. Он дернулся вперед очень быстро, я не уловила момент, когда он поднялся на ноги. Быстро ударил, стоящего рядом, бугая в нижнюю часть спины сначала кулачком, а потом и коленом, до отчетливого хруста и дикого крика. Парень начал стрелять, и в этот раз раны были серьезней, но из-за дрожащих рук, смертельных — не было. Одна пуля прошила его предплечье другая — голень, третья порвала ухо, а четвертая задела шею. Но брат не останавливаясь, двигался вперед, раны исчезали сами-собой за считанные секунды, он, как одержимый, шел вперед. Рывок. И в руках парня уже нет пистолета. Я выдохнула.