Возвращение эпохи драконов

Старинный город Шандорс, простоявший уже не одно тысячелетие и повидавший многочисленные беды и напасти, тихо просыпался после темного времени суток. Город находился на небольшой возвышенности, которая, как говорили древние мудрецы, раньше была пологой горой. С расширением города все больше осваивались территории, и дикие леса постепенно превращались в зеленые пастбища. С каждым годом граница уходила все дальше, и в один из дней ее нельзя было увидеть, даже с самой высокой башни Шандорса. Древние леса остались лишь в сказаниях и легендах. Никто уже не помнил тот период, когда город был лишь крепостью. Именно тогда в него пришли Белолисы (потомственные правители всех земель Руны), сделавшие город столицей государства.

Сейчас же Шандорс считался самым большим, древним и богатым городом страны. За одни только сутки через главные ворота проходило по несколько тысяч человек. Одни посещали торговые площади, другие — трактиры, третьи спешили к паркам и широким аллеям, а четвертых привлекали молитвенные дома. Суета у главных ворот начиналась еще до рассвета, когда первые лучи солнца неловко касались верхушек деревьев. Тонкие светлые нити пробирались сквозь далекие леса Синих туманов. Лучи скользили по деревьям, пробуждая каждую веточку и листок. Словно легкие крылья птиц, солнечные лучи накрывали лес и, медленно набирая скорость, проносились над городом, у главных ворот которого уже собралась толпа простолюдинов. В основном это были приезжие из соседних деревень или бедняки, которые не могли жить в черте города. И таких было немало.

— Ух, ты, — пробормотал низкорослый старичок, сжимая пальцами железную решетку окна, и выглядывая через нее наружу. — Что-то много народу собралось сегодня...

— А ну, седая борода, дай посмотреть, — прохрипела женщина, пытаясь более плотным телосложением отодвинуть худого старика. — Уступи место леди.

— Это ты, Элла, — леди? — Он ткнул в нее пальцем и рассмеялся, широко открыв рот, в котором от силы можно было насчитать пять зубов. Но все же подвинулся, чтобы Элла могла посмотреть вниз.

— Да... — протянула женщина, усаживаясь на скамейку. — Давно не видала такого столпотворения. Это, видать, из-за казни карлика.

— Какой еще казни? — спросил старик, присаживаясь рядом с Эллой.

— Как какой? — удивилась женщина, попытавшись широко раскрыть глаза и показать удивление, но у нее не получилось. Пухлые веки даже не дрогнули. Элла развела руками и продолжила:

— Вот деревня! Карлик правителя нашего убил. И сегодня в полдень его повесят, вот народ и пришел посмотреть.

— Так это еще не доказано, кто убил-то, — заметил старик, положив руки на колени, и причмокнул губами.

— Это как так?! Все говорят, что он убил. У него и веревку нашли, на которой правителя повесили.

— Так правителя Манолса, да покоится он с миром, отравили...

— Да, а потом повесили, — настаивала Элла.

— А карлики что говорят? — спросил старик, понимая, что спорить с ней бесполезно. — Они — народ честный, врать не будут.

— Так кто их спрашивал? Убил да и убил, свидетели, наверное, есть... — предположила Элла.

— Знаем мы их свидетелей... — сказал старик и потер два пальца перед носом у женщины.

— Смотри, Золт, договоришься, — предупредила женщина. — Уши и у стен есть. Тебе ли не знать?!

Золт усмехнулся и посмотрел вокруг: 'Куда уже хуже? И так в темнице, как красна девица, сижу!'.

Вдалеке за решетками послышался скрежет, открылась главная дверь. Старик резко встал и отошел к стене. Раздались шаги двух, а может и больше стражников, из-за звонкого эха трудно было определить количество. Сердце старика тяжело застучало, каждый удар отдавал болью в голове. Золт посмотрел на Эллу, женщина только пожала плечами. Звук доносился уже совсем близко. Открылась одна решетка, потом вторая, и вот шаги затихли у двери камеры. В замочной скважине заскрежетал ключ, дверь открылась. Двое стражников держали под руки молодую девушку. Затащив ее немного дальше входа, они небрежно опустили руки, выронив бесчувственное тело и, заперев дверь, ушли. Девушка рухнула на каменный пол, неестественно раскинув руки.

— Это всего лишь девушка, — произнес старик.

— А ты что думал? За тобой пришли? — усмехнулась Элла. — Будешь знать, как лишнего болтать... а то разумничался...

— Ты же знаешь, как у нас виновных ищут. Как-то не хочется под пытками оказаться.

— Ты уже для них виновный, раз находишься здесь, — сказала женщина и перевела взгляд на девушку. Та лежала на полу, часть лица закрывали каштановые волосы, но даже сквозь них просматривался большой синяк под левым глазом. Щеки и подбородок — поцарапаны, кисти и предплечья — в ссадинах. На одежде виднелись дыры, особенно в области колен, скорей всего девушку всю дорогу волочили по земле. Вся одежда: что блуза, которая раньше была белой. Что юбка, изначально имевшая коричневый цвет, были грязными.

Элла встала и подошла поближе. Наклонившись над девушкой, женщина дотронулась до ее плеча:

— Эй, ты как?

— Не двигается. Умерла, наверное... — предположил старик, усаживаясь на голую деревянную кровать.

— Сам ты умер! Зачем бы нам в камеру приносили мертвеца? — вопросом на вопрос ответила Элла. — Бедная, ее, наверное, пытали... Вот изверги! Совсем ребенок, что она могла им такого сделать?

Элла убрала волосы с лица девушки и попыталась ее усадить. Та выдохнула, издав протяжный стон. Ресницы задрожали, но веки не открылись. Уж больно тяжелыми оказались для девушки сейчас собственные ресницы. Только слезинка просочилась сквозь щель ресниц и скатилась по щеке, оставив, на покрытом пылью лице, чистую полоску.

— Ха, живая, — услышав звук, произнес старик и подошел ближе. — Может, на кровать положим?

— Пусть сначала в себя придет, а то будет два дня валяться. Или ты свою доску хочешь уступить? Я лично нет! — проговорила женщина и внимательно посмотрела на старика.

Золт ничего не ответил. Он взглянул на сидячую, думая, очнется она или нет, и побрел к своей кровати. Девушка осталась сидеть у дверей камеры.

Пробегали минуты, уходили часы, но ничего не менялось. Старик так же лежал на кровати, девушка сидела на полу, а Элла наблюдала за воротами, возле которых народу становилось все меньше.

Солнце поднялось высоко, время близилось к двенадцати. Все спешили на Большую площадь, где должны были повесить убийцу правителя. Монолс правил уже около ста сорока лет, соблюдая все законы династии Белолисов. Хотя сам он был двоюродным потомком этого рода и на трон мог претендовать только в случае отсутствия чистокровных наследников. Это и произошло сорок два года назад, когда еще юношей Монолс приехал в Шандорс для подтверждения своего титула двоюродного потомка Белолисов. Тогда же молодой правитель Рунокий бесследно исчез. Что случилось в тот год, уже никто и не вспомнит. Все рассказывали истории, которые являлись достоверными лишь на один процент. Простолюдинам этого не нужно знать, а высшие круги предпочли забыть, беспокоясь о своем состоянии и жизни.

Прямых потомков Белолисов никто и никогда больше не видел. Кто говорил о сумасшествии, кто о внезапной кончине, кто о дальнем походе, из которого не вернулся настоящий правитель. Слухов ходило много, но они быстро стихли, а на троне уже сидел Монолс. Новый правитель внушал всем страх. Никто не мог объяснить, почему, у каждого на это были свои причины. В народе рассказывали разные жуткие истории о грозном Монолсе. О том, как по его приказу вырезали всю семью, потому что та не захотела платить налоги. Или как правитель велел скормить собакам младенца за то, что его отец недоброжелательно высказался о Монолсе. Но правда это или нет, никто не мог подтвердить. Тем не менее, за сто сорок лет Монолс заручился мощной поддержкой в лице верных солдат, готовых умереть за него. За эти годы армия расширялась, огромное количество рекрутов собиралось по всему государству на службу. Половина отправлялась на побережье Круглого моря, другая распределялась между городами, но большая часть всегда оставалась в столице. Лучше всего охранялся дворец правителя, затем уделялось внимание дому Совета, а дальше шли жилые сооружения богатых и знатных особ.

На каждой улице, большой или маленькой, всегда дежурили солдаты, поэтому их можно было встретить на каждом шагу. Они ходили по городу небольшими отрядами по шесть-десять человек. Их всегда было много, но такого количества солдат, которые сейчас оцепили площадь, никто еще не видел. Казалось, целая армия собралась, чтобы следить за порядком во время казни. Вокруг толпились и толкались люди, желающие увидеть приговоренного. Блюстителям порядка приходилось сдерживать толпу, прорывающуюся ближе к эшафоту. Особенно много солдат собралось при входе в главную башню правителя, на балкон которой как раз вышли сын и дочь убитого.

Дочь, ее звали Алира, была очень взволнована. Она нервничала из-за предстоящего собрания старейшин, от результата которого зависела ее дальнейшая судьба. Алире исполнилось тридцать два, и будь она мужчиной, уже завтра заняла бы престол. Но она — девушка и ее слово имело маленький вес для старейшин, хотя шанс уговорить их все же был. Алира заручилась поддержкой нескольких членов совета и рассчитывала на их помощь. Девушка прошла по дорожке и, поприветствовав народ кивком головы, села в большое кресло, покрытое львиной шкурой. Алира поправила черные густые волосы и положила руки на подлокотники. На ней было длинное фиолетовое платье, строгое, без выреза и рюшей. Украшений тоже не наблюдалось, только на правой руке располагался черный широкий браслет с золотой надписью на древнерунном, означавшей добрую память в веках.

Апинсол, сын бывшего правителя, на удивление спокойно поприветствовал собравшихся и сел в соседнее кресло рядом с сестрой. Он знал свое превосходство. Несмотря на то, что Апинсолу только семнадцать, молодой человек не собирался отступать. Темные волосы были аккуратно уложены и зафиксированы фиолетовым обручем на голове. Одежда юноши представляла собой строгий костюм, также фиолетового цвета, состоящий из брюк и сюртука. На правой руке — черный браслет.

— Не волнуйся, сестра, я не дам тебя в обиду. Убийцы отца будут наказаны, — тихо произнес Апинсол, наклоняясь в сторону девушки, — я об этом позабочусь.

Алира внутренне усмехнулась, пытаясь оставаться внешне спокойной, и, повернув голову к брату, проговорила:

— А я бы, братец, не была так в себе уверена. Еще неизвестно, кто о ком позаботиться. И я сама могу все уладить.

— Не женское это дело — искать наемников, — заметил принц.

— Да?! — протянула Алира и попыталась улыбнуться, но у нее вышла лишь кривая усмешка. — Откуда такая осведомленность?

— Ха, а ты что думала: я до сих пор в кораблики играю? Мои люди давно следят за хозяином этой пешки, — принц качнул головой в сторону карлика, наслаждаясь замешательством сестры.

— Несложно догадаться, что смерть отца была неслучайна. Карлик — лишь самое последнее звено длинной цепи, — проговорила Алира. — Не сомневаюсь, что она ведет наверх. — Девушка повернулась к площади.

Забили барабаны, привлекая к эшафоту всеобщее внимание. Толпа затихла. На эшафот вышел пожилой мужчина в длинном фиолетовом плаще, это был советник правосудия. Развернув свиток, он начал зачитывать приговор. Собравшиеся внимательно слушали длинное обвинение, в котором подробно перечислялись действия карлика. Дочитав, мужчина свернул свиток и, подняв его над головой, воскликнул:

— Да будет исполнен приговор правдивого суда верховного правителя Белолисов!

Толпа собравшихся эхом повторила фразу. Снова забили барабаны, только намного быстрее. Карлика вывели на середину эшафота и накинули петлю на шею. Виновный стоял молча, его качало из стороны в сторону словно пьяного. Когда к карлику подошел жрец и спросил о покаянии, тот как будто проснулся и ошеломленно завертел головой.

— Э, я... что... где... — он не мог и слова четко произнести.

— Ты понимаешь, что совершил убийство? — спросил жрец.

— Какое убийство-о-о? — затянул карлик.

— Он безнадежен, — подытожил жрец, обратившись к советнику, и, повернувшись к обвиняемому, продолжил: — Только смерть искупит твои злодеяния.

— Я ничего не делал! — завопил приговоренный, на что толпа взорвалась возмущенными возгласами.

Жрец посмотрел на советника и отошел в сторону, кивая солдату, стоящему возле карлика. Все произошло молниеносно. Карлик не успел и рта раскрыть, как оказался подвешенным в воздухе. Его тело дрожало и извивалось, ноги искали несуществующую опору. Связанные за спиной руки не могли помочь ему выбраться. Через несколько секунд все закончилось, и тело обмякло.

Толпа взорвалась громкими криками, радуясь, что правосудие свершилось. В это время двое солдат подошли к повешенному и начали снимать тело. Вскоре виселица опустела. На эшафоте остался только жрец, читающий отрывки из 'Книги Праведности' и иногда вставляющий свои комментарии к написанному. Окружающие внимательно слушали, кивая, когда жрец говорил о грехе, совершенном карликом. Никто не собирался расходиться, все стояли и слушали. Только одна маленькая женщина медленно пробиралась через толпу. Она была очень бедна, о чем говорили выцветшая дырявая одежда и отсутствие обуви. Голова была замотана шарфом, что скрывал лицо. Дойдя до конца площади, женщина-карлик оглянулась, внимательно посмотрела на толпу и вошла в длинный переулок, который заворачивал вправо примерно через двести ярдов. Он был настолько узким, что два человека не смогли бы идти по нему рядом. Пройдя несколько покосившихся, почти одинаковых дверей, она остановилась и постучала в дверь слева. Та открылась почти сразу, как будто женщину здесь давно ждали. Она быстро прошла под рукой швейцара, слегка наклонив голову. И, бросив в след негромкое: 'Здравствуйте', — поспешно проследовала в коридор, а затем в маленькую, плохо освещенную комнату, в углу которой стоял мужчина средних лет. Он был одет в длинный фиолетовый плащ с широкими, спускающимися почти до колен рукавами.

— Заставляешь ждать, карлик, — с пренебрежением проговорил мужчина, не утруждая себя на родовые изменения слова.

— Толпа, сударь, еле пробралась, — извинилась женщина, снимая шарф.

— А я думал, прощалась с мужем, — усмехнулся мужчина и подошел ближе, доставая из кармана сверток.

— Он и дома мне надоел, проклятый! Всю жизнь мне покалечил! — завопила женщина. — Я ничуть не жалею, что его повесили.

— Хватит, слышали, — прервал ее мужчина и протянул сверток. — Держи за работу. Никто и никогда не должен ни о чем узнать. Тебе ведь известно, что бывает с теми, кто не умеет держать свои мысли в голове и высказывает их с помощью длинного язычка.

— Им его укорачивают, — женщина схватила сверток и прижала к груди.

— Верно, но в моих силах укоротить тебе не только язык... — сказал мужчина и указал рукой на дверь.

— Не бойтесь, милорд, завтра утром моей семьи не будет в городе, — пообещала женщина и попятилась в сторону выхода, через каждые пару секунд отвешивая поклоны, в знак полной признательности и покорности его милости. — Спасибо, сударь, я очень вам благодарна.