Он очнулся на морском берегу. Ветра не было, волны лениво поглаживали белоснежный песок. Он не знал, какое сейчас время суток. Стояли сумерки, а может, слишком густой туман повис над водой и пляжем. Он лежал на песке, и когда набегала очередная волна, думал: уж эта-то непременно коснется пальцев ног, но время шло, а пальцы оставались сухими. Двигаться не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Приятно просто лежать... Одежды на нем не было, но холода он не испытывал. Удобно, уютно. Он подумал, что так хорошо, наверное, ему было только в материнской утробе. Тепло, спокойно, безопасно... И еще этот усыпляющий шум, не умолкающий ни на секунду. Шуршание волн, лижущих песок. Он не знал, сколько времени пролежал, превратившись в слух и осязание. Ему казалось, что на какое-то время стало темно, а потом опять посветлело. Но, может быть, он просто закрыл глаза и задремал?
Потом пришла она. Он так и не понял, откуда она появилась. Вышла из волн, соткалась из тумана, прилетела странной молчаливой чайкой или восстала из песка? Может, волнами было ее тело, туманом — светлые, серо-голубые глаза со странной поволокой (он никогда не видел у женщин таких глаз, хотя, как вспомнил теперь, заглядывал во многие и многие), ее изящные брови — крыльями чаек, а волосы — белым песком? Нет, волосы были скорее морской пеной. Тоже белой, но еще более нежной, чем тонкий, высушенный солнцем песок сказочных пляжей в южных морях.
Она опустилась рядом с ним на колени, нагнулась, прижалась прохладными губами к его тут же ставшему горячим рту. Ее поцелуй был как морская вода в лицо во время шторма: свежий, соленый, пугающий до сладкой жути и возбуждающий до безумия. Тут же пришли знакомые ощущения внизу живота. И он вспомнил, что испытывал их со многими и многими... Но с этой все по-другому, не так как раньше. Она... Она превыше всех, он чувствовал это. Ощущал каждым миллиметром своего тела, к которому прикасалась незнакомка: с ней все будет по-другому. И она, казалось, поняла, что он чувствует, прижалась к нему и шепнула: "Я жду тебя уже давно. Не бойся, делай, что хочешь." Не бойся! Он никогда не боялся ни моря, ни женщины. Значит, понимала она не все. Одно дело бояться, другое — испытывать почтение.
И вдруг на какой-то крошечный, неуловимый миг в его сознании вспыхнуло воспоминание о другой женщине, которая тоже была выше его и всех остальных в его жизни, но ей бы и в голову не пришло, что он ее боится. Она принимала его своеобразное поклонение, наиболее полно, пожалуй, выражавшееся в покорности ей. Принимала и платила ему тем же. Ее ласки были сладкими, такими сладкими, и...
Воспоминание исчезло, как только эта, другая женщина скользнула рукой к его паху и сжала торчащую плоть. Он не сдержался и застонал. А почему, собственно, он должен сдерживаться? Потом обнял ее и уложил на спину, покрывая поцелуями шею и грудь. Она тоже издала короткий стон. Он вошел в нее, и тут на него потоком обрушились воспоминания. Рыжевато-русые волосы, зеленые глаза, ямочки на щеках, когда она улыбается, припухшие от поцелуев губы... И то странное ощущение, когда он впервые был с ней, будто погрузившись в нее, он погрузился в лоно океана. Сейчас, с этой беловолосой женщиной с глазами, струившими туман, он испытывал то же самое, хотя и гораздо острее. Но ощущение не было новым. Оно оказалось ошеломляюще сильным, он чувствовал себя кораблем, килем вонзающимся в плоть моря. Но оно не было новым. Хотя потом, когда она стала двигаться под ним, подаваясь бедрами ему навстречу, он снова забыл обо всем, что было раньше. Близость с этой женщиной была как шторм: неистовая, сводящая с ума, смертельно опасная. Он то взлетал на вершины огромных волн (или это были покрытые снегом пики гор?), то низвергался в провалы между ними (в бездонные каменные пропасти?). Она стонала под ним, его это не удивляло. Какой бы непохожей на других ни казалась эта женщина, она все рано оставалась женщиной. А ему ни разу не встретилась такая, которой он не смог бы доставить наслаждение. Это был его дар, который когда-то давно раздражал невыразимо холодного черного человека.
Она забилась под ним, ее стоны превратились в крики, и он совсем потерял голову. Еще несколько толчков, глубже, глубже в ее содрогающееся лоно, и его семя хлынуло горячей струей...
Темнота. Потом резкая, почти невыносимая боль и вспышка света. Он опять лежит на песке, а волны по-прежнему никак не могут лизнуть пальцы его ног. Она склонилась над ним. "Вернулся?" Улыбнулась ему. "Да. Неужели я потерял сознание?" Ему стало стыдно. Если б это случилось с той, зеленоглазой, было бы даже хорошо, а с этой... Смеяться будет. Но она не смеялась, улыбалась по-прежнему. "Нет. Ты умер." Он сел и уставился на нее. Она не перестала улыбаться. "Ты говорил как-то, что не удовольствуешься одним разом со мной. Мне понравилась твоя смелость, смертный. Или это была наглость? Самоуверенность?" Он покачал головой, не глядя на нее. Воспоминания нахлынули подобно приливу. "Нет, Дочь Океана. Ни то, ни другое, ни третье. Это была глупость. Хотел порисоваться перед любимой..." Он осекся и с опаской взглянул на нее. Она рассмеялась. "Не волнуйся! Я все про тебя знаю. Ты увидишься с ней, когда придет время." "А когда оно придет?" "Не думай об этом, тогда оно наступит быстрее." Она принялась ласкать его, и он опять забыл обо всем. А потом снова умер.
Он очнулся ночью. Было по-прежнему тепло, ярко светила луна. Рядом на песке увидел корзину с едой и матросские парусиновые штаны. Он утолил голод и оделся. Спать не хотелось. Может, уторм она его отпустит?.. Отпустит? Он удивился своим мыслям. Голова, вновь освободившись от воспоминаний, была пустой, как берег во время отлива. К кому он собрался? Разве его кто-то ждет?
Он встал и побрел по пляжу, иногда по колени заходя в теплую ласкающую воду. Здесь хорошо. Спокойно. Только он и эта женщина. Он медленно шел вперед, не желая ни останавливаться, ни поворачивать, как вдруг услышал доносящиеся издалека, но очень отчетливые стоны наслаждения. Женские и мужские. Голос женщины был знакомым. Голос мужчины... тоже.
Прежде он слышал его низкие ноты в рокоте грома, когда гроза бушевала в открытом море, в завывании ветра во время шторма, в грохоте прибоя, колотившегося в скалистые берега... И этот голос, в отличие от женского, удивительно прояснял голову. Он вдруг понял, где находится, понял, кто эти мужчина и женщина. Но пока не мог вспомнить, кто же он сам.
Ему не хотелось слушать стоны Владычицы, он пошел назад, не пошел, побежал. Но это, конечно, было глупо. Куда убежишь от этих звуков здесь, на острове Элм? Он сел на песок и зажал ладонями уши. Не помогло. Тогда он смирился. Интересно, ее муж слышал как она стонала с ним? Он заснул только под утро, после того, как затихли голоса Владык Морей.
Днем снова пришла она.
И потянулись дни, солнечные и пасмурные, туманные и дождливые, наполненные ветром и нежащиеся в спокойствии полного штиля. И каждый день она приходила к нему, сводя с ума, стирая воспоминания, даря наслаждение и забирая жизнь. И каждую ночь он бродил по берегу, слушая ее стоны с другим мужчиной и пытаясь собрать воедино свое прошлое из тех разрозненных кусочков, которые появлялись в его голове.
Сначала он удивлялся, что его не слишком ранит присутствие другого. Потом, по мере возвращения памяти, понял — это привычка. За всю жизнь у него не было женщины, хоть что-то значившей для него и принадлежавшей безраздельно. Мать все время ускользала к мужчинам, хоть он и знал: она любит его, как никого другого. Для сестренки он какое-то время оставался единственным, но потом она нашла себе мужа. Что ж, это естественно. Он только рад за нее. Но мать и сестра, конечно, не те женщины, о которых следовало думать под ночные стоны Владычицы.
Его первая женщина... Когда он погрузился в нее, она была влажной не столько от желания, сколько от семени другого мужчины. Нельзя сказать, что его это очень задело. Она была милой, но уже принадлежала многим до него, а потом, после, можно, наверное, просто сбиться со счета. И дальше, с другими, все пошло по привычному пути.
Этих других было так много... Попадались среди них и девственницы, но, как ни странно, ни одна не могла привязать его к себе. Или просто не хотела? Да и он вовсе не стремился обзавестись женой и кучей детей. А верность? Недоступная роскошь для морехода и его подруги. Да и какой в ней, по большому счету, смысл? Получалось, ему не привыкать делить женщину. Это неизменно происходило, до или после того, как он делал ее своей.
И он продолжал делить Владычицу с ее мужем. Странно, что Владыка Морей шел на это. Впрочем, возможно, он и не считал смертного за соперника. Иначе разве стал бы он терпеть его здесь, на Элме? Да от него и лужицы не осталось бы, прикоснись он лишь пальцем к Дочери Океана.
Владычица завораживала его, как завораживало и тянуло к себе море. Он не мог отказаться от нее, хотя со временем постоянные смерти и воскрешения стали вызывать в нем странную усталость, и желание притупилось. И все чаще приходили и дольше оставались воспоминания о зеленоглазой девушке с рыжевато-русыми волосами. Иногда ему казалось: он видит ее где-то там, в мире живых. Она оставалась все такой же прекрасной, только на правом виске у нее появилась снежно-белая прядь, напоминавшая ему волосы Владычицы. И еще девушка теперь все время была грустной. Он даже стал сомневаться, появляются ли у нее на щеках ямочки, когда она улыбается, или это просто его фантазия. В конце концов он решил, что это всего лишь мечта, слишком уж сильным было желание поцеловать такую ямочку около улыбающегося рта.
Рядом с девушкой постоянно находился темноволосый парень. Они жили как муж и жена, но его это совершенно не ранило. Наоборот, радовало. Он не помнил, кто эти двое, но чувствовал, если б они производили впечатление брата и сестры, он бы очень огорчился. Парню, видно, тоже до невозможности хотелось поцеловать ямочку на щеке любимой, он просто из кожи лез, чтобы заставить ее улыбнуться. Но получалось это у него неважно, ибо он и сам был чем-то опечален.
Однажды настал день, когда вид беловолосой Владычицы не вызвал в нем ничего, кроме тоски. Ему нестерпимо захотелось нормальной человеческой близости с той девушкой из воспоминаний, в конце которой на него не обрушивалась темнота. Он вдруг представил, как, разорвав телесную связь, можно просто лежать, прижавшись друг к другу, наслаждаясь теплом разогретых тел, слушая, как постепенно успокаивается сердце в груди подруги, легко целуя ее губы и ощущая ласковые поцелуи на своем лице. В тот раз он впервые отстранился от Владычицы, когда она протянула к нему руку.
"Ты обещала отпустить меня." "Я тебе надоела?" "Нет... Не знаю... Ты не для меня. У тебя есть муж, равный тебе. А у меня — жена." "Вспомнил?" Он кивнул. "А ее другого мужа вспомнил?" Он посмотрел на нее, не понимая, потом вдруг сообразил, кто тот темноволосый парень. "Да, вспомнил. Он мой друг и тоже тоскует обо мне. Твоего мужа мое отсутствие не опечалит." Она рассмеялась. "Это верно! Хорошо, я уйду. Но знай: не в моих силах вернуть тебя на земли живых. Это обещал сделать мой супруг. Разговаривай с ним сам, когда он найдет для тебя время." Он кивнул, она исчезла.
Ему стало тоскливо одному, он прилег на песок и задремал. Проснулся от поцелуев, открыл глаза и увидел прядь рыжевато-русых волос. Потом на него взглянули смеющиеся зеленые глаза. Что было дальше, он не помнил. Видно, уснул сразу, когда все кончилось. Проснулся от боли и вспышки света. Неужели теперь всегда будет так, даже с обычной женщиной?
И все пошло по-прежнему, только к нему приходила не Владычица, а его жена. Но близость с ней была удивительно не похожа на то, что он помнил. И потом, где же его друг? Раньше они почти всегда бывали втроем, им всем это нравилось. Ни он, ни Марти (его так звали? а ее имя?) не испытывали ревности по отношению друг к другу, ни малейшей, никогда. Это было бы глупо, ведь их жена любила и желала их одинаково, и ее так радовала их дружба. А вот любого другого, посмевшего прикоснуться к их возлюбленной, они разорвали бы на части. Кажется, кому-то действительно не поздоровилось...
У него появились подозрения. В один прекрасный день, когда она снова вышла на берег из волн, он попросил ее повернуться к нему правым виском. Волосы там ничем не отличались от остальных. "Ты не моя жена." "Что ты говоришь? Как ты можешь?" "Как ты можешь? Неужели я лучше твоего мужа?" "Не лучше. Но, что удивительно, пожалуй, и не хуже. И еще, мой муж никогда не умирал в моих объятиях. Не знаю, как это подействовало б на смертную, а мне это очень льстит." Она расхохоталась, и ее смех звучал как рокот грозного прибоя. Он сидел и смотрел на нее, пока она не успокоилась. "Мне кажется, Владычица, я уже заплатил за свою глупость. Отпусти меня. Ты ведь получила назад свою Чашу." Он не помнил, что это за Чаша, слова пришли сами, как и последующие. "Ее вернула тебе моя жена. Она не заслужила с твоей стороны такого обращения." "О, нет. Не заслужила. Ты свободен, если сумеешь договориться с Владыкой." Она поднялась и ушла прочь.
Вечером того дня к нему пришел Владыка Морей. "Как она могла хотеть меня, если у нее есть ты?" — он просто не удержался, и вопрос сам собой сорвался с языка. Владыка довольно усмехнулся. "Ты же знаешь женщин. Им всегда мало. К тому же ты недурен собой, да еще и обладаешь столь любезным им даром. А любой дар хоть в чем-то уравнивает смертных с богами." "Ты отпустишь меня?" Владыка глядел на него насмешливо. "Моя жена тебе не по вкусу?" "Твоя жена — богиня, я смертный. Для меня это было честью, но я знаю, как положено вести себя вежливому гостю. К тому же у меня тоже есть жена, и она давно ждет меня." "Я знаю. Она очень мила. Ты позволил бы мне?.." Теперь пришла его очередь смотреть насмешливо. "Я позволил бы, но только если б она хотела, и мой друг был бы не против." Владыка рассмеялся. "Как много условий! Чем больше, тем труднее соблюсти. Вы с другом хорошо устроились, можете не беспокоиться о том, что ей захочется кого-то еще." "Не получается. Женщинам ведь всегда мало. Но вдвоем у нас больше шансов удержать ее." Владыка снова засмеялся. "Ты мне нравишься, я рад, что оставил тебя в живых. И я отпущу тебя. Об этом просил и твой друг, не только возлюбленная. Но с этого момента ты не должен и пальцем прикасаться к моей жене. Сможешь?" И ехидный взгляд мужчины, уверенного в чарах своей женщины. Понятно, что он сам не смог бы, да его ведь никто никогда о таком и не попросит. "Да. Не обижайся." "Какие уж тут обиды? Прощай." "Прощай."
Потом он снова сидел на берегу. Она приходила каждый день, в разных обликах, но он не обращал на нее внимания. Просто не замечал и все, смотрел вдаль, на море. Оно его всегда успокаивало. В один прекрасный день к нему пришел какой-то парень. Он вроде бы знал его когда-то, но не помнил откуда. Ну уж этот облик — полная нелепость. Парень был симпатичный, но он-то никогда не интересовался ни мальчиками, ни мужчинами. Парень ушел и притащил прехорошенькую девушку..., он почти сразу узнал Эли, сестренку. "Если дальше пойдет в том же духе, я скоро увижу матушку. О чем только думает Владычица?"
Теперь его стала навещать сестра. Он стойко молчал, пропуская мимо ушей все, что она говорила, ибо боялся: разговоры ни к чему хорошему не приведут. Под конец Эли стала плакать, он по-прежнему не реагировал, хотя только боги знают, какого труда это стоило. Еще больших усилий от него потребовало молчание, когда на берег пришел его друг. Марти покинул его совершенно раздавленный, а ему это принесло почти невыносимую боль.
Тогда он встал, подошел к кромке воды и долго кричал, спрашивая Владыку, когда же он соизволит отпустить его, доколе продлятся испытания. Но никто ему не ответил. И он перестал есть. Лучше умереть, чем влачить странное существование, глядя на горе близких и любимых людей, пусть даже они были всего лишь фантомами.
И снова пришла она. Он вконец разозлился. Какое-то время держался, а потом высказал ей все, что думает. Она так естественно изображала удивление и горе. Даже напомнила ему имя его жены, чего раньше никогда не делала. Кэтрин. Он звал ее Кэт, его друг — Кэти. Им нравилось, что они могут называть ее по-разному, пользуясь настоящим именем.
Она была так правдоподобна, ему очень хотелось поверить в ее слова. И он вглядывался в нее, ища какого-то знака, изъяна в совершенном теле богини. Это убедило бы его в том, что она настоящая. Но ничего не замечал. Она была прекрасна, как статуя. Молода и прекрасна, несмотря на почти два года тоски по нему, несмотря на рождение их дочери. Об этом рассказал ему Марти. Зачем? Может, это было предупреждение от Владыки?
Он отвернулся от нее и пошел на свое место. Сидеть там и ждать смерти, раз уж ничего другого он не заслужил. Она окликнула его, просила взглянуть на что-то. Он повернулся и снова приблизился к ней. Ветер трепал ее прекрасные длинные волосы. Он все бы отдал за то, чтобы снова прикоснуться к ним, запустить в них пальцы, погладить, зарыться лицом. Пусть только это, только ее волосы. Потом он умрет спокойно. Но ведь это была не она, у белых локонов Владычицы Морей совсем другой запах.
И тут... Он не поверил своим глазам. В ее бившихся на ветру волосах отчетливо проступала белоснежная прядь на правом виске.
8 сентября 2008
