|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Глава девятнадцатая
Сначала Алёну повело к Станиславу любопытство. В прошлый раз огромная науза силы ему понадобилась против Буки-Букачки. А на что он расходовал силищу сейчас?
Уютнее всего болтать в его машине, устроившись на заднем сиденье. Они оба как-то дружно забыли о недавней размолвке: сидели близко друг к другу и беседовали так, будто не виделись несколько дней, а потому сейчас наговориться не могли... Алёна и поохала, и поахала, слушая о том, что было на кладбище. Смешок тоже прорывался: Станислав рассказывал о самом страшном вечере в своей жизни, шутливо описывая действия всей честной компании волхвов.
И, только зайдя домой, девушка узнала, почему он порой замолкал на полуслове, а его улыбчивый рот будто плавился, медленно искажаясь гримасой горечи.
Улучив момент, когда бабули не было рядом, Алёна спросила у деда:
— И что дальше? С "куклой" — я имею в виду.
Помолчав, он ответил:
— Пока я предполагаю одно... Возможно, через "куклу" упырь попытается выпить Станислава.
— Не понимаю связи! — с силой сказала напуганная девушка.
— "Кукла" создана на материале самого Стаса, — медленно, сам раздумывая над собственными словами, пояснил дед. — Вместе с братом сразу после смерти Чёрного Андрея они взялись выполнять самые лёгкие дела. Ты заметила, какие у Стаса руки? Они постоянно в царапинах или в порезах. Логично предположить, что самые сильные он хотя бы промакивает ватой, а то и кладёт на них лейкопластырь. Что значит — в его комнате для заинтересованного колдуна-кукольника материала много. И вот она тебе — связь. Первое, что я предполагаю: упырь, проглотив "куклу", даже из могилы легко дотянется до Стаса и выпьет его. Мы в дороге со Стасом поговорили. Он уверил нас, что дома достаточно оберегов, сделанных руками самого же Чёрного Андрея. То есть, пока эти обереги не истратят своей силы, защищая Стаса, у нас есть время, чтобы разобраться с делом.
— Я думала — ты легко разберёшься с этим упырём... — с некоторым разочарованием произнесла девушка.
— Легко разбираться с теми делами, где участвуют какие-нибудь марухи и любая другая навья мелочь, — вздохнул дед. — Но, когда в таком деле завязано столько людей, приходится разбираться вслепую.
— Ну, хорошо, — подумав, проговорила Алёна. — Но ты сказал — первое, что предполагаешь. А второе?
— Со вторым — повременю озвучивать. Самому неуютно, когда о том думаю.
— Деда, у меня вопрос — из чистого любопытства.
— И? Что там у тебя?
— Любава — гадалка. Но почему она постоянно говорит — "ни сном ни духом"? Для гадалки, мне кажется, это странная фразочка.
— Как все гадалки, Любава суеверна. Боится, как бы многого не спросили за итог полученного гадания, не всегда... скажем так положительного, — усмехнулся старый волхв. — А потому подстраховывает себя: знать ничего не знаю! Просто не обращай внимания на эти её словечки... Ты спать, Алёна?
— Посижу ещё немного, а потом — да, спать, а что?
— Ты была со Станиславом. Как он... там?
Девушка удивилась, а потом задумалась. Дед терпеливо ждал. Но, наверное, понял, что надо бы помочь с ответом, уточнив.
— Сильное на него произвело впечатление то, что там было?
— Да, — уже уверенно отозвалась она.
После некоторого молчания старый волхв кивнул:
— Спокойной ночи, внуча.
Девушка ответила и ушла к себе. Здесь уже сидел Котей, уютно устроившись на кучке уличной одежды, из которой Алёна переоделась, но которую же не убрала.
Вздохнув над котом, который и ухом не шевельнул, Алёна задумчиво села перед выключенным компом.
Странный вопрос задал дед.
И чем больше Алёна думала над его вопросом, тем больше начинала подозревать: ни дед, ни Станислав не рассказали ей о чём-то, что она, как наузница, должна знать.
Заглянула в комнату бабуля, пожелала спокойной ночи.
После её ухода Котей встал с джемпера и утопал на подоконник... Так и не включив компьютера, Алёна потушила настольную лампу и присоединилась к коту — смотреть на ближайший фонарь, вокруг которого плясала-носилась снежная метель.
Радость от примирения со Станиславом отошла как-то... в сторону. Алёна смотрела на холодно-белый свет фонаря, на приглушённо-серебристые волны и круговерти метели. И сама будто отходила от себя, отделяясь от той девушки, что была заворожена мятущимся на улице снегом...
Серебро...
Несколько часов назад, опосредованно узнав от Любавы, что волхвы, прихватив с собой Станислава, ушли снова на кладбище, Алёна интуитивно взялась им помочь. А настроившись на каждого участника поздневечерней экспедиции, выплела несколько необходимых им науз.
Деда сказал: чем больше она, Алёна, плетёт, тем быстрее растёт как ведьма.
Серебро...
Взглянув в последний раз на фонарь, вокруг которого, мимо которого продолжала бушевать бесконечная метель, девушка нечаянно заметила: сбоку, в вышине, прояснело ночное небо и буквально на мгновения между невидимыми в снегу тучами выглянула круглая луна. Огромная, белая... И снова пропала, затянутая свирепым весельем мчавшихся по земле снежных волн... Алёна вернулась к столу и включила свет. Поставила перед собой шкатулку с серебряной проволокой.
Деда сказал: наузница должна интуитивно понимать, когда надо плести ту или иную наузу. Сейчас Алёна, несмотря на силы, вроде как истраченные на "кладбищенские" наузы, твёрдо чувствовала: пришёл черёд обережных серебряных браслетов для Станислава и его брата, Романа.
Всё именно так. Сначала она вложила силы в обычные обереги, а напитавшись энергией метели и подсказкой луны, начнёт вязать узлы для серебряных браслетов, которые спасут братьев от невиданной злобы "той" стороны.
Добавила к шкатулке ножницы и небольшой, но крепкий крючок — проволока не тесьма, придётся порой завязывать узлы пожёстче. Посидела, глядя на беловато-серые мотки и в первую очередь вспоминая лицо Станислава. Вспоминая сидение в его машине, когда он побаивался обнять её хотя бы заплечи, но сидели вместе — и очень тесно, плечом к плечу. И в машине тепло, и от прикосновения друг к другу...
И — качнулась к столу вынуть первый моток... Вскоре в комнате слышно было только приглушённое подвывание метели за окном и порой её хлёсткий шлепок по стеклу, негромкий стук откладываемых ножниц или крючка — и беспрерывный нашёпт обережного заклинания.
К половине третьего ночи Алёна положила к браслету на столе — браслет второй. Одинаковые оба. Только у одного на небольшой цепочке немного вычурная буква "Р" — древнерусская "рци", а у второго — буква "С", "слово". Девушка хоть и устала, но невольно улыбнулась — помня названия букв: ну и назвали братьев... "Говори слово". Или "слово говори". Знает ли Станислав о том? Спросить его завтра, как он приедет за ней, чтобы отвезти на работу? Посмеялись бы вместе.
Вышла из стола — пальцы дрожат, ломает их так, словно вот-вот судорогой скрючит. И хочется пить.
На кухне тихо и темно: свет включать не стала, и так всё знает, где что лежит. Пока грела на плите кипячёную воду, пока стояла у окна, а там метель вяло моталась уже только еле-еле над землёй — уставшей позёмкой над сияющими под фонарями сугробами, уже и небо расчистилось. Но луна ушла куда-то далеко... Вот и ноябрь наступил.
Выпив горячей воды, Алёна вернулась в свою комнату. Натягивая на себя одеяло, уже в полусне подумала: "И чего испугалась, когда он меня подловил властным тоном? Надо бы попробовать и его поймать — чтобы знал, что чувствует подловленный..."
Утром дед сказал, что договорился с Миронычем забежать к Марьямне и её сыночку — посмотреть, нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы освободить мать.
— Так что пусть тебя Станислав отвезёт на работу, а мы уж сами договоримся, когда и где. Мироныч не хочет выходить с самого ранья.
— Хорошо, деда. А что там, вообще, у них? У Марьямны-то?
— Всё то же самое. Василий без колдовских сил, которые ему заблокировали, и даже не возражает, что ему их закрыли. Марьямна до сих пор из-за него молчит — и злится потому. А что мы можем поделать? — развёл руками дед. — Если Василий на неё такую силищу извёл? Будто вагон уронил на неё.
Алёна ещё подумала, что силы у Василия и Стаса вроде разные, но... Неужели Василий сильнее?
— Ладно, деда. Я побежала, — отошла она от раковины, где только что закончила мыть посуду с завтрака. — Бабуля, пока!
На бегу хватая вещи, едва не забыв браслеты для Станислава и для его брата, Романа, в плаще нараспашку ("А-а! Ничего страшного! В машине застегнусь!"), она выбежала из подъезда.
И нисколько не удивилась, когда Стас сначала взял у неё сумку и перчатки, чтобы она всё-таки застегнулась сразу. А пока дошли до машины, открывая Алёне, пока она суетилась с пуговицами, он легонько поцеловал её — приветственно, как она поняла. Потому как поцелуй пришёлся даже не в щёку, а в скулу.
Однако Алёна не стала негодовать. Она обнаружила странную вещь: ей нравилось думать о том, как её поцеловал Станислав. Ей нравилось думать о том, что это не последний поцелуй. Ей нравилось думать, что и вечером он приедет за ней и снова её поцелует. А ещё ей нравилось думать о том, что ему нравится ей целовать. И эта последняя мысль заставляла её широко улыбаться и таимничать (так бабуля иной раз говорит), когда Станислав с любопытством спрашивал, чему она улыбается.
...Они встретились на переходе у перекрёстка — Виталий Олегович и Мироныч.
— Не выспался!.. — ворчал Мироныч. — Так ещё и куда-то идти надо — утром-то!
— Какое утро, — увещевал его Виталий Олегович, — десятый час уже!
— Да пока ты не уломал с детками Андрея работать, я вообще дрых до половины одиннадцатого! — кипятился Мироныч.
Виталий Олегович тихонько рассмеялся.
— Чё-о... — пробурчал Мироныч.
— Да ничё-о!.. — передразнил старый волхв. — Ты всё не меняешься. Как в двадцать лет бурчал по делу или не по делу, так до сих пор и бурчишь. Неуэто я тебе, а не молодёжи должен говорить, что мы решим проблему с упырём да с Марьямной, а потом уж легче будет?
— Да в чём легче-то? — поразился Мироныч, бегом поспевая за старым волхвом к остановке. — Ты всегда был оптимистом, Виталя, а я ведь о насущном говорю, о сейчашнем!
— Так и я о том же, — снова улыбнулся Виталий Олегович. — Вот посмотри на расклад нынешний. Сделаем мы упыря. Разберёмся с Марьямной. И что нам останется? Любишь по утрам дрыхнуть — дрыхни! С детками "семьи"-то мы после обеда в основном ходим. Целый день до вечера свободен!
— И чё-о... — тянул Мироныч своё, а когда встали возле остановочного навеса, вздохнул, сам чуть усмехаясь: — Привык я один — шатуном-то. Вот и не нравится мне бродить где ни попало. Да ещё молодёжь... Больно шустрая пошла — взрослых ни во что не ставят. Болтают так, что я порой не понимаю, о чём они. Вроде и на русском говорят, а слов — не понять!
— Ничего, привыкнешь, а там перемелется всё — мука будет, — утешал его Виталий Олегович, не тая, что смешит его и старый друг-товарищ, и его бурчливая воркотня. — Ты, Мироныч, сам подумай: с городом у нас сейчас что? Правильно! Опасно в нём. А как проредим мелкую нечисть — ходи по нему свободно и не боясь. И ведь недолго нам его чистить-то. Пока ходим — молодёжь научится. А там и без нас обойдётся.
— Ага, обойдётся, — чуть не плача, проворчал тот. — А если нет?
Приглядываясь к старому другу, настроенному привычно пессимистично, Виталий Олегович ухмыльнулся: Миронычу бы только поплакаться! На деле-то старый волхв тает, слыша постоянные обращения: "Мироныч, помоги! Мироныч, объясни!" И только потому Виталий Олегович раздражённо не рявкал на нытьё волхва, что знал: ныть — будет, но делать — сделает.
— Пока маршрутку ждём, Мироныч, — миролюбиво обратился он к другу, жалобно выпятившему губы, — поговорим?
— О чём? — неохотно уточнил тот.
— О Марьямне и сыночке её.
— Ты о том, что Васька вдруг колданул на неё?
— Нет, о том, что откуда-то ведь у Васьки силища нашлась на то колдунство.
— Слышал — она у Андрея прилично книг из его личной библиотеки грабанула! — оживился Мироныч: посплетничать он любил больше, чем ныть. — А там и по развитию дара колдовского книжищ — было!
— Осторожно, Мироныч! — схватил его за рукав куртки Виталий Олегович, когда тот суматошно замахал руками, проехавшись по невидимому под утренней порошей заледеневшему асфальту. До тащил его до низкого бордюра, возле которого даже затаившегося льда можно не бояться, и уже сам задумчиво сказал: — Не верю. Правда, не верю, Мироныч, что у Марьямны терпения хватит.
— Значит, сама себе на горе сделала что-то с Васькой. Зря она это... Дура всё-таки, а Виталя? Была бы умная — видела бы, что Васька блажит частенько. Он, конечно, не дурачок вполне, но порой дураковатый бывает, да ещё как...
— Наша! — снова схватил его за рукав Виталий Олегович, стараясь не рассмеяться вслух: странная эйфория владела им — и он знал, что за эйфория: он больше не кабинетный колдун, а всё больше при деле. И, если Мироныч жалеет о времени, когда был сам себе хозяин и мог спать сутками (а это дело за старым другом не заржавеет никогда!), то Виталий Олегович, напротив, оживился с появлением не только практических колдовских дел и загадок по своей части.
Маршрутка подкатила к остановке и два волхва быстро вошли в низенький салон, после чего Мироныч махнул рукой на водителя — и пропал с "его радаров", а Виталий Олегович, будучи законопослушным гражданином, проезд оплатил.
— Колдун, а платишь, — злорадно поддел его Мироныч, пока оба с трудом шагали по салону летящей маршрутки к свободным местам: время позднеутреннее, так что есть возможность поездить с комфортом — то бишь сидя.
— Надо почаще совершать хорошие поступки, — пробормотал Виталий Олегович.
— Святым хочешь стать?
— Где уж мне... Зато ты ныть перестал! — расхохотался, не выдержав, старый волхв.
Мироныч насупился, но долго злиться не мог — тоже рассмеялся.
Марьямна, как и ожидалось, околачивалась дома. Не голодала, как с тревогой ожидал сердобольный (когда не надо — ворчала Ольга) Виталий Олегович. Ведьма быстро сориентировалась, как вести себя в этой ситуации.
О чём и говорила пачка листов при ней. Говорить — она так и не говорила, но Васенькой своим разлюбезным продолжала командовать, благо тот теперь не мог на неё колдовски воздействовать, вписывая в чистые листки приказы или пожелания.
Именно Василий открыл дверь двум волхвам и радостно забрал у Виталия Олеговича гостинец — пакет с халвой. Не зря недавно разговаривал Виталий Олегович с его кузеном — с Юрием Андреевичем, узнал, чем можно улестить сына Марьямны, чтобы тот хоть встретил гостей по-божески.
— Васенька, — ласково сказал он мужчине, — ты бы нам, гостям, чайку приготовил, а? С халвой ох бы как вкусно-то чаю испить! Есть ли заварка-то у вас?
— Есть, Виталий Олегович, как не быть! Приготовлю чаю! А вы пока к мамочке идите! — обрадовался Василий и с топотом убежал на кухню.
— А если б не было, небось, свою предложил? — язвительно осведомился Мироныч. — Заварку-то?
— А ты б предпочёл один кипяток дуть? — усмехнулся старый волхв и заметил: — Что-то ты сегодня очень уж разворчался. Стареешь, друг...
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
