↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Наступила осень. А с ней пришла и хандра. И никуда мне не хотелось идти, ни на какую работу, потому что поссорился с Лизой, и она уехала жить к родителям. И вот уже вторую неделю не брала трубку, когда я звонил, и не звонила сама. А ещё было плохо оттого, что целыми днями, не переставая, шёл холодный противный дождь. Он заливался за шиворот и путался под ногами, так что они у меня были вечно мокрыми, нос закладывало, в горле хрипело, и болела голова. В конце концов мне всё надоело, и я решил заболеть. Взял больничный у врача на три дня и пришел домой. А там никого нет — Лиза-то ушла. И такая хандра накатила...
Вдруг я услышал стук в окно. В окно?! Разве может кто-то стучать в окно на восьмом этаже?
— Кто там? — спросил я.
— Это я — Дождь! Пусти меня, я замерз и простудился!
Я подошёл к одному из окон и увидел его: серого, мокрого, холодного и — мне показалось — такого же одинокого, как и я.
— Подожди, сейчас открою.
Я распахнул окно, и он шагнул с улицы на подоконник, спрыгнул на пол, и, видимо, оттого, что попал в тепло, захлюпал носом:
— Все, — пробормотал расстроенно. — Насморк подхватил.
— Садись на диван, — предложил я. — а я согрею чай с малиной! — И пошёл на кухню налить в чайник воду и поставить его на огонь.
Когда я вернулся, Дождь сидел на диване, серый и мрачный:
— И вообще — со мной никто дружить не хочет, — продолжил он жаловаться на свою жизнь: — Все только ругаются, что я есть. А разве я виноват в этом?
— Нет, конечно, — начал я его успокаивать, — иногда дождь очень даже нужная вещь. Особенно — летом, когда жарко.
— Вот именно! Без меня ни грибок, ни травинка не вырастет!
— Вот-вот! — подхватил я.
— Почему же со мной никто дружить не хочет?
Тут он шмыгнул раза два или три носом, и вдруг я увидел в его глазах слёзы.
— Ну, что ты?! — бросился я его утешать. — Я вот тоже один: неделю назад поссорился с девушкой, и она ушла от меня. А хочешь, я стану твоим другом? Я буду открывать окно, и ты сможешь заходить ко мне в гости на чай.
Дождь вытащил большой серый клетчатый платок в крупную клетку, промокнул слёзы с покрасневших опухших глаз и высморкался:
— Не обращай внимания, это просто осень на меня так действует. Жизнь в это время года скверная. Вот и до депрессии дело дошло. Ничего, скора зима, зимой веселее — можно снегом падать на землю, тогда из меня снежки будут лепить и бросаться ими, а это весело!
Потом мы пили чай, изредка перебрасываясь воспоминаниями.
— Когда мы с Лизой поссорились, как раз лил Дождь.
— Не помню, — смутился Дождь, — может, это был не я, а кто-нибудь из моих братьев?
— А сколько их у тебя?
— Не помню... Должно быть много — на все случаи жизни. То есть. на все капризы погоды. Но если всё-таки это был я, то — прости: честное слово, я не хочу, чтобы люди ссорились. Но почему-то так случается.
— Понимаешь, когда ты идёшь, у людей портится настроение, а они такого не любят.
— Но почему?
— Наверное потому, что ты мало того, что мочишь ноги, но ещё и сверху под одежду затекаешь.
— Так ведь Дождь я! А потому должен обязательно осенью всем за шиворот холодные капельки засовывать. Я всегда исправно свою работу делаю. Разве это плохо?
Я задумался: как сказать ему так, чтоб не обидеть?
— Наверное, это правильно, потому что иначе нельзя...
— Вот видишь! Почему же меня не любят?
— Вероятно, потому, — начал я глубокомысленно, — что люди об этом забывают, а помнят только, что ты серый, мокрый и холодный. А это наводит на людей тоску.
Дождь долго молчал, потом спросил:
— Что же мне делать?
— Но теперь у тебя есть я!
— Правда? Ты станешь дружить с Дождём? — недоверчиво посмотрел гость на меня.
— Почему нет? А ты со мной? — мне очень хотелось, чтобы он ответил утвердительно.
— Никогда не думал, что Дождь может подружиться с человеком. Но почему бы и нет? Давай попробуем!
Мы ещё попили чаю. Молча. Но уже не было той гнетущей тишины, когда ты один, и не с кем поговорить. Нас было двое, и нам было хорошо.
После чаепития Дождь начал прощаться:
— Мне уже лучше — сказал он — и насморк прошёл, и горло не болит. Может, даже радугу получится сделать. Я пойду! Спасибо тебе! — и он прыгнул на подоконник. Оглянулся, как бы ища у меня подтверждения, что на меня можно положиться, — не выдам, и я сказал:
— Приходи ещё!
И он исчез. Растворился в воздухе. Я ещё постоял немного у раскрытого окна, вдыхая посвежевший влажный воздух. Потом подошёл к дивану: там, где он сидел, осталось темное пятно. И под подоконником растеклась маленькая лужица. Её я вытер салфеткой, а про пятно решил, что само высохнет. Через минуту в комнату заглянул луч солнца, скользнул по хрустальной вазе, и она заиграла разноцветьем. А я посмотрел в другое окно: там, над площадью, раскинулась радуга: яркая, нежная и прекрасная. Как и раздавшаяся в этот момент телефонная трель. И как родной голос Лизы вслед за ней: "Я соскучилась! Еду! Встречай!"
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|