Хищница

— Ти-ише-е-е... Ти-и-ише-е... — шептались кленовые листья над моей головой. Я прижался к стволу: тёплый, нагретый дневным солнцем, уютный. Я заметил — деревья никогда не бывают холодными, даже зимой они тёплые, уютные, шершавые. Звякнул будильник на столике в углу спальни. Чего это он не вовремя? Старый, испортился, наверное. Надо будет завтра мастеру показать.

— Ку-ку! — выглянула кукушка из дупла.

— Что тебе?

— Гости на порог — хозяин в огород!

— Да ходил я уже в огород, т.е. в холодильник. Всё нормально. Осталось только дождаться.

— На пороге гости — у порога кости! — не хотела молчать кукушка.

— Иди спать в уголок, да прикрой там свой роток! — в тон ей ответил я и схватился за телефонную трубку: — Алё? Да, я. Нет, жду Сергея. В отпуске уже. Отстань, ну сколько можно?!

Всхлипнула старая хрустальная ваза, подаренная когда-то родителями моей бывшей, и раскололась. Её слёзы потекли по столу, оттуда со звоном капали на пушистый ковёр и там вырастали в кровавую розу. По комнате распространилась дивная смесь ароматов яблони, гвоздики и корицы.

— Мам! Пирог готов! Выключай! — крикнул я, повернув голову в сторону кухни. Мама на настенной фотографии печально вздохнула и отвернулась. Теперь мне была видна её причёска и кружевной воротничок на синем фоне. Мама любила это платье, ведь его когда-то подарил отец. Перед самым отлётом летом на север. Оттуда он не вернулся — кто-то сломал ему крыло и в следующую зиму он не смог прилететь к нам. Так и замёрз. Мама свила гнездо и подарила его соседке, тёте Любе. А сама заболела какой-то нервной болезнью. Потом она сплавала на дно Днепра, да там и осталась — вышла замуж за какого-то русала. Иногда они приезжают ко мне в гости, иногда зовут к себе. Но мне там не понравилось, не люблю сырость.

Окно отворилось, и в спальню впорхнул Серёжа. О, дивный мальчик! Какое тело! А загар! Люблю его!

— Лезь скорей сюда, — велел я ему, — на улице ветер, простудишься.

— С-с-со-с-с-ску-у-учил-ся...

Свет очей моих скользнул под одеяло и прижался ко мне, дрожа от холода.

— И когда перестанешь летать голым? — сердито спросил я.

Он не ответил сразу, лишь теснее подвинулся и обнял меня. Набежала волна желания. Дыхание моё участилось.

— Не успевал, — виновато ткнулся он в моё плечо. — Чёртова Луна всё испортила: захотела поесть, а никого под рукой не оказалось, кроме меня. Гналась за мной с вилкой и ножом четыре квартала, пока не ткнулась рогом в облако и там застряла. Почти все крыши пересчитали.

Я обнял любимого:

— В другой раз будь осторожен, одевайся, пока никого нет, и не подходи близко к этой хищнице.

А она — вот она: легка на помине. Стукнула в окно раз, другой, и принялась колотить ногой по стеклу да орать:

— Отдай! Моё!

— Эй! — Я даже испугался немного: — Нельзя ли полегче? Стекло сломаешь!

Нож выпал у зверюги, лезвием воткнувшись в цветочный горшок на моём подоконнике. Точнее — прямо в Кактус. Бедняга поморщился и начал регенерироваться, обвивая торчащую из себя рукоятку зелёной виноградной лозой. `Тоже хорошо`, — подумал я, — `виноградику поедим.` — и поцеловал Серёгу в стриженную макушку. Он вздохнул и потёрся щекой о мою грудь. Ох, как же хорошо лежать вот так рядом с любимым, — просто лежать, касаясь своим телом его кожи, обтягивающей упругие мышцы. Он у меня сильный — мой Серёжка. И нежный, как дуновение ветра. Да знаю я, что банальное сравнение, но где взять другое, такое же точное?

Листья над головой перешепнулись и тихонько заиграли какую-то смутно знакомую мелодию. Парочка сорвалась с ветки и шлёпнулась на подушку. Серенький вздрогнул и обиженно отмахнулся от них.

— Чего озоруешь? — спросил он дерево.

Клён устыдился и чуть покраснел:

— Так осень же ж скоро, — начал было оправдываться.

— Скоро, скоро... — Любимому, видно, захотелось поворчать: — Но ведь ещё нет её?

— Нет...

Дерево отвернулось, постояло, подумало и пошло на кухню, надев мамины шлёпанцы. Потом вернулось за телефоном:

— Позвоню соседке Любе, может, пригласит на чай.

— Неплохая идея, — одобрил я.

Дерево вышло, аккуратно закрыв за собой дверь.

Серёжка потянулся в кровати и мы растворились друг в друге. Луна, поняв, что ей ничего не светит, ещё какое-то время подглядывала за нами, пока не надоело, а потом пошла гулять по звёздам.