Лисички

— Станция Один-Один: почему у вас опять недостача?

— А что такое, Сергей Васильевич? Собрали всё, что выросло, себе не берём, вы же знаете...

— Да вы собрали всего семнадцать кило! Со всей грибной плантации!

— А что делать?

— Что делать, что делать — разбираться надо!

— В чём, Сергей Васильевич?

— А в том, Андрей Николаевич, что Петров со своей точно такой же плантации за тот же срок выращивает и сдаёт тридцать восемь кэгэ лисичек. Вдумайтесь в эту цифру: тридцать восемь — вот так! Вдвое больше, чем вы!

— Так что же делать-то, коли так?

— Думать! Разбираться: почему у вас так, а у Петрова — не так...

Начальник подсобного хозяйства замолчал, дыша в трубку, и я судорожно вздохнул в сторону: опять неприятности. Мало того, что жена ушла к какому-то бизнесмену, забрав однушку, приобретённую вместе, в качестве приданого дочке, которой до свадьбы ещё лет пятнадцать как минимум. А что? У неё всё по закону: папа с мамой развёлся — обязан ребёнка обеспечить квартирой. Зато у меня: прописки лишился — погнали с работы. Только нашёл себе комнату в коммуналке и съехал с квартиры — через суд обязала мужа-недотёпу выплачивать дочери алименты... Нужны ей эти алименты, как же: мне на эти деньги две недели можно прожить, а то и больше, а её новый супружник такие деньги за пару часов сшибает.

— Короче, — прервал мысли начальник, — чтобы за неделю разобрался, что не так делаешь, почему урожай плохой. Щас четыре вечера — в следующий понедельник в четыре часа жду: позвонишь отчитаешься.

В трубке раздались короткие гудки, и я тоже повесил трубку. Эх... Просил же — дай подняться, хорошую денежную работу найти — всё выплачу, что должен буду, так нет: сейчас подавай, сразу же после развода. Вот и пришлось хвататься за что подвернулось: ехать за город и там в оранжерее грибы выращивать. Впрочем, работа не пыльная, приятная, сам грибник с детства. Да и приспособился уже: прямо около делянки в домике от этого же хозяйства поселился, подремонтировал его, сам печку переложил, — кирпичи кое-где потрескались да сыпаться стали, дровами запасся да нагревателями всякими. Электричество от самой деляночной оранжереи уже проведено было. Телевизор старенький на городской помойке нашёл — и чего люди выбросили? Работает же ж, отдали бы кому-то забесплатно, а то на помойку — как то некрасиво по отношению к вещи.

Чертыхнулся: а вот лучше бы и не работал: а то почти каждый день рекламу того самого бизнесмена передают: то с его мордой, то с ликом бывшей жены. Он толстый, и она уже за год успела набрать лишних кило. Жируют... Как натыкаюсь на эту рекламу, так настроение портится, ни о чём думать не хочется, тем более о грибах — такие рыжие-бесстыжие, выползают из земли — и смеются надо мной. Эх, забыть бы обо всём плохом и больше не вспоминать.

Я вышел на крылечко, закурил, задумался: что там начальство сказало-то? Тридцать восемь? Надо же... И чего так? Подъехать, что ли, к самому Петрову да с косушкой, подпоить мужика — авось удастся секрет урожая выведать. Что ж... Достал из холодильника припасённую на Новый год маленькую бутылочку коньячка и сунул её во внутренний карман куртки, изучил расписание, чтобы успеть на обратный поезд от Петрова на город, а потом из города — сюда, так сказать — домой, и отправился на станцию.

Идти надо было по грунтовой дороге между массивами леса, размытой осенними дождями. Всего-навсего около двух километров. Уже поднимаясь по ступенькам на коротенький перрон — всего для двух последних вагонов состава, шлёпая перемазанными в глине ботинками, подумал, что ночью придется столько же переть обратно, и крепко ругнулся: засунули к чёрту на кулички, где и людей-то нет — одни дачи, с которых народ давно съехал на зиму в город и которые вообще в другую сторону от моего лесного хозяйства. Кое-кто, правда, приезжает на выходные, но всё равно — безлюдье. На голос откуда-то подскочила большая собака: без поводка, но при ошейнике. Села подле, мордой ко мне и, высунув розовый язык, стала с интересом рассматривать.

— Ну ты... это.. — попытался я её отогнать, — короче, не ешь меня, я тебе ещё пригожусь.

Сзади раздался заливистый женский смех, и я обернулся.

— Она не ест людей, — пояснила молоденькая хозяйка с поводком в руках, — просто Альфа никогда не слышала таких слов, какие вы сказали.

Издали девушка выглядела солидно: в кожаном пальто до колен, джинсах и кобальтово-синих сапожках, на голове — пушистый берет, однако чудесные васильковые глаза над рыжими конопушками,— рассмотрел, когда подошла ближе — придавали лицу почти детскую задорность.

— Мы живём с мамой и бабушкой, папа ушёл, а Альфу мы взяли как раз после этого. Так что ей не от кого было слышать такие словечки.

— А что ж вы одна в наших пенатах вечером гуляете? — по-отечески спросил я, — осень глубокая, уже темнеть начало — разве можно молодым барышням гулять в такое время в таких местах?

— Так я же не одна, — возразила девушка, — меня вон Альфа охраняет, зря что ли я её выгуливаю на свежем воздухе.

— Альфа так Альфа, — согласился я: девчонка ужасно нравилась, хотелось чмокнуть её во все её конопушки по очереди, и прижаться к телу, и...

Пришлось потрясти головой, чтобы отогнать наваждение: вот что значит год не быть с женщиной — уже и к детям потянуло. Ужас. Нет, хуже: кошмар!

Чтобы пауза не показалась неловкой, спросил:

— Это вы на дачу приезжали, да?

— Точно, дача у нас здесь. А вы что здесь делаете?

— Да вот — поезд жду. — Понял, что ответил придурковато, и пояснил: — Я здесь в лесохозяйстве на оранжерейной делянке работаю — лисички выращиваю.

— Ой, как здорово! Это где ж такая оранжерея? Неужели круглый год растут?

— Так они же в тепле — там севооборот, полив, деревья для симбиоза. А сама оранжерея — по дороге два километра и там по тропинке к ней: её видно с дороги.

— А сейчас куда вы?

Я замялся: объяснять было стыдно, но... вдруг чего подскажет? Свежим глазом проще ошибки углядеть.

— Еду в город, потом оттуда по другому направлению на такую же делянку сослуживца. Начальник велел разобраться, почему у него урожай лисичек хороший, а у меня вдвое меньше.

— Ой, как здорово! А можно — я с вами поеду туда? Я же лесотехническую академию заканчиваю в этом году, может чего и угляжу, заодно вы меня потом на практику под новый год возьмёте, а? Лисички — это же такая прелесть!

Вот так мы и поехали: по пути я ей рассказал все свои горести, а она сидела напротив и заколдовывала меня синими глазами. Альфа дремала, однако сторожила ушами. В городе мы пересели и через полчаса были у Петрова.

Петров сиял улыбкой до ушей: у него всё было просто распрекрасно. В доме хлопотала невеста, свадьба уже не за горами. Ну что ж... кому как повезло... А может, и он когда-нибудь один останется, как я. Выпили мы с ним по рюмке, я рассказал ему о своих проблемах, попросил помочь. Петров — добрейший мужик, только руками развёл, мол — бери всю мою душу — и повёл показывать своё хозяйство. Глаза его сияли счастьем, а сам он излучал какие-то флюиды радости — во всяком случае, рядом с ним я тоже почувствовал себя в приподнятом настроении. Ничего особого в его оранжерее я не приметил, взял на всякий случай пробы грунта и поливной воды, прихватил несколько лисичек — моя новая знакомая обещала сделать химический анализ проб и грибов в студенческой лаборатории, чтобы выявить разницу в выращивании. Потом подошло время и мы уехали.

В городе мы обменялись с ней телефонами и договорились, что завтра она снова приедет на мою станцию выгуливать Альфу и я их встречу, покажу свою делянку и дам пробы своих грунта и воды.

Всю неделю мы перезванивались: по её словам выходило, что никакой разницы в пробах не было. Подкормки тоже были идентичны — это я знал наверняка. В чём же дело? Под конец я настолько погрузился в проблемы лисичек, что забыл обо всех неприятностях и с бывшей женой, и с работой. Настроение было отличным: Маша с Альфой приезжали на неделе ещё два раза, в субботу мы были на концерте. Уже, конечно, без Альфы. А в воскресенье меня ждал сюрприз: лисичек прорезалось вдвое больше обычного. В шоке бросился звонить Маше — сообщать приятную новость. Вот так мы поняли, что всё дело был в хорошем настроении: лисички чувствовали, что Петров счастлив, и тянулись к нему, зарождали больше плодовых тел. А мои бедняжки чувствовали в основном плохое настроение обиженного судьбой мужика — вот и не хотели расти. Даже, может, и хотели, — а не могли. Слишком оказались чувствительными и нежными барышнями. Зато теперь начальник мой от меня в восторге: как же, — второй раз сорок килограммов сдал. Это при том ещё, что мы с Машей жаренными грибочками с картошечкой балуемся, когда хотим, да и замариновали-засолили впрок. А скоро у нас ещё и практика началась.

Во время этой практики лисички пёрли как сумасшедшие — начальник мой прямо восторгался и всё спрашивал, как я сумел обойти самого Петрова! Ещё бы: за тот месяц мы с Машей сдали пятьдесят два кэгэ против всё тех же тридцати восьми. А вот в следующем месяце оказалась невезуха: Маша простудилась, на делянку не приезжала почти три недели, я перенервничался, несколько раз её навещал, и урожай резко упал. Кончилось дело тем, что начальник и Петров вместе приехали ко мне разбираться: кто-то высказал идею, что я покупал те лисички у кого-то ещё, а потом сдавал, выдавая за свои. Хорошо — Маша в тот день была — так грибница прямо на глазах стала выдавать на гора меленькие грибки. Так что за те три часа, что сослуживцы находились в моей оранжерее стало ясно, что урожай снова будет отменным. Под конец мы всё-таки рассказали о наших предположениях с флюидами. Идея начальству понравилась, и уже садясь в поезд он предложил:

— А что если соорудить этакий прибор по выработке флюидов?

Сказано — сделано: заказали мы в институт экспериментальной физики прибор. После выяснения, что нам нужно, договорились, что это будет типа аккумулятор, который будет ловить изменения эфира — к примеру, ночью, когда люди спят и счастливы. Само собой разумеется, если рядом занимаются сексом — это самая ценная подзарядка для прибора. Месяц спустя выдали нам этакий решётчатый шарик диаметра около полуметра, а внутри него — ещё один такой же шар, естественно — поменьше. Внутри шара, который поменьше — третий, и так далее, всего восемь штук. Это сооружение подвешивается посередине комнаты, где спят, типа люстры, выглядит красиво. Материал — какой-то новый металл, который только что получили в лаборатории: фиксирует изменения потока эфира плюс обладает магнетическими и аккумулирующими свойствами. После ночи подзарядки "люстра" переносится на неделю в оранжерею и — вуаля...

Вот только лисички от этого расти лучше не стали: наоборот, на полной автоматике без присутствия на делянке живых людей урожаи снизились. То есть сперва вроде были неплохими, но потом стали даже хуже, чем были у меня до знакомства с Машей. И, как мы не подзаряжали прибор, старательно выпуская свои флюиды ночью, если никто из нас в течение нескольких дней в оранжерею не заходил — лисички явно не хотели расти. Даже когда мы их подзаряжали каждую ночь или, наоборот, днём — никакие вариации урожай грибов не повышали. До тех пор, пока мы прибор не убрали и снова начали гулять по оранжерее каждый день — два раза по полчаса. То же самое параллельно произошло у Петрова и на ещё нескольких делянках, куда начальник пытался внедрить прибор. Так что мы сделали вывод: полная механизация в выращивании лисичек живого человеческого участия заменить не может, необходимы живые люди. Результаты Сергей Васильевич велел нам оформить как дипломную работу Маши, а самого себя вписать как главного научного руководителя над всеми нами. Я не стал спорить.