Третья сила

Пролог.

В Братской Роще, во Всехсвятском, носился холодный апрельский ветер 192.. — го года*, швырявший пригоршни дождя в лица немногочисленных утренних прохожих. Было около половины девятого утра. Ночь кончилась, кончилась, рассосалась и предрассветная муть. Недалеко от трамвайного круга, в маленькой деревянной беседке, укрывшись от колючего дождя, сидели двое. Один был невысок, лицо его было полно самообладания. Все в этом человеке казалось законченным, точным и безукоризненным, даже аккуратно подстриженная бородка. Другой — высокий, худощавый мужчина. С выразительным орлиным профилем, решительным волевым подбородком, его можно было бы сразу принять за иностранного дипломата. Они неторопливо курили и также неторопливо беседовали.

-Холодновато для первой половины апреля, вы не находите?

-Да. Чуть больше двенадцати градусов тепла. В этом году весна довольно поздняя. И все же — весна! Глазам не верится, хмуро на душе, а все же — весна. Вчера снег — сегодня ростепель. Признаться, надоела зима.

-В Лондоне сейчас лучше?

-Лучше. Летом будет жарко, зимой было сыро. Холодно и промозгло. А в апреле в Лондоне можно спокойно ходить в рубашке, наслаждаться зеленью травы и цветами.

-И людьми...

-Да, и людьми. Народу в Лондоне много всегда. Лондон — это один из городов, который растет быстро. На улицах настоящий калейдоскоп личностей: кого только нет!

-Прогулка на свежем московском воздухе сильно бодрит.

-Прогулка придает разговору чересчур интимный характер.

-Что плохого в доверительном тоне?

-А что плохого в этом простом невзрачном месте? Обстановка действует успокоительно. Особенно, если на вас не смотрят как на чужого. И вообще...Мне нравится наблюдать за кислыми лицами прячущихся под зонтами прохожих, кидать солидарные взгляды на редких наслаждающихся и весело шлепать по лужам. Дождь с утра — это обновление, перезапуск дня. Ну, если он короткий. Еще мне нравится приходить сюда, на это место. В эту беседку. Посмотрите, как поэтично и в тоже время весьма величаво выглядит открывающийся отсюда шпиль Адмиралтейской Канцелярии**! Только вдумайтесь, как красиво звучит — "Адмиралтейство Песчаных улиц..."

* * *

-Да, очень поэтично. И величаво. Все это вполне в русском стиле.

-Что именно?

-Адмиралтейство Песчаных улиц...Иметь здание морского ведомства вдали от моря, на берегах заключенной в трубе речки Таракановки. Вполне по — русски.

-Язвите?

-Немного.

-Язвите, язвите. Русская жизнь всегда была так загрязнена, пропитана неправдой, изуродована, что перед ней все честные люди обязаны не только язвить, а возмущаться и горячо протестовать!

-Как можно быть пораженцем?

-Я, знаете ли, до поры этого решительно не понимал. Потом понял отлично. Ну, вот вы, английская штучка британского разлива, скажите по чистой совести: чем таким особенным, духовным, истинно — красивым можем мы, русские, гордиться? Мы страшно любим говорить о нашей доблести, о святости, о силе и богатстве, а скажите, Малькольм — чья история более богата столь кровавыми страницами? Тупым тщеславием о ложной славе? Предательством? Где больше нищенства, невежества и изуверства? Ложь давно уже стала второй природой Годуновых. Борис Годунов первый обосновал и применил ее в политических играх. В настоящее время можно сказать, что царизм уже потерял способность различения истины и лжи, как, много раньше, — добра и зла. Истина приобрела чисто служебное или тактическое значение — для главной политической линии, для сегодняшнего дня.

-Поговорим теперь о политической погоде. Вы хотите изменить эту линию?

-Не скрою — хочу. И вы хотите. Цель у нас с вами одна. И враг один. Самодержавие.

-Оно слишком глубоко укоренилось в российской почве.

-Это не беда. Поэтому я с вами сейчас и веду неспешную беседу. Царизм может остановить только Европа. Единым фронтом. И никаких заигрываний с Кремлем.

-Считаете, что Англия может стать форпостом в единой европейской борьбе с Годуновыми?

-Вы спрашиваете как типичный представитель атлантистской школы геополитики. И пространственной экономики. Вы словно стражник интересов океанических держав. Я — будто бы представитель евразийского направления российской экономической и геополитической мысли.

-Хотите сказать, встреча наша здесь, сегодня, в этой беседке, носит некие символические элементы?

-Может быть.

-Это потрясающе. Это так по — восточному. По — евразийски, я бы сказал...

-Ну и зря вы так сказали.

-Почему?

-Во всем вы желаете сыскать восточный символизм. Откуда в вас это? Как ни странно, но вы, критик евразийства, редко обращаете внимание на одно весьма примечательное обстоятельство: любовь евразийцев к тюркам. К монголам. К азиатам — заочна, так сказать, платонична. Возьмите меня — что я могу знать о монгольских аймаках? О киргизских аулах? Я, хотя и не выросший в родовом поместье, я, чье детство не прошло с французскими гувернантками и английскими дворецкими? Мое знакомство с евразийскими народами исчерпывается знакомством с дворником — татарином. И вообще...Мало кто обращает внимания на прекраснодушное невежество евразийцев, толком не знающих ни Азии, ни Евразии.

-И на ваше невежество, я имею в виду ваше личное, тоже?

-И мое тоже.

-А Запад? Запад вы знаете?

-О, господин англичанин, я большой обличитель Запада! Смею думать, что знаю его. Но не приемлю. Латиницу называю нечестивой, английский язык для меня — "тарабарский язык".

-Но английский знаете прилично.

-Знаю хорошо. Как вы — русский.

-Мне сам Бог велел. Родился — то я в Москве, в "Чашихе". Это район между Госпитальной улицей и Чашихинским проездом. Там было построено несколько кирпичных пятиэтажных домов, а кругом — частная деревянная застройка. Район всегда считался опасным, воровским. Там жили портные, которые перекраивали то, что приносили им воры. Я водил дружбу с ворами и меня никогда не трогали. До четырнадцати годов по крышам бегал, голубей гонял, как заправский московский озорник. Ну, это так, к слову...

-По вам и не скажешь, что вы москвич. Вы воплощение образа красивого англичанина, воспитанного в традиционном духе, наделенного от природы тонким умом и чувством собственного достоинства. Или нет, вы больше похожи на отпрыска древнего шотландского рода пресвитерианцев, свято верующих в то, что Библия является буквальным словом Божьим.

-Ну, а вас иногда называют евразийцем. Вы и сами мне заявляли, что являетесь представителем евразийского направления российской экономической и геополитической мысли.

-Напрасно вы стараетесь выжать из меня мое политическое кредо.

-Но ведь называют.

-Я не отказываюсь. По нескольким причинам. Но считаю, что евразийство в — общем обречено. В нынешних условиях.

-Почему?

-Понимаете...Евразийцы остаются людьми православными, многие — глубоко верующие. Основу духовной жизни они видят только в православии. Но большинство восточных, степных народов, столь любезных сердцам евразийцев, исповедуют ислам или буддизм. А к этим религиям у евразийцев отношение пренебрежительное. Или прямо враждебное. В их глазах догматика ислама бедна и банальна, а мораль — груба и элементарна. К буддизму отношение и того хуже: его прямо считают разновидностью язычества.

-Знаете, в аллее между памятником Федору Великому и Адмиралтейством, мне померещилось, что за нами следят: какие — то две тени, старательно державшиеся по другую сторону полоски кустарника, комедийно повторяли наши эволюции — останавливались вместе с нами, старательно отворачивались, когда мы к ним приближались, а затем снова следовали за нами, стараясь держаться в отдалении. Вы не заметили?

-Я ставлю ваше открытие под сомнение, мой английский друг: какой смысл в такой слежке? Глупо! И потом, есть у нас, у русских, такая шутка: русские всегда общаются с иностранцами по трое. Одного можно подкупить, двое могут сговориться, а уж из троих один всегда окажется доносчиком!

-Смешно.

-Очень.

-Вы ведь занимаетесь политикой профессионально?

-Что такое политика? Некоторые ученые умы считают, что политика — это когда две системы пытаются управлять друг другом, захватывают друг друга с претензией на управление, и обе не в состоянии этого сделать, между ними развертываются столкновение. Но это в Европе, Малькольм, в Европе...России противопоказана любая политическая деятельность. В России политика монополизирована ортодоксальной церковью и монархом. Я могу только предполагать и в некоторых случаях — советовать. А что там "верхи" решат, то мне неведомо.

-Не соглашусь с вами. Монополизация идей ведет к духовному оскудению народа. Но разве мы в России имеем дело с обществом кретинов? Скорее наоборот. Русские сословные соборы вполне вписываются в общеевропейскую картину сословного представительства. Русский Земский Собор обладает такой властью и такими полномочиями, каких не было ни у одного английского парламента! В православной традиции сформировалось определенное представление об идеальной форме церковно — государственных отношений, которое получило название симфонии Церкви и государства. Суть ее в обоюдном сотрудничестве, взаимной поддержке, взаимной ответственности, без вторжения одной стороны в сферу исключительной компетенции другой. Государство при симфонических отношениях с Церковью ищет у нее духовной поддержки, ищет молитвы за себя и благословения на деятельность, направленную на достижение целей, служащих благополучию подданных, а Церковь получает от государства помощь в создании условий, благоприятных для проповеди и духовного окормления своих чад, являющихся одновременно гражданами государства.

-"Лишь введение "парламентского слабоумия" могло бы ослабить Россию настолько, что она перестала бы быть опасной Европе" — так в свое время иронизировал небезызвестный наш Фридрих Ницше. Мне удивительно сейчас слушать вас, англичанина. Кого и что вы защищаете? Царя? Земский собор? Русскую церковь? В России, в государстве, признающем православную церковь величайшей народной святыней, иными словами, в государстве православном, симфония церкви и власти не существовала в совершенно чистой форме. Церковь в России неоднократно оказывалась объектом притязаний со стороны государства. Отступая от норм симфонизма, цари то и дело претендовали на монопольное устроение церковных дел. Хорошо известен ответ царя Алексея Федоровича патриарху Аввакуму, одному из неистовых "ревнителей благочестия" — "Ныне бывает вси царским хотением!".

-Как, как? "Все бывает царским хотением"?

-Это же абсолютизм чистой воды! В конечном итоге церковь вынуждена была уступить часть своей власти государству, лишившись ряда политических и экономических прав. Тем не менее, Церковь не утратила совершенно, способность к каким — либо самостоятельным выступлениям. Церковь оставалась на позициях русского православного традиционализма, была единой, в ее среде не выделялось никаких раскольнических течений. Церковь поддерживала авторитет государственной власти, который в России всегда был высок, несмотря на то, что, к неудовольствию церковных иерархов, не без попустительства государства, новоевропейский рационализм все более проникал во все слои жизни: политической, экономической, культурной, социальной...

-Оно и понятно — христианство по природе своей "прогрессивно", то есть верит в смысл мирового процесса, в его движение к верховной цели — Царству Божьему. Царство Божие и есть та великая новизна, к которой должен идти мировой процесс.

-По вам, Малькольм, видно, что учились вы в Москве. Учились, однако, к сожалению, не доучились. Во — первых, Россия — вероисповедное государство. А вероисповедное государство принцип свободы совести органически допустить не может. Принцип свободы совести разрушает его вероисповедный характер. Во — вторых, русское православие в закон необходимого прогресса мира не верит, ибо вера в необходимый прогресс противоречит христианскому пониманию свободы человека. Теория прогресса есть ни на чем не основанный натуралистический оптимизм — православие глубоко противоречит иллюзиям прогресса.

-Кстати, а каково, на ваш взгляд, место монархической идеи в России в дальнейшем?

-Монархическому принципу в общественном устройстве России я отвожу довольно слабое место. Монархическая идея может быть, а может не быть. Главное — не попасть "к немцам на галеры".

-Как, простите? "К немцам на галеры"? Очень интересно. Поясните.

-То есть к вам, к европейцам. Это самое главное. Мы не хотим быть у немцев на галерах. Англичане, немцы, французы, я убежден, могут быть лишь хитроумными эксплуататорами. А между тем, мой тезис таков: надо искать не врагов. Их хватает. Надо искать друзей. Друзья — это самая главная ценность в жизни. И союзников надо искать. И находить их — искренних, настоящих.

-Европа вам не друг? И не союзник?

-Бросьте! Европейцы нам кто угодно, но только не друзья. Они нас боятся, а страх рождает ненависть. Они зарабатывают на нас, но считают дикарями, которых должен колонизировать европейский капитал, потому что тевтонским мечом, польской пикой, шведским мушкетом, французским штыком, британской пушкой нас колонизировать невозможно. Какая может быть искренняя дружба с Европой, ежели нам, ощущавшим себя частью Европы, нам, входившим в систему европейских держав, то и дело давали понять и почувствовать, что мы только лишь третьестепенная Европа? Установка такая у вас была, понимаете? Эта установка максимально затрудняла творческий вклад России в мировую культуру. Нет, когда надо было, когда политические условия диктовали необходимость, когда к выгоде европейской надо было — вы признавали нас державой, имеющей политическую силу и волю. Но чуть только минует надобность — вы снова норовили отодвинуть нас на зады европейской цивилизации. А может быть истинное союзничество, может быть истинная дружба с Европой, чье пренебрежение являлось единственно возможным отношением к этим задворкам? Решительно не может быть! Ни союзничества, ни дружбы.

-А что есть в таком случае?

-Взаимные интересы.

-Стало быть, Россия не часть Европы?

-Россия — это "третий мир" старого света. Россия не составная часть ни Европы, ни Азии. Россия — это отличный от них, но в тоже время соразмерный им мир, особый исторический мир.

-С Европой вам не по пути?

-Чтобы сблизиться с Европой, нужно стать духовно и материально самодавлеющим миром. В настоящее время этот процесс реализовывается. Россия имеет все предпосылки к такой независимости.

-Думаю, тут вы ошибаетесь. Мир, в котором мы с вами живем — один. Другого нет. И в этом мире есть только один центр силы и принятия решений — это Запад. Россию Запад терпит, хотя она мешает на каждом шагу. И очень сильно мешает. Но пока Запад не рассматривает варианты того, чтобы Россия перестала существовать. Так будет и далее, если, конечно, Россия примет правила игры Запада. В конце концов, можно много рассуждать о справедливости, но она одна — западная. И с этим лучше согласиться. В противном случае запустится цепочка территориальных переделов и конфликтов, риски для Москвы кардинальным образом повысятся.