Пушистый октябрь (дневник Минервы Макгонагалл)

19 октября

Сегодня днем Синистра очень удивилась, когда, привычно коротко постучавшись, с размаху попыталась открыть мою дверь — и не смогла. Когда я, отодвинув засов, впустила ее, она с обидой глянула на эту маггловскую штучку. Ну вот, я так и знала — девочка решила, что я запираюсь от нее... Ну ничего, я это предусмотрела. В следующую секунду Синистра заметила пышную веточку чертополоха, прикрепленную к засову, и вскинув брови, вопросительно уставилась на меня.

Пока она окончательно не решила, что я на старости лет впала в маразм, я, мило улыбнувшись, поспешила пояснить, что у нас в Шотландии есть такой обычай — незадолго до Хэллоуина магглы укрепляют на входных засовах веточки растения, которое служит национальным символом. Чертополох, по поверью, бережет от злых сил и приносит счастливую любовь. И я, ностальгируя по традициям своей родины, в этом году решила последовать им...

— Это, наверное, очень древний народный обычай? — заинтересованно спросила Синистра.

— Разумеется, — важно ответила я, глазом не моргнув, хотя лично придумала этот обычай не далее как вчера.

— И что же, все это... и засов, и чертополох... это действительно помогает? — с надеждой спросила Аврора.

— А как же иначе, дорогая моя, — таинственно улыбнулась я.

Синистра пришла в восторг, внимательно посмотрела на колючую веточку и, торопливо попрощавшись, вылетела за дверь — видимо, забыв, зачем приходила.

Через полчаса в коридоре раздалось громкое ворчание Филча. Интересно, что ему понадобилось на нашем этаже? Я выглянула за дверь и услышала, как удаляющийся в сторону комнаты Синистры Филч, погромыхивая сундучком с инструментами, жалуется своей верной спутнице Миссис Норрис:

— С ума все посходили, что ли.... Засовы им подавай! Словно магглы какие, прости меня Мерлин...

Не сдержавшись, я хихикнула, как школьница. Но в тот же миг чуть не подпрыгнула от кошачьего воя, раздавшегося совсем рядом со мной. Я посмотрела вниз и обмерла: Поттер, обхватив всеми четырьмя лапами упавшую с засова веточку чертополоха, мужественно боролся с нею, испуская дикие вопли. Чем больше он лягал и терзал ее, тем сильнее жесткие колючки впивались в розовые подушечки его лап.

Я резко наклонилась было, чтобы спасти глупыша, но внезапно застыла, как статуя, на полпути, так и не дотянувшись до глупого котенка. Да, радикулит — страшная штука! Пришлось срочно перекидываться — в кошачьем облике человеческие хвори сразу отступают...

Но раньше, чем я успела вырвать из лап Поттера его колючего мучителя (или правильнее сказать — самого Поттера из лап его колючего мучителя?), на помощь котенку подоспел Снейп. Ловким ударом тощей лапы он отбросил веточку подальше от обезумевшего от боли Поттера, лег на бок рядом с малышом и приобнял его. В этот момент я как раз завершила трансфигурацию и услышала укоризненный обрывок фразы Снейпа на кошачьем языке: "...твое гриффиндорское упрямство!" Ну что ж, ругать Гриффиндор, находясь в спальне его декана — в этом весь Снейп.

23 октября

Сегодня случилось чудо! Точнее, случилось то, чего мы так долго ждали, но произошло это при таких обстоятельствах, что выглядит настоящим чудом.

На закате, в очередной раз отчаявшись разбудить наглухо заблокированную память Финнигана, Дамбльдор подошел к окну палаты и задумчиво уставился на дождливый пейзаж с огородом, хижиной Хагрида и Запретным лесом. Финниган наблюдал за ним с кровати, а мы с Поппи — от дверей. Поппи как раз собиралась выйти, а я только что вошла, чтобы позвать директора на ужин (о котором он в последние дни, надо признаться, частенько забывал в своих разнообразных хлопотах).

Внезапно директор оживился и сказал: "Давайте внесем немного красоты в унылую больничную атмосферу!" Я заметила, как нахмурилась при этих его словах Поппи. Она терпеть не может, когда кто-то плохо отзывается о ее драгоценном больничном крыле, даже если это делает сам директор.

Дамбльдор коротко взмахнул рукой, и его по мановению высокое стрельчатое окно открылось настежь. Поппи стала мрачнее тучи. И не мудрено: ворвавшиеся в палату косые струи дождя тут же залили белоснежный, выскобленный дезинфицирующими чарами подоконник.

Директор вынул из кармана палочку, приставил к своему горлу и произнес: "Сонорус!"

— Хагрид! — позвал он лесника мощным, усиленным заклинанием голосом, слегка перегнувшись через подоконник. — Ну-ка выберите мне пару штук! Хотя нет, лучше даже три штуки!

И тут же, вновь приставив палочку к горлу, прогремел: "Квайтус!", отменив "заклятье микрофона", как иронично называют Сонорус современные магглорожденные волшебники.

— Готово, директор! — отчетливо донеслось снизу. Да уж, нашему Хагриду не требуются никакие заклинания, чтобы увеличить мощь своего голоса — гораздо чаще у него возникают проблемы совершенно противоположного характера...

— Вингардиум Левиоса! — произнес Дамбльдор уже своим обычным негромким голосом, помахивая палочкой, и вскоре в проеме окна показались три левитирующие тыквы. Огромные, ярко-оранжевые, перепачканные влажной землей, они медленно пролетели через всю палату, роняяя на пестрый мозаичный пол ошметки грязи, и приземлились на тумбочку у кровати Финнигана, в мгновение ока превратив белую салфетку, которой она была застлана, в черную. Поппи прикрыла глаза и покачнулась. Я испугалась, что она сейчас упадет в обморок.

Случайно бросив взгляд на Симуса, я испугалась еще больше. Мальчик уставился на внезапно возникший у его кровати натюрморт и при этом выглядел даже хуже, чем Поппи. Я бросилась к нему с одной стороны, а директор — с другой. Симус словно хотел что-то сказать — и не мог. Когда я подбежала к его кровати, Финниган вздрогнул и посмотрел меня так, словно увидел боггарта. Точнее, не столько на меня, сколько на мою шаль. Потом повернулся к директору, шевеля губами и безуспешно силясь что-то сказать. А я в недоумении посмотрела на шаль, в которую куталась, и замерла: к шерстяной "шотландке" пристала та самая веточка чертополоха.

— Я вспомнил... — прошептал Симус, когда Дамблдор успокаивающе положил руку ему на голову. — Семена тыквы... И головка чертополоха...

Глаза Симуса закатились, и он откинулся на подушки со страдальческой гримасой.

— Обливиэйт! — сказал Дабльдор, взмахнув палочкой, и лицо Финнигана блаженно разгладилось. Наведя на ученика еще и сонные чары (Финнигану явно требовался глубокий отдых!), директор обернулся ко мне и Поппи.

— Готовьтесь, начнем завтра прямо с утра, — сказал он.

24 октября

Сейчас уже поздняя ночь. Я очень устала. И я очень счастлива.

Весь день в моих апартаментах было довольно людно. На обед и ужин решили не спускаться, дабы не отвлекаться от важной работы, так что домовики периодически приносили всем чего-нибудь перекусить.

Грейнджер, обложившись книгами по зельям, под неусыпным присмотром Снейпа и директора готовила отвар, который должен был вернуть Снейпу и Поттеру человеческое обличье. Снейп настоял на том, чтобы это сделала именно она, а уж как радовалась этому важному поручению Грейнджер, и говорить не стоит. Я поминутно трансфигурировалась, выполняя роль переводчика между Снейпом и Грейнджер (хотя, учитывая характер отношений этих двух, наверное, правильнее было бы провести сравнение с Купидоном). Поттер шнырял под ногами, гоняя клубок, вытащенный из моей корзинки для рукоделия, и добросовестно мешал всем присутствующим.

Когда отвар был уже готов, пришла Поппи (она по приказу Дамбльдора должна была находиться здесь во время обратного превращения Снейпа и Поттера — на всякий случай). И, в довершение всего, к нашей компании присоединился Филч, которого тоже зачем-то срочно вызвал сюда директор. Я никак не могла понять, какой толк от сквиба в нашем сегодняшнем деле, но решила, что директору виднее. Однако в моей скромной комнатке стало ну очень тесно...

Но вот Грейнджер наконец сняла котел с огня. Поппи разлила отвар по мискам. Некоторое время мы все ждали, чтоб отвар остыл — ведь кошки не могут есть и пить горячее. Наконец Поппи разрешила Снейпу и Поттеру приступить. Они жадно лакали из мисок, а Миссис Норрис, которую Филч по обыкновению держал на руках, смотрела на них обоих с нескрываемым презрением: сама-то она в жизни не стала бы пить варево с таким странным ароматом...

И вот наконец всё позади. Когда Снейп и Поттер, приняв свой обычный облик, встали друг напротив друга, я с радостью заметила, что мальчик готов броситься на шею своему столь ненавистному ранее учителю. Кто знает, о чем они со Снейпом, заточенные в облике животных, говорили все эти дни, к каким выводам пришли? По лицу Снейпа, как обычно, нельзя было прочесть ровным счетом ничего. Несколько мучительных минут эти двое стояли не шевелясь. Наконец Гарри, не выдержав, подошел к Снейпу и робко обнял его. Выражение лица у всех присутствующих, наблюдавших это, сделалось одинаковое: потрясенно-недоверчивое.

— Профессор... — счастливым голосом прошептал Гарри. Его хватило только на одно это слово, после чего он подозрительно шмыгнул носом и затих, шумно дыша. Снейп обнял его одной рукой. А второю скользнул в карман своей мантии и достал палочку. Приставив палочку к голове Поттера, Снейп тихо произнес: "Обливиэйт!" Следующим взмахом палочки Снейп послал точно такое же заклятье в Грейнджер. Затем навел на нее и на Поттера сонные чары и уложил обоих на мою кровать.

— А вы думали, я позволю им помнить о моем унижении — о том, что они видели меня превращенным в кота? — прошипел Снейп, хотя никто не требовал от него никаких пояснений. Комментировать заявление Снейпа тоже никто не стал. Директор лишь пожал плечами и вызвал домовиков, чтобы те доставили Поттера и Грейнджер в их спальни, где те вскоре проснутся, ничего не помня о происшедшем.

Разумеется, домовикам не пришлось бы нести уснувших на собственных плечах — Дамбльдор произнес "Локомотор!", и Поттер с Грейнджер поплыли по воздуху в направлении двери. Домовикам оставалась лишь роль почетного эскорта — на случай, если в коридорах им встретится кто-то из учеников, нарушивший дисциплину и покинувший спальню ночью. В этом случае магии домовых эльфов вполне хватит на то, чтобы на некоторое время сделать и себя, и тех, кого они переносят, невидимыми.

И тем больше я удивилась, когда директор сказал мне: "Присмотрите за ними, Минерва". Недоумевая, но не посмев ослушаться своего непосредственного начальника, я вышла в коридор. Домовики знают свое дело и отличаются абсолютной преданностью — нет никакой нужды их контролировать. Зачем нужно было делать меня их конвоиром?

Внезапно я все поняла и рванулась обратно в комнату. Но было поздно: оказавшись в шаге от двери, я услышала за ней приглушенное "Обливиэйт!" Я замерла на месте. Несколько секунд спустя дверь медленно распахнулась, и из моей комнаты неторопливо вышли Филч и Поппи. Оба выглядели сонными и очень уставшими.

— Профессор, я установил вам засов — принимайте работу! — услышала я ворчливый, с затаенной иронией рапорт Филча. Не дожидаясь моего ответа, Филч, шаркая, побрел дальше по коридору. Следом серой тенью засеменила Миссис Норрис.

Поппи остановилась рядом со мной и сказала:

— Минерва, дорогая, я приготовила тебе отвар от радикулита. Выпей, он на тумбочке возле кровати.

Я рассеянно поблагодарила ее, и Поппи направилась в сторону лестницы.

Значит, этим двум не только стерли все воспоминания о кошко-Поттере и кошко-Снейпе, но и отмотали память до последних повседневных событий, которые могли бы объяснить каждому из них, как они оказались в моей комнате. Узнаю мудрый почерк директора. Он никогда не забывает о мелочах.

Но тут меня на секунду взяло сомнение. Что, если это — не воля директора, а самоуправство Снейпа? Тот ведь тоже никогда не забывает о мелочах, и неудивительно: при его профессии даже небольшая забывчивость может оказаться фатальной... Нахмурившись, я вытащила из кармана палочку. Однако, поразмыслив, сунула ее обратно. Если на то пошло, Северус имеет право на то, чтобы мы забыли его кошачий облик. Уж больно он был непрезентабельным, хи-хи...

Может, кто-то другой на моем месте засомневался бы, не использует ли Снейп эту возможность вольного обращения с нашими воспоминаниями более широко. Кто-то, но не я. Я верю Северусу.

Войдя к себе, я увидела директора и Снейпа стоящими у окна. У обоих были в руках палочки. Ну и кто кому стер воспоминания?

— Северус, еще раз поздравляю с возвращением! Изучение побочного эффекта казалось бы давно изученного зелья — неплохой бонус за перенесенные в облике животного вынужденные неудобства, не так ли? Пожалуй, можно даже поблагодарить растяпу Финнигана! — весело, но с нотками усталости в голосе провозгласил директор и двинулся к двери. — Минерва, спасибо за гостеприимство! Пора бы нам, как говорится, и честь знать...

Я пожелала ему спокойной ночи. Снейп направился следом за директором. Прежде чем выйти за дверь, он слегка поклонился мне и негромко сказал, кивнув на миски:

— У вас красивая посуда, профессор МакГонагалл... Спасибо за внимание к нам. И за терпение.

29 октября

У моего прикроватного коврика до сих пор стоят две миски: одна — с зеленым ободком, другая — с розовыми цветочками. И початая пачка "Вискаса". Я все никак не могу найти времени убрать все это. Времени или желания?

Да, что уж скрывать — я скучаю. Скучаю по недавним октябрьским дням.

Конечно же, мне приятно сейчас снова встречать за обеденным столом и на педсоветах у Дамбльдора сурового, замкнутого, но такого надежного Снейпа. И я рада вновь видеть за первой партой на своих занятиях Поттера — умного, храброго и очень упрямого юношу, к сожалению, вынужденно повзрослевшего раньше времени.

Но когда я прихожу к себе, то мой взгляд прежде всего падает на прикроватный коврик. И сердце мое сжимается оттого, что там уже нет двух черных хвостатых комочков. В этом облике, и только в нем, эти двое до конца могли быть самими собою. Снейп мог наконец дать волю своим отцовским чувствам к сыну Лили, позабыв о том, что настоящим отцом этого ребенка был не он сам, а ненавистный Джеймс... А Гарри, в свою очередь, мог сполна насладиться родительской лаской, которой в его жизни было до боли мало.

И все же Снейп был прав в своем решении — Гарри не должен помнить о тех днях. В человеческом обличье гораздо труднее реализовывать то, что так легко получается в облике животного. Человеком вообще быть очень трудно. Мне ли, старому анимагу, этого не знать...