Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— А кто тогда в «Каторге» папа?
— С какой целью интересуешься? Знаю я тебя, не из воров будешь. Паша Новодеревенский таких дюже не любит...
— Не твоего ума дело, сявка капустная. Метнись шмелём к пахану скажи, что Козырь перетереть хочет. Да быстро, а то брыкалки повыдергаю.
— Ша! Козырь! — заверещал Капустка. — Ты чего такой скипидарный? Бегу уже.
...
— Значит, говоришь, нужны тебе мальчики для интересной работы, — Лохматые космы давно немытых волос падали на худое лицо со шрамом. На собеседников смотрели насмешливые умные глаза. — И говоришь, платить есть чем. А доказать, что не брешешь, можешь? А то положат мусора с чекистами моих орлов ни за понюшку...
— А это ты, пан-атаман, видал? — Кайгородов достал из кармана золотую монету и повертел её перед носом у Паши Новодеревенского. И таких у нас в тайном месте схоронено ты не поверишь сколько.
— Золото? — Глаза старого вора алчно заблестели. Он даже убрал лохмы за уши. — Покаж! Фуфло поди какое?
— Смотри, — Кайгородов протянул монету. — Только если что с монетой станет, я тебя тут же в расход...
— Мне одной монетой заниматься нету интересу... — Главарь воровского мира попробовал монету на зуб. — Этот червячок10 вроде как не фуфлыжный... Много, гришь, у вас такого добра?
— Достаточно, чтобы всю вашу малину купить с потрохами, — хвастанул Кайгородов, за что тут же получил кулаком в бок от Григория.
— А не боитесь, что мы вас прямо тут тормошить будем? Иголки под ногти, яйца в тиски? Ножичком по кусочку пальчики почикать? Не боитесь? Запоёте за милую душу, только чтобы вас убили быстро. — Бандит ощерил ряд неровных зубов в страшном оскале.
— Может оно и так, — Рогов спокоен, как скала. — Вот только прежде чем вы нас схватите, ты, Паша, точно живым уже не будешь. Наганы у нас с собой, а промахнуться у меня с такого расстояния не получится. Так что если жить хочешь, то давай по-хорошему договариваться.
— Лады! — Тут же согласился Новодеревенский. — Тогда рассказывай, сколько человек тебе надо и в чём гешефт наш будет.
— Про дело я тебе ничего сказать не могу, но занять он может довольно много времени. Может неделю даже. — Рогов замолчал, прикидывая в уме. — Спрашивашь, сколько урок нам надоть? Наверное, не мене десятка. Будет у тебя столько?
— Вы никак Кремль штурмом брать собрались? — зашёлся хрипатым смехом Новодворский. — А, что тока десяток? Что не полста рыл? А?
После пары часов нудного торга высокие стороны пришли к обоюдовыгодному соглашению. Договорились, что за сотню червонцев уркаганские бойцы11 поучаствует в любом кипише. Половину бандиты затребовали сразу, а вторую после окончания. За дополнительные десять монет Хитровский пахан согласился не интересоваться что, да почему. На том и ударили по рукам.
— Где ночь коротать собираетесь, фраера сибирские? На Хитровке сейчас никого, вся босота по деревням зашхерилась. Если вы тальяну ломаете12, то милости прошу. Легко можете среди наших вошек прописаться. Для своих корешей безопаснее места в Москве не найти.
— Дело у нас ещё, — Григорий не стал вдаваться в подробности. — Благодарствуйте за ваше приглашение, но мы и сами с усами.
— Как бы ты не раскаялся в своем нахальстве, красавчик! — опять поменялось настроение у Паши. — От селитры13 не отобьётесь. Нам же нужно знать, где наши денежки ховаются. Если вы, падлы, сбежите, я вас найду и красный галстук лично нарисую, зуб даю.
На этом торг и переговоры закончились.
— Чего это мурло уркаганское на нас взъелся? — Григорий в недоумении обратился к Козырю.
— Обидел ты его, Гриша. Не на столько, чтобы горло резать, но достаточно, чтобы при случае фиксы выставить14.
Короче, мужики, сейчас мне до хаты пора. И так я тут с вами проваландался. Меня интересный человек дожидается. Сами куда сейчас?
— Нам на Большую Садовую, там у нас лёжка на сегодня должна быть, если всё срастётся, как планировалось.
В сопровождении Козыря Рогов и Кайгородов покидают негостеприимную «Каторгу». В зловещей темноте хитровских каменных джунглей они пробираются в сторону Кремля. В тумане шастают какие-то оборванцы, мелькают туманные, как в бане, огоньки цигарок. Одинокие торговки съестными припасами сидят на чугунах или корчагах с "тушенкой", жареной тухлой колбасой, кипящей в железных ящиках над жаровнями, с бульонкой, которая зовётся здесь "собачья радость". Пар вырывается клубами из дверей кабаков и сливается в общий туман, конечно, более свежий и ясный, чем внутри трактиров и ночлежных домов, дезинфицируемых только махорочным дымом, слегка уничтожающим запах прелых портянок, человеческих испарений и самогона.
— Далековато до Большой Садовой будет... — ворчит Козырь. — Да по ночному времени небезопасно. Как добраться, конечно, не знаете... И мне с вами возиться некогда. Придётся извозчика ловить. Трудное это занятие по нынешним временам.
За разговором мужики не заметили, как спустились к храму Рождества Богородицы на Солянке.
— Стой! Стой! Куда пылишь! — Вдруг закричал Козырь. — Вам везёт! Вон в сторону Яузы «ванька» телепает. Сейчас мы его тормознём, и он вас доставит, куда скажете. Особенно если Пашу Новодеревенского помянете.
— Чего, товарищ, кричишь, чего ты глотку рвёшь? Тута я, — извозчик доволен нежданным клиентам. — Куда изволите ехать? На Садовую? Десять тыщ совзнаками и вы у меня довольны будете... Доставлю в самом наилучшем виде.
— Ты совсем сдурел? Совсем совесть потерял, да? — Козырь начал наседать на мужика. — Ты у меня сейчас даром повезёшь! Ещё и благодарить товарищей будешь, что клячу твою не отбираем.
— Как даром? Даром никак нельзя! — привыкший к подобному тону, парень, спокойно и рассудительно выговаривать Козырю, рассудив, что именно этот горлопан здесь главный. — Товарищ, сам посуди, лошадку кормить надоть? В участок мильтону занести надоть? В деревню деткам моим тоже надоть... Так что восемь тысяч, или шлёпайте пешком.
К ночи погода в Москве резко переменилась. Из туч, затянувших всё небо над столицей большими мокрыми хлопьями повалил снег. По причине топливного кризиса улицы города освещали только тусклым светом керосиновых ламп, что пробивался из окон московских обывателей. Гнедой рысак тянул сани резво. Ямщик, довольный, что вечер не пропал даром, щёлкал в воздухе плетью и задорно понукал кормильца. Вот сани пролетели мимо тёмной громады Покровского Собора, свернули на Красную площадь. Мокрый мартовский снег таял на лицах и холодными струйками скатывался за ворот, не давая разглядывать ночные красоты древнего города.
Театральный проезд, Тверская, с её громадами доходных домов, и вот уже Садовая. Полчаса и санки подкатили к подъезду высокого, о пяти этажах, здания с палисадником укрытым огромным сугробом.
— Слава богу! — Тут же раздался знакомый голос. — Я уже и не гадал вас живыми дождаться.
— Не дождёшься, товарищ Чорос. — Григорий искренне обрадовался встрече. Всё-таки незнакомый город утомил его. — Мы ещё тебя переживём. Давай рассказывай, удалось тебе о ночлеге договориться?
— Чорос, слушай, — привлёк внимание Кайгородов. — А кого тут фараоны караулят?
— Говорят, что тут в общежитии бывших высших дамских курсов поселили баб каких-то важных коммунистических. Я ещё этим не интересовался. Замёрз я, вас дьяволов тут ожидая. Идёмте быстрее в дом. Там и всё обсудим.
23. ЧЕЛОВЕК-БОРЕЦ, КАРАТЕЛЬ, МСТИТЕЛЬ15.
(Москва. Большая садовая, 10)
В мастерской принадлежавшей Петру Кончаловскому, отцу-основателю объединения «Бубновый валет», тесно, накурено и очень душно. Остро воняет скипидаром, самогоном и олифой. Сегодня утром из Витебска приехал прославленный футурист и супрематист, комиссар по охране памятников и председатель Худсекции Моссовета Казимир Малевич. По такому случаю хозяин, оставивший деревенскую нору, разрешил всем присутствующим располагаться, где угодно. Заставленная подрамниками, мольбертами, банками с краской, мастерская заполнена «под завязку».
Прибывший около двух пополудни, Гуркин-Чорос, посчитал, что ему и его спутникам повезло чрезвычайно. Ведь стоило им прибыть на день раньше или парой дней позже и как бы они искали Кончаловского?
Вечером, Гуркин и Кончаловский оставили шумную компанию гостей, забравшись на антресоли. Голоса собравшихся сливались там в один нераздельный рокот. Это напоминало зимний буран в тайге, когда ровный шум кедров, то стихал, а то сменялся треском и скрежетом заиндевелых сучьев.
— Можете прямо здесь и остановиться. — Мастер кисти обратился к Чоросу, поглаживая в раздумьях купеческую бородку. — На этих футуристов-супрематистов можете внимания не обращать. Они сегодня ночь побузят, а завтра у Казимира доклад в Малом Совнаркоме. Он всю эту братию разгонит и за дело возьмётся.
— Нас всего трое, так что мы можем на антресолях разместиться. Только холодно тут, — Чорос поёжился, пожалев, что оставил полушубок в прихожей среди шинелей и пальто набежавшей жадной до экзотики московской публики.
— Это здесь только. Из-за того, что стёкла хулиганьё побила, — Кончаловский кивнул на забитые фанерой витражи. — Скорее бы уже кончилась эта чёртова канитель. Я про топливный кризис, не подумайте чего.
— Я, наверное, пойду встречу друзей, — Гуркин встал с пыльной тахты, каким-то чудом попавшей на антресоли.
— Конечно, конечно! — Засуетился хозяин. — Только обязательно скажи тем молодцам в парадном, что на встречу с комиссаром Малевичем идёте. Ведь эти могут и не пустить. О темпорес, о морес...
— Кстати, Пётр Петрович, а с каких это пор мастерские художников стали охранять вооружённые стражи?
— С недавних-с... — тут Кончаловский хитро усмехнулся. — В нашем подъезде на втором и третьем этажах в четырёх квартирах во времена Николая Кровавого располагались комнаты курсисток. Тех, что посещали высшие женские курсы. С восемнадцатого года курсы распустили, а квартиры стали использовать в качестве женского общежития для товарищей женского пола, прибывающих из провинции в Наркоматы и другие ревучреждения. Завтра открывается съезд большевистской партии, слышали? Так вот, уже несколько дней в этих квартирах селятся коммунистические гранд-дамы и фрейлины их коммунистического величества. Как же тут без охраны?
...
Время в подворотне тянулось медленно. Рогова и Кайгородова всё не было. В чужом полушубке накинутом на исподнюю рубашку Гуркин основательно продрог. Он уже познакомился и даже подружился с караульными, угостив их алтайским табачком.
Парни попавшие в караул откомандированы с Кремлёвских пулемётных курсов. Они тоже мёрзли, и им тоже тягостно стоять на пронизывающем мартовском ветру. Они понимали, что никакой опасности женщины-делегаты, приехавшие на съезд партии не подвергаются. Поэтому воспринимали свою службу, просто как нудную обязаловку. Оба бойца присланы на обучение из 51 дивизии 5 Сибирской армии РККА и по этой у них нашлось, о чем поговорить с земляком.
Наконец, сквозь стену мокрых и липких снежных хлопьев послышалось задорное понукание извозчика. Скрип снега под полозьями саней внезапно прекратился как раз напротив парадного подъезда.
— Мои, наверное, прибыли, — сообщил Гуркин караульным. — Пойду встречу, а то тут в этой вашей Москве и заблудиться не долго. То ли дело в нашей тайге...
Караульные в голос заржали, оценив шутку.
...
«... жизнь и смерть принадлежит нам. Приветствуем Идею Социализма и Революцию, снесшую уже не один трон Монархов-Самодержцев, уничтожавших законом сапога лучшие силы народных творцов...» — Малевич с красным от самогона лицом с восторгом древней пифии вещал с тяжёлого верстака, на котором художники сколачивали рамы для полотен.
— Жги, Казимир! — кричали ему из публики. — Даёшь революцию футуризмы!
Похоже, что народ расходиться не собирается.
Алтайские друзья поднялись на антресоли, где можно говорить, не опасаясь, что кто-то сможет услышать. К тому же до них не было никому никакого дела. Снизу уже слышался бас Маяковского.
... Я пр-р-риду к нему
в холер-р-ре.
Я пр-р-риду к нему
в тифу.
Я приду-у-у к нему,
я скажу ему-у-у:
«Вильсон, мол,
Вудр-р-рό,
хочешь крови моей ведро?16
— Сильно! — Кайгородов склонился с балюстрады вниз. — Что это за хрен с бугра? Мощный мужик, нам бы такого, да с такой программой он и стрелять должен хорошо.
— Это Владимир Маяковский, — самый горластый футурист Москвы и Питера. — Шуму он много создаёт, но в реальной борьбе нам не попутчик. Троцкист, ленинец, коммунист до самой печёнки.
— Хватит вам о всякой ерунде тарахтеть, — Рогов остановил товарищей, готовых уже вступить в детальные обсуждения тактико-технических свойств кубизма, футуризма и прочих — измов. — К делу, мужики.
— Докладываю, как самый опытный москвич, — попытался пошутить Гуркин. — Ночлег найден, жить здесь можно сколько угодно, вот с продовольствием плохо.
— С продовольствием везде плохо. Но Козырь нам обещал пайки выхлопотать за мзду малую. Говорит, что они ему ничего стоить не будут, поэтому много не возьмёт.
— Главное! Слушайте внимательно. — Гуркин понизил голос до шёпота. — Прямо в этом подъезде живут делегаты, вернее делегатки, открывающегося завтра съезда РКП(б). Представляете, как нам повезло?
— Предлагаешь баб этих коммунистических в заложники взять? — Кайгородов хищно улыбнулся. — Поддерживаю! Наверняка, их тут не очень много. Стены у этого домищи толстые. Из пулемёта их не пробьёшь это точно, только если из трёхдюймовок по окнам начнут палить...
— Такая идея никуда не годиться — остудил пыл Рогов. — Притащат девятидюймовую гаубицу и сравняют весь квартал под ноль.
— Григорий, совсем-то чертей из этих большевиков не лепи, — Кайгородов, никогда не страдавший симпатиями к коммунистам, всё-таки думал о них лучше. — Это же их город, столица. Побоятся, что народ и в Москве восстанет.
— Вот поэтому и не побоятся. — Григорий тяжело вздохнул. — Вспомни, Петрович, как эти ребята Алтайские деревни расстреливали... Они поняли уже что голод и страх — их лучшие союзники, и бить будут со всей доступной силой. Я думаю, завтра встретимся с урками, там и обговорим, как легче это дело провернуть.
— Ты что, Грига, веришь этим падлам? — Кайгородов искренне удивился. — Я-то думал, ты просто так играешь мастерски... Им же на грош верить нельзя! Они же продадут первыми, лишь бы от себя опаску отвести. У этого Паши на роже написано, сволочь первостатейная...
— Да, знаю я, что это элемент не надёжный... Ладно, утро вечера мудренее. Что меня в сон клонит. Как бы ещё этих горлопанов-футуристов заткнуть...
...
Утром девятого марта в квартире №48 в том же доме, где располагались мастерские художников было суетно. Всё-таки десять женщин в четырёх комнатах это слишком много даже если эти женщины сплошь коммунистки-коллективистки. С кухни доносится запах пшённой каши, жареного сала и лука, легко перекрываемый застарелым запахом махорки. В спальню вела дорожка из дровяного мусора. Там стояла буржуйка, так как с восемнадцатого года в доме не работало центральное отопление.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |