Кленово-сизый союз

Он медленно моргнул и выпрямился на мне.

— Завтра в Вердейле ярмарка. Слетаем?

Я удивился и не стал этого скрывать. Спросил, не жалко ли ему тратить один из трех гарантированных контрактом совместных полетов.

— Нет. Когда-нибудь ты будешь катать меня, не сверяясь с контрактом.

Сказал ему, чтобы не обольщался и впервые увидел его улыбку. Не ожидал. Он, видимо тоже. Потому что в лице переменился, когда осознал, что сидит верхом на мне и улыбается. Отвернулся. Слез с меня и ушел.

Уж не знаю, где он там ночевал, но надеюсь, что чувство вины не давало ему уснуть так же, как меня скрутило на всю ночь запоздало раскаяние. Он сильный, да. Даже стаей свое собственной уже успел обзавестись. Но в своей первичной форме мужать по-настоящему клыкомордые начинают только после шестнадцати зим. Поэтому в гиперформе он уже лис покрупнее многих, а в обычном, не боевом состоянии, лисенок еще совсем. Этот диссонанс убивает. Но я отвлекся.

Ты же уже догадался, что было дальше, Макс? Об этом вторые сутки гудит весь Алибион. Лучше бы мы с ним вчера дома остались.

Клакомордые в отличие от нас на большие расстояния по небу перемещаться не способны. Не могут они до бесконечности свою громоздкую боевую форму над землей держать. Так что лисенка я вез на себе. Весил он не много. Крыло же у меня совершенно замечательным образом зажило. Целитель был из лучших.

Этот вел себя кротко и даже на мое многозначительное хмыканье не раздражался. Когда не надо он выдержанный. Даже слишком. Хотя... когда надо тоже. Это он только на меня как-то совсем неадекватно реагирует. Тут же, когда мне отказали крылья, он повел себя как истинный князь и даже не важно, что не правящей масти.

Пришел в себя на широкой, пушистой спине. Он всеми четырьмя лапами твердо стоял на земле и тонко выл на одной ноте. Но самое жуткое, что из-за холмов, там, где морские волны разбивались о Вороний утес, ему отвечали...

Многоуважаемый дядя!

Вынужден признать, вы оказались правы.

Мое решение о заключении супружеского союза было опрометчивым. Этот сизокрылый просто несносен. Как только придет в себя после очередного падения (уверен, Вам уже доложили во всех подробностях), я объявлю ему о своем решении и выплачу всю положенную по контракту неустойку.

Не с почтением, но с признанием вины,

Наст.

Из вырванного и сожженного

Макс, ты паришь? Если так, то спускайся немедленно! Складывай крылья, устраивайся поудобнее и только тогда начинай читать.

Этот меня прогоняет. Явился ко мне без стука с мешком эллеров. Натурально с мешком. Я такого богатства в жизни не видел. Вот только... этого моего письма ты никогда не получишь. Сел дописывать то, что не успел ночью, и понял, что несет меня туда, куда нам, определенно с тобой не по пути. Извиняться не буду. Если повезет, о произошедших между нами с этим переменах ты узнаешь не сразу. Но я так привык излагать свои мысли в письменной форме и тем самым систематизировать, что и это донесение допишу до конца, а потом сожгу. Не было его. Не-бы-ло.

Наверное, с моей стороны вообще большая глупость доверять такое бумаге, но мне нужно привести в порядок мысли. И не только их. Чувства тоже словно наизнанку. Обнажены.

Позже я допишу то, уже начатое письмо и подробнейшим образом опишу покушение, которое имело место быть по пути на ярмарку. Поделюсь своими наблюдениями и выводами. Сейчас же позволю себе поток сознания. Надеюсь, это облегчит тяжесть в моих крыльях.

Когда этот закончил свою спевку, явилась его стая. Я же достаточно пришел в себя, чтобы сползти с его спины и отойти в сторонку. Среди десятка клыкомордых в гиперформах любому бы стало неуютно.

Я нашел островок спокойствия под старой ольхой. Ее испещренный трещинами и рытвинами ствол принял первый удар. За ним второй, и третий...

Я был в ярости, бил не глядя, просто ради того, чтобы ударить, выместить злость. Не понимаю, как я... как я пропустил удар?!

Одно радует, смог правильно сгруппироваться, спрятал в коконе крыльев и себя и его, когда пушечным ядром понесся к земле, словив электрический разряд в спину, но наследие железнокрылых позволило не просто его пережить, но и почти мгновенно за счет внутренних резервов избавиться от возможных последствий. Правда, до удара о землю мне все равно вряд ли удалось бы расправить крылья...

Запах собственной крови и темные капли, прыснувшие на щеку из разбитых об ольховый ствол костяшек, привели в чувства.

Помню, с силой втянул воздух через нос. Задержал дыхание и медленно-медленно выдохнул. Не полегчало.

Из-за спины прозвучало, что если я закончил, то мы возвращаемся. Его голос был похож на шорох гравия под брюхом одной из этих новомодных авиеток, на которых разъезжают бескрылые.

Обернулся. Он стоял очень близко, в малом обличие. Хотя вся стая все еще пребывала в гиперформах. На их фоне мы оба казались до ужаса маленькими и беспомощными. Но именно в этом было наше... я не уверен, что здесь применимо это слово, но именно оно приходит на ум — единство. В руках он держал шкуру, огненно-рыжую. Она стелилась вокруг него пушистыми волнами. Огромная, но безжизненная. Холодный пот потек вдоль позвоночника. Ощущение, которое, думал, уже не доведется испытать.

Всегда жаловался на излишне хорошую память. Это неплохо помогало на службе, но в быту действовало порой угнетающе. Вот и сейчас, я дословно помню, что мы сказали друг другу там, под ольхой.

— Линька?

— Не ожидал?

— В твоем возрасте...

— Потрясения и жизненные неурядицы сдвигают сроки созревания.

— Но не до такой же...

Замолчал, когда он шагнул ко мне. Теперь нас разделял только край шкуры, который он все еще придерживал одной рукой. Сразу стало жарко. Мех клыкомордых всем мехам мех.

Он взял меня за запястье, поднял руку к лицу и широким движением языка по-звериному слизал капли крови с костяшек. Дорого бы отдал, чтобы понять, это тоже был такой инстинкт или он сделал это осознанно. Если последнее, то для чего?

Тогда я окончательно пришел в себя и перестал наблюдать за происходящим словно со стороны. Попытался вырвать руку, но он не отпустил. И я вспомнил, что означают дырявые бездны зрачков, полностью разъевшие желтизну радужки в его глазах.

Только мы, крылатые, способны пронизывать пространство.

Только мы, можем жить и не жить одновременно.

Его нужно было отсюда увести. Срочно.

Я закрыл глаза и забрал его с собой вместе со шкурой, которую он так и не выпустил. Стая догонит. Мир подождет.

Миг погружения ускользнул от него. Я же растворился в мире звезд без тверди и дыхания. Без жизни.

Сорок шесть шагов, оставляя следы голых пяток в звездной пыли.

У такого способа перемещения один минус — из не жизни в жизнь вываливаешься в первозданном виде. То есть совсем без ничего. Даже крылья съеживаются и удлинившимися волосами ниспадают на плечи — толком не прикроешься.

Слов много, я знаю. Но путь у них один — в огонь. Если бы ты существовал, Макс, я бы объяснил, почему в письмах к тебе не столь многословен. Приходиться выверять каждое слово, чтобы втиснуть акро-шифр в пробелы между словами. Сейчас же я обращаюсь к тебе, но пишу для себя. Здесь и сейчас ты не выдумка и не игра воображения, ты — мое Альтер эго.

Мы вынырнули из не жизни в его покоях. Он завернул меня в свою шкуру. Я же целенаправленно удерживал его взгляд. Мне нужно было убедиться, что безумие отступило.

— Иди к себе, — хрипло выдавил он.

— Мне жаль, — сорвалось с губ непроизвольно.

— Я знаю.

Но это был еще не конец. Совсем не конец.

Он пришел ко мне через пару часов с этим своим мешком золота, а я высыпал его поверх расстеленной на кровати шкуры. Горка получилась показательная. Стянул через голову рубашку. Крылья были свернуты и не мешали. Зато волосы такой длинны полностью закрывали спину и бедра. Рубашка скрыла под собой золото, как знак моего к нему пренебрежения. Думал ли я тогда, что расторжение контракта не позволит мне выполнить задание сюзерена? Нет, конечно, нет. Я просто хотел остаться. Здесь. Рядом с ним.

Лег сбоку от накрытого белым шелком золота. Не думаю, что в самой моей позе было что-то соблазнительное. Я помню сковывающее внутренности напряжение, помню ноющую боль от быстро заживающих ссадинах на костяшках пальцев.

Он принял приглашение. Лег по ту сторону золотой горы. Мы долго смотрели друг на друга. Он потянулся первым. Пальцами к моему лицу. Прикосновение было невесомым, приятным. Я закрыл глаза и позволил... его губы нашли меня, только когда свое исследование закончили пальцы. Ждать пришлось долго. Но в моей жизни еще не было более сладкого ожидания.

— Останови меня сейчас, — приказал он.

Голос отказал мне, но он понял мой ответ по движению головы.

— С этого дня только я буду иметь на тебя право.

Я знал об этом. Помнил, что ему не знакомы полумеры. И все равно позволил.

Ты только выдумка, Макс. Прикрытие. Но если о нас с Кленовым узнает Снежный...

Неудобно получилось.

Многоуважаемый дядя!

Я поторопился с выводами.

Эрик Молин'ё останется при мне.

О дате произнесения супружеских обетов сообщу отдельно.

Наст.

15 рвения

15 года Бесправия

Максу Чемпатену,

Лебединый утес

Макс, ну ты прямо тиран!

Дрожу-дрожу, можешь не сомневаться. Твое письмо я ждал, но и не подозревал, что в нем будет столько праведного негодования.

Ты что, плохо меня знаешь? Тогда к чему все эти вопросы?

Конечно, я не покорился. И крылья не сложил, и не надейся.

Немного изменил мнение о нем, да. Отношение, опять же, поменял. Слегка. Не скажу, что сильно. Но есть немного.

После его попытки расторгнуть брачный контракт, снова провел ночь в его спальне. Утром проснулся раньше, обнаружил, что вся спина и плечи у него покрыты мелкими пятнышками, таким же кленовыми, как шерсть в гиперформе. Красиво.

Когда он, наконец, разлепил непозволительно длинные ресницы, я стребовал себе холст и краски. Этот вызвал дворецкого и, не вставая с постели отдал распоряжение доставить все необходимое, только потом полюбопытствовал:

— И что ты собрался рисовать?

Не мог же я ответить — "Тебя". Пришлось выкручиваться. Сказал, что одуванчики.

— Ладно.

Ой, не могу, как будто мне нужно его одобрение.

Больше до вечера его не видел. На кухне сказали, что он повел стаю на охоту. Покушение на князя не должно было остаться безнаказанным. Верная позиция. Сильная. Но чего-то ей все-таки недостает. Что-то меня смущало в этих хищных поисках виновных. Я думал об этом весь день.

Ужинали вместе.

Распиливая отбивную на мелкие кусочки, он поставил в известность, что след оборвался.

— Затерли?

Он кивнул.

— Так, чтобы я не почуял, мог затереть только тот, кто сильнее.

— Или просто старше.

— Я уже старший. Вожак. У нас не так ценится количество прожитых зим.

— Подозреваешь кого-то конкретного? — По нему было видно, что подозревает.

Он помолчал немного, а потом ответил, дядю. И вернулся к насыщению своего, несомненно, растущего организма. А я несколько минут безуспешно боролся с собой, пока не принял решение.

— Это не он.

— Предлагаешь поверить тебе на слово?

— Не мне. Завтра я проведу тебя к нему через не жизнь. В общем учете полетов, записанных в контракте, этот считаться не будет.

— Полагаешь, что после прошлой ночи вправе принимать хоть какие-то решения?

— За себя, да, — и тут же продолжил, без перехода, потому что это не было ультиматумом, как он, конечно, в первый момент решил. — Я готов выплатить неустойку в полном объеме.

— Шантажируешь? — глаза у него сделались дикими. Знакомо.

— Нет. Но согласен, глупо получилось, — вчера я сам дал понять, что не хочу разрывать контракт, а сегодня — раз! — и разрываю. — Завтра сам все поймешь, если не испугаешься задать прямой вопрос тому, кто все эти годы был за тебя.

И чтобы ты не сомневался, Макс, торжественно заверяю, спать мы разошлись по разным спальням.

Твой без вины виноватый,

Эрик

Из вырванного и сожженного

Макс, мой славный, самый доверенный, самый преданный... несуществующий друг! Настало время для последнего разговора.

Ты был выдуман для того, чтобы никто не заподозрил меня. Особенно Наст, кленовый лисенок. Единственный законный наследник Альбиона.

Отправляя тебе послания, друг мой, я был уверен, что их читают как минимум трижды. Один раз здесь, на Вороньем утесе, еще один где-то посередине — заговорщики, и только после этого они, наконец, достигают Лебединого утеса, где неприметный служка забирает их и, не вскрывая, относит истинному адресату, коим был и остается мой сюзерен — Назар Табл'ё, князь Снежный.

Мы вынырнули в тронном зале. Я был старше, опытнее, успел отслужить и выбиться на самый верх воинской иерархии Альбиона. Пусть Наст не знал о моих заслугах, но то, как решительно под взглядами придворных и прочих присутствующих он задвинул меня себе за спину ... Я никогда к этому не привыкну. Да и нет уже смысла привыкать. Я закончу свою историю в этом не отправленном письме и сожгу вдогонку к тому, самому первому. Как сжег все мосты, когда решил привести его сюда. Сам.

У подножья трона в невысоком кресле сидел Назар Табл'ё — временно исполняющие обязанности правителя Альбиона.

Перед нами расступились, пропуская.

Наста при дворе знали хорошо, но не как истинного наследника снежной династии. А как внучатого двоюродного племянника Назара.

В действительности же у Жанны Табл'ё, родной сестры Назара, никогда не было детей от законного супруга. Эрнст родился от князя Янтарного, ее любовника, который погиб вместе с ней, когда Ричард Вел'ё — предыдущий князь Снежный, ценой собственной жизни отправил в Вечный поиск их обоих. Я уже служил при Назаре, когда пришло донесение, что все трое умерли в один день. Он называл это иронией и забрал себе Эрнста, о котором просто еще не успели объявить, ведь жена вождя родила втайне от всех, в дальнем логове на Вороньем утесе. Но вовсе не принадлежность к прервавшейся по официальной версии династии Вел'ё обеспечило князю Кленовому наследование престола.

У клыкомордых порядок наследования не такой, как у крылатых. У нас наследником традиционно становятся по старшинству, у них же — по силе.

Если в младшем из рода проявилась мощь нужной концентрации, неважно, сколько перед ним было старших и более опытных, он становился вождем всех лисьих земель, невзирая на возраст и масть. Меня всегда это поражало. Правящая династия по традиции у них называлась Снежной, но Назар Табл'ё за последние полтора века был единственным белым лисом со статусом, пуст, временного, но правителя.

С гибелью Ричарда Вел'ё мощь вождей клыкомордого племени растворилась в потомках, и Альбион замер в ожидании рождения нового вождя, не подозревая, что тот родился в день гибели предыдущего. Назар спрятал сына сестры в семье своей двоюродной племянницы, которая разродилась мертвым младенцем, и его место занял Эрнст, прозванный за красноватый оттенок рыжей шкуры не янтарным, как отец, а кленовым.