Шаман. Новая версия, начата в 2010.

Посетитель дома горестно вздохнул, и больше не говоря ни слова, отправился вниз по лестнице. Как и прежде, он старался не обращать внимания на вопросы, несущиеся вдогонку. Если их выслушивать, то потом не получится выбросить из памяти. А это сейчас — самое главное...

Осень — неудобное время года. Обманчивое. Если из окна все кажется красивым: разноцветная листва на земле, царственное увядание природы и тому подобная поэтика, то во время прогулки лучше не расслабляться. Обязательно окажешься в грязи.

Однако последнее Станисласу не грозило. Он не мог принимать участие в прогулках по прозаической причине — болел. Эта болезнь, вероятно, была не смертельной, но внезапной и очень неприятной. Она мешала всему, а особенно работе, на которую удалось только недавно устроиться. Пенске долго искал именно такую. Хорошо оплачиваемую и спокойную. Было очень жаль, что вместо того, чтобы производить приятное впечатление на руководство, он, мужчина двадцати шести лет, вынужден валяться в кровати.

Его жилище представляло из себя конуру молодого холостяка. Двухкомнатная квартира была завалена хламом и мусором. Старые шкафы, подаренные родителями, выглядели еще более-менее прилично, но вот значительная часть вещей, купленных лично им, пребывала в плачевном состоянии. Разобранные корпуса компьютеров валялись вперемешку с неработающей бытовой техникой. На полу, на диване и стульях, под письменным столом, даже на кухне хранились разнообразные сотовые телефоны, уже давно вышедшие из моды и употребления. Там же находились открытые книги, которые владелец жилища когда-то начинал читать, но потом бросил и забыл закрыть. Возможно, он собирался к ним вернуться, но просто не получалось снабдить нужную страницу закладкой. А загибать листы и портить книги иными способами Станислас не привык.

Однако этот ужасающий беспорядок мог очень быстро превратиться в относительный порядок, если молодой человек ждал бы какую-нибудь важную для него гостью. Не гостя, а именно гостью. Тогда полезные площади квартиры начинали использоваться на полную катушку. К этим площадям мужчина относил пространство под скрипучим диваном, за коричневыми шкафами и плотными шторами. Они были полезными потому, что под них немедленно запихивался весь хлам, валяющийся в квартире. Десять-пятнадцать минут такой работы буквально преображали дом. Оставалось лишь собрать веником клочья пыли, разбросанные вдоль стен и — дело сделано! Станислас был готов к приему гостьи.

Но сейчас он никого не ждал. Просто лежал на кровати, смотрел в потолок и, борясь с апатией, предавался размышлениям. Он думал о том, что, может быть, найдет в себе силы сходить в магазин хотя бы за хлебом и колбасой, и что колбаса уже не будет такой, как в прошлый раз — отлично выглядящей на прилавке, но по вкусу похожей на туалетную бумагу. Ему еще никогда не приходилось есть туалетную бумагу, но почему-то ее вкус он ярко себе представлял. Примерно так же ярко, как секс с какой-нибудь моделью из Playboy, которого у него еще тоже не было. От гастрономических и прочих дум отвлек дверной звонок.

Поставив на пол босые ноги, Станислас с трудом поднялся и пошлепал к входным дверям. Выйдя из спальни, он оказался в полутемном коридоре. Автоматически бросив быстрый взгляд в зеркало у дверей, чтобы полюбоваться собой (как делают многие мужчины, но не желают в этом признаваться), он разочарованно отвернулся. Его лицо выглядело слегка помятым, каштановые волосы растрепались, а губы пересохли. Непорядок! Одна из его подружек с печалью сетовала, что такими замечательными губами ему следовало бы пользоваться гораздо лучше. Он был с ней категорически не согласен.

Посмотрев в 'глазок' и увидев знакомую шевелюру, Станислас открыл дверь. Обладатель этой шевелюры, усатый человек небольшого роста с хмурым лицом, молча шагнул через порог. Хозяин дома даже посторонился, чтобы тот не наступил ему на ноги ботинками. Ожесточенно сопя, гость принялся стягивать с себя куртку, которую, однако, очень аккуратно повесил на вешалку. Затем снял ботинки и поставил их мягко и осторожно. Выпрямившись, он недобро зыркнул на Станисласа и спросил, глядя куда-то в сторону:

— Ну а сегодня как себя чувствуешь?

— Без изменений, Борис. Все так же плохо. Слабость, — ответил тот.

— Пошли, послушаю тебя. Посмотрю. Не может быть, чтобы и на этот раз ничего не было. Столько дней прошло!

— А как мои анализы? — робко спросил Станислас, еле поспевая за приятелем, устремившемся в спальню.

Тот остановился так внезапно, что хозяин дома врезался в его спину. Борис, казалось, не обратил на это никакого внимания, и повернувшись лицом к спрашивающему, сурово ответил:

— Норма!

Затем толкнул друга плечом, и, сделав пару шагов, вошел, наконец, в спальню.

— Где мой стетоскоп, который я тут оставил в прошлый раз? — поинтересовался он, оглядываясь по сторонам.

— На тумбочке, под журналом, — сказал Станислас.

Борис тут же направился туда, ухватил за торчащую черную трубку и потянул. Журнал, посвященный компьютерной технике, естественно, упал на пол. Это тоже не обеспокоило гостя. Он быстро размотал стетоскоп, одел его себе на шею и произнес, показывая рукой на кровать:

— Садись и снимай майку.

Хозяин дома повиновался. Быстро стянув с себя белую майку, он уселся на кровать.

— Не так, — проворчал Борис, — Лицом к окну. Мне неудобно.

Станислас тут же развернулся. Гость начал быстро прикладывать трубку к разным областям его спины. Стетоскоп находился в неподвижности буквально пару секунд, потом резко менял свое местоположение.

— Дыши! Дыши! Ты дышишь или что?! — раздраженно сопел Борис.

Пенске изо всех сил старался угодить ему. Но получалось плохо. Впрочем, Станислас бы очень удивился, если бы это удалось сделать. Он знал своего друга, врача Мартова, несколько лет. Тот очень редко бывал доволен хоть чем-нибудь.

Наконец, оторвавшись от спины, Борис грубо и без предупреждения начал ощупывать шею хозяина квартиры. Потом та же участь постигла область подмышек.

— Нет, ничего нет, — приговаривал он. — Почему ничего нет?

Станислас благоразумно промолчал.

— Слабость такая же или нарастает? Потери сознания не было?

— Такая же, — ответил Пенске, — Но как не было потери сознания? Ты сам ведь видел!

— Что, я не могу отличить сон от потери сознания?! — сразу вспылил Борис, отчего его короткие усы затряслись, — Тот случай не был потерей сознания! Это был просто сон!

Хозяин квартиры снова не стал спорить. Если его друг считает, что тогда он просто заснул, сидя на стуле, через секунду после того, как ответил на вопрос Бориса, то это должно быть так. Его приятель врач. Ему виднее.

— У меня еще была пара таких засыпаний, — лишь сказал он, — Вчера вечером и сегодня утром.

Гость хмыкнул, срывая с шеи стетоскоп и пытаясь запихнуть его в карман джинсов. Это ему не удалось, трубки не помещались.

— Без снов? — спросил он, резко выдергивая из кармана ту часть стетоскопа, которая туда вошла.

— Почему же без снов? — пожал плечами Станислас, — Все как обычно. Со снами. Теми самыми.

— Они не связаны с твоей слабостью, успокойся, — ободрил его приятель, сбрасывая со стула, стоящего у стены, стопку книг и усаживаясь на него. — Это нонсенс. Связи нет.

— Может и нет, но началось-то одновременно, — Пенске облокотился на спинку кровати. Ему было тяжело долго сидеть, ни на что не опираясь.

— Это ничего не значит. Совпадение.

Станислас снова пожал плечами, промолчав.

— А снится тебе что?

— Все то же.

— Мертвецы?

— Да.

Борис поднялся и подошел к упавшему журналу. Потом, к удивлению Пенске, попытался полистать его ногой. Это не удалось, только обложка помялась.

— Ну и что они тебе говорят? — спросил Мартов.

— Мне как-то не хочется с ними разговаривать, — отозвался Пенске, натягивая майку. — У меня и без этого проблем хватает. Вчера вот начало казаться, что они не только во сне, но и здесь...

— Где здесь? — с ударением на последнее слово поинтересовался Борис, отвлекаясь от своих попыток выровнять обложку с помощью ноги.

— В этой квартире, — ответил Станислас, показывая рукой в сторону зала. — Ты знаешь, здесь раньше жил старичок. Он умер, а его родственники выставили жилье на продажу. Мне соседи рассказали. А теперь кажется, что он и не умирал вовсе.

— Как не умирал? — глаза врача округлились и с каким-то новым выражением посмотрели на приятеля.

— Умер, конечно, умер, — поправился Пенске, — но мне кажется, что он здесь. Тянусь к двери в ванную, чудится, что там есть кто-то у раковины. Открываю шкаф, думаю, не найду ли там чужую одежду. А в зал вообще заходить боюсь. Каждое утро он там читал газеты. Борис, я ведь о нем ничего не знал, но почему-то уверен, что он сидел у окна на старом кресле с деревянными подлокотниками. Даже могу показать, как оно было расположено! Это ведь легко проверить — стоит только найти и расспросить его родственников... но если бы ты знал, как не хочется проверять.

— Ну ты загнул! — Мартов аж задохнулся от возмущения. — Ты мне это брось! Нет здесь никаких мертвецов!

— Как же нет, — горько усмехнулся Станислас, пытаясь приподняться. — Здесь как минимум двое. Только будущих. Ты просто не представляешь, как мне тяжело... эта слабость... да что слабость! Ведь мысли в голову лезут всякие. Вот смотри, мне всегда казалось, что человек умирает не полностью. Да так многие считают. Что-то от нас остается, куда-то попадает, переходит... Но теперь я с ужасом думаю об этом. Борис, ты только представь, что перешел куда-то после смерти. Ты ведь не весь туда перейдешь, совсем не весь! Что-то останется... чувства, эмоции, ощущения... да мало ли что... И вот ты, уже другой, будешь взирать на себя прежнего. Это ведь как с детством, Борис! Оно проходит, мы вспоминаем о нем с большой тоской, и в груди щемит. А смерть ведь гораздо хуже! Мы будем совсем другими... и начнем мучиться, мучиться... потому что никогда не сможем быть прежними!

Врач подошел к окну, привычным движением провел рукой по подоконнику и посмотрел на пыль на подушечках пальцев.

— Ты что-то совсем плох, Станислас, — сказал он. — Может быть тебя неврологу показать? Или психиатру?

— Покажи хоть кому, — вздохнул Пенске, держась рукой за спинку кровати. — Я так устал за эти дни. Кстати, ты помнишь актрису Надежду Аквил? Наверняка ведь, ее все помнят. Так вот, я ей никогда не интересовался, но мне приснилась любопытная фотография. Молодая актриса стоит обнаженная, укрывшись листом пальмы. Если тебе интересно, то поищи это фото. В интернете или еще где... вдруг найдешь.

Станислас хотел было еще добавить, что люди придумали фотографию с глупой целью, но сдержался. Теперь каждое изображение умерших вызывало в нем негодование. Ему казалось большим жульничеством пытаться запечатлеть то, что было, но уже никогда не будет. Когда думаешь о прошедших событиях абстрактно, то это еще куда ни шло. Но если ясно видишь ушедших людей, то невольно недоумеваешь. Получается, что они как бы все еще есть, когда их нет. И в глубине души Станисласа прочно засела нелепая мысль: ты ведь этим не только обманываешь себя, но и вводишь в заблуждение их.