Каприз богини

И вот наступил самый ответственный момент полёта, их самолёт должен был коснуться земли. Однако всё пошло не в штатном режиме. Самолёт при посадке сделал "козла", да какого!? Первый же удар о посадочную полосу сломал шасси, его обломки пробили фюзеляж и баки с горючим, которое выплеснулось наружу. Следующее касание воздушного судна о бетон посадочной полосы породил множественные искры от трения, в результате чего вспыхнул огонь, тут же охвативший всю хвостовую часть лайнера. Руки бы обломать таким пилотам. Позже выяснилось, что автопилот вышел из строя и они сажали самолёт в ручном режиме, а без компьютера большинство современных пилотов делать этого не умеют. Не умеют от слова совсем, поскольку не учились этому даже на тренажёрах, не говоря уже о тренировочных полётах.

Родители у Георгия сидели в хвостовой части лайнера, сгоревшей дотла за ту пару минут от возникновения пожара до его полной остановки. А Егору повезло, он оказался на самой границе бушевавшего пожара и, хотя потерял сознание и обгорел, но сохранил жизнь.

Одновременная мгновенная смерть нескольких десятков людей в одной точке пространства разорвала ткань реальности. В этой точке столкнулись и перемешались сознания и души погибших людей и тех, кому впоследствии удалось выжить. Каким образом сознание Георгия соединилось с сознанием Марти, мы никогда не узнаем. Случилось то, что никогда не должно было случиться. Матрицы их личностей слились на какое-то время воедино, чтобы потом снова разделиться, заняв положенные им природой свои места.

И только значительно позже выяснилось, что симбионт, которого Альвисс предназначал для Марти почему-то перешёл в матрицу личности Георгия, вместе с успешно скопированными базами знаний и остались там, чтобы через какое-то время прорасти зёрнами невиданных на Земле знаний и умений.

А маг-целитель Альвисс не обнаружив в сознании Марти ни симбионта, ни каких-либо остатков знаний из своих учебных баз, списал этот эксперимент, как неудачный в этой части. Главное же, перенос сознаний совершился удачно для обоих мальчиков. Болезнь, терзавшая сына герцога исчезла без следа, магические способности тоже остались у обоих, к их обоюдной радости.

* * *

Между тем пострадавших, но выживших пассажиров того злосчастного рейса развезли по ближайшим больницам. Цветков оказался в одной из таких больниц в ожоговом отделении. Врачи оценили его состояние как очень тяжёлое. Процент обгоревшего кожного покрова был не столь высок, но основная его часть пришлась на голову, на которой живого места не осталось и мальчик, наверное, погиб, если бы не симбионт, который уже освоился в его мозгу и теперь отчаянно боролся за своё существование, запуская в организме процессы регенерации.

Однако, несмотря на то, что тело мальчика жило и боролось, его сознание не выдержало обрушившихся на него испытаний и нестерпимой боли, и душа его покинула. Но тело недолго оставалось без хозяина и в него заселилась душа другого человека. Пока она обживалась на новом месте симбионт Егора Цветкова сделал своё дело сократив процент поражённого кожного покрова до совсем небольшого значения.

Через неделю после описываемых событий новый хозяин тела пришёл в сознание.

Часть 1. И магия в придачу

Я проснулся и открыл глаза. Несколько секунд лежал, пока не вспомнил, что усыпили меня на операционном столе. "Значит, операция прошла успешно", — подумал я. По крайней мере, я на это очень надеялся. Согласитесь, обидно умирать в возрасте 49 лет, когда ты ещё полон творческих планов и нереализованных проектов.

Прислушавшись к себе, понял, что боли, мучившей меня в последнее время, не было. Но, почему-то болело лицо, оно прямо горело, словно я перележал на пляже под жарким летним солнцем. Я пошевелился, покрутил головой на подушке влево, вправо. Понял, что нахожусь в больничной палате. Моё шевеление заметила медсестра, сидевшая за столом у двери. Она встала и подошла ко мне. Всмотрелась в подключённую ко мне аппаратуру и удовлетворённо кивнула.

— Наконец-то очнулся, — сказала она. — Мне сказали, что тебя Георгием зовут, это так?

Я кивнул. Хотел сначала сказать, но не смог. Горло перехватило. Её слова подняли моё настроение, несмотря на довольно бесцеремонное обращение. Привык я в своём колледже к уважительному обращению по имени и отчеству, причём исключительно на "вы". Впрочем, о чём я думаю. Я же в больнице и живой, вот чему радоваться нужно.

— Пить хочешь? — спросила медсестра. — Давай, я тебя подсажу.

Она отцепила от меня пару датчиков, прикреплённых к моей тушке и, ухватив подмышки, подтащила поближе к изголовью. Я хотел помочь и опёрся ладонями в постель, но руки прострелило болью. Ладони мои тоже горели огнём. Я опустил глаза и посмотрел на свои забинтованные руки.

"Что с ними?" — подумал я, вопросительно глядя на медсестру.

— Ты чего, — спросила она, — не помнишь, что с тобой случилось? Бедный малыш, — она опять обняла меня, прижав при этом к своей пышной груди и поглаживая по плечам и спине.

От такого обращения, я слегка охренел. Потом подумал, что это такая мне медсестра досталась, жалостливая, сочувствует всем нам, болезным. На вид ей было лет 25-26, и она ещё не успела очерстветь душой.

— Такое часто бывает, — продолжала она говорить, — просыпается больной после операции и вспомнить не может, кто он, где он и что с ним случилось. Но, это ненадолго, скоро, всё вспомнишь.

Пока она ходила за водой, я успел рассмотреть и оценить её фигуру. Девушка явно не была чужда спорту, высокая, сильная с хорошо развитыми формами, она производила очень приятное впечатление.

"Как же она меня поить-то будет?" — подумал я. Всё лицо у меня было замотано бинтами.

Тем временем медсестра принесла бутылку с водой. На её горлышко была навинчена пробка с выходящей из неё трубочкой, которую она просунула мне в щель между бинтов, целясь мне в рот. Трубочка больно ткнула мне в губы. Я сделал усилие и приоткрыл рот. Трубочка проникла вглубь, и я подсосался к ней. Когда бутылка наполовину опустела, медсестра отобрала её от меня со словами:

— Пока хватит, сейчас в туалет пойдём.

Она помогла мне встать, и тут я понял, что тело это не моё. По жизни я был высоким, 188 см, а тут почувствовал себя если не лилипутом, то коротышкой как минимум. Медсестра тоже была выше меня на полголовы.

— Ну, чего ты встал-то? Меня что ли стесняешься? Ты на руки свои посмотри, ты же ими пока ничего сделать не сможешь. Пойдём, Гера, медиков не стесняются, а я помогу тебе. Пойдём, пойдём.

Она мягко потянула меня за собой, и я всё ещё ошарашенный, подчинился ей. Туалет оказался в соседней комнате, которую медсестра называла душевой. Там действительно кроме туалета была огромная ванна с душем. На мне был надет просторный балахон, типа женской ночной сорочки, только предельно простой, без кружев и прочих прибамбасов. Медсестра сняла его с меня, оставив голым. Рядом с унитазом была раковина для умывания, над которой висело небольшое зеркало. Я сунулся к нему и увидел полностью забинтованную голову. Только три небольших щёлки для глаз и рта. Тонкая шея и худые плечи.

"Я что, мальчишка?" — подумал я, и осмотрел себя, как мог. Плоский живот, узкий таз, худые ноги. "Да, — сделал я вывод, — похоже, что я сменил тело. Спасибо, господи, что не переселил меня в девичью шкурку". Я как мог, перекрестил себя. Фантастику я любил, и истории о попаданцах читал.

Медсестра стояла рядом и с интересом за мной наблюдала. Затем подошла к ванне и включила воду. Звук льющейся воды пробудил у меня желание и я живо подскочил к унитазу. Потом медсестра помогла мне залезть в ванну и, стараясь не замочить бинтов, помыла меня.

После водных процедур проснулся мой желудок и потребовал пищи. Покормили меня опять через трубочку, после чего я вскоре уснул.

Через два часа проснулся, и меня опять покормили всё тем же способом. После приёма пищи и туалета мы прошли в процедурную комнату, где меня начали разбинтовывать.

Сначала сняли бинты с рук. Я с интересом разглядывал свои пальцы и кисти. Жалкое зрелище, если откровенно. Когда с них спал последний слой бинтов, медсестра ахнула.

— Да, ты в рубашке родился, парень. Смотри, как быстро у тебя кожа нарастает. А ведь всего неделя прошла.

Руки мои были покрыты нежной розовой кожицей, сквозь которую хорошо были видны кровеносные сосуды. Медсестра густо покрыла их какой-то неприятно пахнущей жёлтой мазью, наложила на них ватную прослойку и аккуратно замотала бинтами.

Затем пришёл черед лица, но медсестра задумчиво сказала:

— Пожалуй, нужно всё-таки лечащего врача пригласить, пусть сам посмотрит.

Затем она обратилась ко мне:

— Ты, посиди пока спокойно, я быстро.

Она вышла, а я задумался. Что же всё-таки произошло со мной? Про себя я всё прекрасно помнил. Бородкин Георгий Андреевич, 49 лет, преподаватель математики, работаю в строительном колледже. В летнее время подряжаюсь на халтурку, произвожу любые работы, связанные с электричеством в дачных домиках и строящихся коттеджах. Бывает, что за пару летних месяцев зарабатываю свою зарплату в колледже за весь учебный год. Женат, имею сына и двух внуков. Сын живёт отдельно и даже в другом городе, а мы с женой остались вдвоём.

А недавно врачи обнаружили у меня онкологию и назначили на операцию. Операция дорогостоящая, но мне повезло попасть на бюджет. Так что я должен был уплатить только за некоторые дополнительные услуги, не входящих в перечень бесплатных.

И вот, я сижу здесь в теле мальчишки. Это не моё тело, я знал это точно. В таком же возрасте оно у меня было другое. Я был спортивным мальчиком и развит не по годам. А это что? Задохлик какой-то. А какой отсюда следует вывод? Правильно, где-то там, на операционном столе лежит мой труп, ну или лежал. Не знаю, как тут время считать. Может быть, моё тело уже оплакали и похоронили. Я вспомнил жену, сына, внуков и мне стало грустно. Как-то здесь всё у меня сложится? Здоровье этого тела, в котором я очутился, не вызывало у меня энтузиазма. Похоже, что оно обгорело на пожаре. Я сделал некие усилия, чтобы вспомнить хоть что-нибудь об этом мальчике. Нет, никаких мыслей, никаких воспоминаний мне от него не досталось.

Пришла медсестра и привела с собой доктора, мужчину лет пятидесяти. Мой ровесник фактически. Вдвоём они быстро сняли с моей головы бинты и врач, не удержавшись, даже присвистнул от удивления.

— Если так и дальше пойдёт, то бинты через неделю можно будет совсем снять, — сказал он. — В моей практике это впервые. Такая регенерация. Я о таком только слышал, да и то не верил. Надо же, сподобился своими глазами чудо узреть.

Меня опять измазали всего и забинтовали.

— Следующий осмотр проведём послезавтра, — уходя, сказал доктор, весьма озадаченный увиденным.

Следующие два дня прошли без изменений. Я большую часть времени спал, часто кушал, медсестра регулярно водила меня в туалет. Интересно, что в палату ко мне никого не подселяли и ещё одна койка пустовала.

После следующего медосмотра мне забинтовали только ладони, оставив запястья и пальцы свободными. Лицо забинтовали, но оставили открытыми глаза, и я смог двигать челюстью и разговаривать. Ещё через неделю бинты сняли окончательно.

Рассмотрев себя в зеркало, я страшно расстроился. Медсестра, так и не дождавшись, пока ко мне вернётся память, рассказала об аварии самолёта, о гибели моих родителей, об ожогах, которые я получил.

Ожоги изуродовали моё лицо. На других участках, которые тоже были подвергнуты ожогам, кожа восстановилась нормальной, какой она и должна была быть, а вот на лице остались шрамы, а новая кожа блестела как глянцевая, производя жуткое впечатление на окружающих.

Моя медсестра, её звали Рая, сшила для меня маску из чёрного бархата. Кстати, что было удивительнее всего, мои волосы на голове отрасли как ни в чём не бывало. Они, конечно, были ещё коротенькие, но густо покрыли всю поверхность головы. Это позволит мне отрастить длинные волосы, которые прикроют часть моего уродства. Не закрытым останется только передняя часть лица. Возможно, когда я подрасту, то может быть, у меня будет расти борода и усы. Тогда, надев большие черные очки, мою кожу на лице будет просто не видно, и я смогу ходить без маски, и не пугать окружающих своим видом. Но, когда это ещё будет, если будет.

В маске я выглядел загадочно. Рая купила мне бейсболку и черные очки. Так хотя бы люди могли со мной разговаривать. А с ними я стал встречаться регулярно.

Во-первых, меня перевели в общую палату на шесть человек. Хорошо, что Рая дала мне ключ от душевой комнаты с унитазом, я один раз в общий туалет заглянул и больше появляться там, у меня желания не возникало.

Во-вторых, в середине августа меня навестили чиновники из органов опеки и попечительства. Обрадовали меня, рассказав какое светлое будущее меня ожидает. Интересно, по каким критериям подбирают туда на работу людей? Почему они все, как один производят неприятное впечатление? Бегающие, холодные глаза, фальшивые улыбки. Понимаю, что вопросы риторические, но всё же.

В-третьих, уже в последние дни августа меня навестила одна моя одноклассница. Она была писаной красавицей, высокой для своего возраста, выше меня на полголовы. Её фигура была уже почти сформирована, поэтому в джинсах и лёгкой белой курточке на молнии по случаю прохладной погоды, она выглядела весьма привлекательно. Короткие светлые волосы, правильные черты лица, я бы даже сказал аристократические, и умные серые глаза. Она пришла вместе со своей мамой, которая понравилась мне даже больше дочери. Мне нравился такой тип женского лица. У моей жены был такой.

Я в маске спустился к ним в холл, где ходячие больные встречались со своими родственниками, и поздоровался.

— А голос у тебя остался прежним, — сказала девочка и попросила меня снять маску. Я снял.

Девушка жадно всмотрелась в моё лицо, похоже, что её нисколько не смутило моё уродство.

— Нас предупредили, что ты потерял память, — сказала она, — неужели ты меня не помнишь? Мы с тобой, 8 лет с первого класса за одной партой просидели. Нынче, перед летними каникулами ты признался мне в любви.

Я покачал головой:

— Извините, но у меня действительно почти полная потеря памяти, однако мы можем познакомиться заново, — сказал я и, надев маску, представился: — Меня зовут Георгий Цветков. Я круглый сирота, как мне сказали. Своих родителей я тоже не помню. Скоро меня выпишут из больницы и отправят в детский дом. Если меня никто не усыновит, то мне предстоит прожить там три года. Оказывается, с 14 лет уже не усыновляют, но могут взять под опеку. Но, учитывая мою внешность даже на это мне можно не рассчитывать.

— А меня зовут Евгения Зотова, — ответила девочка. — Познакомься с моей мамой, её зовут Анна Даниловна.

Женщина кивнула мне, а вежливо склонил голову и сказал:

— Очень приятно познакомиться с такой красивой женщиной.

— Скажи, Гера, а ты помнишь хотя бы название города, в котором мы с тобой жили и учились? — спросила Евгения.