Андрею стало очень обидно. Вот гад, подумал он, даже не обернулся. Уверен на сто процентов, что я ему ни разу не конкурент. Смотрит, как на предмет мебели. Или, не знаю, на элемент дизайна. А я вот возьму сейчас и скажу ей...

— Ладно, Сорокин, хватит столбом стоять. Давай, веди меня в каменные палаты.

— Ага, — туповато сказал Андрей, силясь придумать что-нибудь остроумное. — Прошу проследовать.

И первым побрел к подъезду. Потянул на себя облупленную синюю дверь, в которую был вставлен некрашеный лист фанеры. Пропустил Ксюшу и следом за ней переступил порог, морщась от запаха, долетавшего из подвала. Воняло дохлыми кошками. Или, может, дохлыми крысами.

В подъезде было темно, чему Андрей был, в общем-то, рад. Ему совсем не хотелось разглядывать искореженные почтовые ящики, заплеванный пол, черные ожоги на потолке и корявые иероглифы на стене, самый крупный из которых доводил до сведения: "Море там" и был для наглядности снабжен стрелкой. Видимо, среди дворовой шпаны попадались романтические натуры, втайне мечтающие о соленых брызгах в лицо и фок-мачтах с белоснежными парусами на горизонте.

Впрочем, мрак был все же разбавлен струйкой желтоватого света, который лился с третьего этажа. По крайней мере, лестницу было видно.

— Ну что, — спросил Андрей, — на лифте поедем?

— Да ну его, — сказала Оксана. — Там какую-то дрянь разлили. Подошвы прилипают. Не видел еще?

— Не, — сказал Андрей, — я сегодня пешком спускался.

— Ну, вот и пойдем пешком потихоньку. Дай руку, Сорокин.

Бережно взяв ее маленькую ладошку, Андрей пошел впереди, то и дело оглядываясь, чтобы полюбоваться, как она осторожно взбирается по ступенькам. Перила тихо скрипели, где-то на верхних этажах захлопнулась дверь, и лифт ожил в своей шахте. Постепенно становилось светлее. Они миновали третий этаж, где одинокая сороковаттная лампочка сияла, словно сверхновая. Андрей замедлял шаги, но четвертый, на котором жила Оксана, приближался неумолимо. Наконец, они остановились возле двери, обитой коричневым дерматином.

— Молодец, Сорокин, справился, — похвалила его Оксана. — На этой романтической ноте разрешите откланяться.

— На выпускной придешь завтра? — брякнул Андрей и тут же обозвал себя идиотом.

— Нет, не приду, Сорокин. Нафиг мне аттестат?

Андрей думал, что она заливисто рассмеется или, по крайней мере, добавит еще что-нибудь язвительное, но Оксана только улыбнулась тихо и мимолетно. И это было настолько на нее не похоже, что он неожиданно для себя произнес:

— Ксюшенька, у тебя все нормально?

— Все нормально, Андрей, — она прислонилась спиной к двери и подняла на него глаза. — Все хорошо, просто очень грустно.

— Почему грустно, Ксюша? — растерянно спросил он.

— Не знаю... Предчувствие непонятное.

Несколько секунд было тихо. Потом она вдруг сделала шаг вперед, взяла его обеими руками за воротник и даже, кажется, попыталась встряхнуть, как Глеб Жеглов какого-нибудь замоскворецкого гопника.

— Сорокин, — сказала Ксюха, глядя ему в глаза. — Пообещай, что никогда меня не забудешь.

Андрей опешил.

— Ч-чего? — пролепетал он. — Ксюха, блин, что за глупости?

— Пообещай, говорю!

— Ладно, — осторожно сказал Андрей. — Торжественно обещаю. Теперь при всем желании не получится...

— Ну, вот и чудненько, — она уже улыбалась свой обычной улыбкой, от которой пацаны в округе падали штабелями, и шутливо-бережно поправляла ему измятый ворот рубашки. — Давай, Сорокин, до завтра. На выпускном увидимся.

И, не давая ему опомниться, развернулась и надавила кнопку звонка. "Иду, иду, — раздалось из глубин квартиры, — сейчас, погоди минутку". Андрей отошел к лестнице и оттуда оглянулся на Ксюху. Та подмигнула и помахала рукой.

— Ага, — сказал он. — Увидимся завтра, да.

В замке повернулся ключ. Андрей не стал ждать и шагнул за угол. Он еще услышал, как Ксюха произнесла: "Приветик. Видишь, как обещала". А потом дверь за ней захлопнулась, и Андрей остался один в желтоватой электрической полутьме. "И что это было?" — подумал он, медленно поднимаясь по лестнице. Из-за выпускного у всех, похоже, крыша слегка того... А у девчонок в первую очередь. Ну, да, у них же сейчас забот непочатый край. Платья эти пресловутые, прически, маникюр-педикюр... Серьезное испытание для неокрепшей девичьей психики...

С этой мужественной мыслью Андрей, наконец, добрел до своей двери и нашарил в кармане ключ. Мама, наверно, легла уже. Их там, в магазине, загоняли конкретно — каждый день после работы часа на два приходится оставаться. А не нравится — вали, желающих много.

Андрей осторожно переступил порог и с удивлением заметил, что в комнате горит свет. Мама уже оторвалась от телевизора и шла к нему, улыбаясь. Она была не в халате, а в светлой нарядной блузке; губы аккуратно подкрашены любимой яркой помадой, глаза блестят — одним словом, создается полное впечатление, что госпожа-товарищ Сорокина не с работы вернулась, а, наоборот, собирается в гости, чтобы там гулять до утра.

— Ты чего это? — спросил Андрей подозрительно. — Уходишь куда-то, что ли?

— Нет, — она улыбнулась, — сижу, тебя жду.

— Это еще зачем?

— Ну, как же! Последний день у тебя сегодня. Точнее, последний вечер — день еще завтра будет. А потом выпускной, и все...

— Мама, — твердо сказал Андрей, — ты меня пугаешь. Что значит "все"? Нас там что, пристрелят, чтобы не мучились?

— Типун тебе на язык. Просто, Андрюшка, взрослая жизнь, она такая, знаешь... Ну, в общем, школьникам она совсем не так представляется.

— Серьезно? — заинтересовался Андрей. — Ну-ка, ну-ка, а поподробнее можно? Я уже прямо заинтригован.

— Будет тебе завтра интрига. А пока иди, руки мой, выпускник. Почти остыло уже.

— Дай с двух раз угадаю. Курица?

Она рассмеялась. С недавних пор это была их любимая семейная шутка. Зимой мама по очень хитрому блату устроилась в магазинчик, который открыла на рынке местная птицефабрика. Парадоксальным образом, августовский дефолт, чуть не обрушивший экономику, предоставил хранителям инкубатора новый шанс. Иноземные чудовища-бройлеры, напичканные гормонами по самое не могу, постепенно исчезали с прилавков, потому что кончились баксы на их доставку из-за границы. И теперь наши маленькие, но гордые куры осторожно выбирались на свет. Как люди под предводительством Джона Коннора, пережившие нашествие терминаторов. А мама радостно тащила с работы охлажденные тушки в упаковке под цвет российского триколора — сотрудникам магазина разрешали покупать прямо с фабрики без наценки.

По телевизору каждый случай, похожий на историю с курами, описывали с придыханием и дрожью в голосе. После таких репортажей возникало стойкое ощущение, что кризис был для России прямо-таки даром небесным, просто народ еще не успел понять. Народ, он ведь у нас такой... Как бы это сказать помягче? Медленно запрягает. Но еще чуть-чуть — и "отечественный производитель", подобрав спадающие портки, рванется с низкого старта к солнцу.

— А вот и не угадал, — заявила мама. — Котлеты пожарила, как ты любишь.

— Да ладно, — поразился Андрей. — Свинина же дорогущая. Да и возиться с ними... Когда это ты успела?

— А я сегодня после обеда отгул взяла.

— И что, неужели дали?

— Ну, так ведь и повод нерядовой.

Андрей, подняв крышку над сковородкой, втянул упоительный аромат.

— Садись, садись, я поставлю.

Он занял свое привычное место и набросился на еду. Мама сидела напротив, подперев рукой подбородок, и задумчиво улыбалась. Она смотрела на него с таким видом, словно видела последний раз в жизни, потом достала платочек и украдкой промокнула глаза. Андрей не выдержал и сказал:

— Слушай, хватит меня разглядывать. Что я, на луну улетаю?

— Все, все, не буду больше. Ты, главное, кушай, кушай... Ой, я ж совсем забыла!

Она метнулась в комнату и вернулась с высокой, непропорционально вытянутой бутылкой. Андрей едва не подавился от удивления. До сих пор мама чуть ли не за сердце хваталась, если он на семейном празднике выпивал глоток сухого вина. А тут вдруг лично тащит коньяк. Чудные дела творятся на белом свете...

Мама поставила на стол два маленьких хрустальных бокала и протянула ему бутылку.

— Ну, давай, разливай, мужчина. Только мне капельку.

— Прасковейский? — спросил Андрей, поднося к глазам этикетку.

- Нет, дагестанский.

— А, ну да. Как там в КВНе шутят — двадцать лет на рынке чая со спиртом?

— Нет, что ты, это настоящий. Пять звездочек, видишь?

— Угу... Этот твой подарил? Чабан с кинжалом?

Мама пригрозила ему пальцем, но потом, не выдержав, улыбнулась.

— Андрюшка, ну что за глупые шутки? Гаджи Мамедович серьезный мужчина. Бизнесмен, опять же, фирма у него есть. Вот ты уедешь в институт поступать — кто тут обо мне позаботится?

Ага, серьезный мужчина, подумал он с неприязнью. Старый хрыч — за пятьдесят ему, а туда же. Это при том, что маме едва тридцать семь исполнилось. И фирма у него мутноватая. Чем занимается — непонятно, понты сплошные. А спросишь прямо — улыбается и молчит как памятник Расулу Гамзатову. Или Гамзатов живой еще? Надо в энциклопедию заглянуть для расширения кругозора...

— Ну, Андрюша, — сказала мама, поднимая бокал, — теперь ты у меня совсем взрослый. Давай, чтобы все-все у тебя сложилось! И, самое главное, пусть завтра удача будет. Хотя, почему удача? Такой орел вырос! Все отлично получится, я даже не сомневаюсь!..

Она чокнулась с ним, глотнула пахучую янтарную жидкость и смешно зажмурилась. Андрей не совсем понял смысл последнего пожелания, но тоже выпил и закусил котлетой. Согревающая волна разошлась по телу. Хороший коньяк, глубокомысленно подумал Андрей, хотя другого пока не пробовал. Как-то не наливали.

Они поболтали о пустяках, мама разрешила налить еще по одной, а потом унесла бутылку. Видно было, что ее уже клонит в сон.

— Ты иди, ложись, — предложил Андрей, — а я тарелки помою.

— Правда? Ой, спасибо, Андрюшка. Я за эту неделю вымоталась совсем, а завтра с утра опять на работу. Это еще хорошо, что прическу успела сделать. А то пришла бы к сыну на выпускной как лахудра.

— Ладно, ладно, не прибедняйся. Ты их там всех затмишь.

— Серьезно?

- Стопудово! Спокойной ночи...

Разобравшись с посудой, он долго плескался в ванной, потом прошел в свою комнату. Читать уже не хотелось, и свет он включать не стал. Шире открыл окно и посмотрел во двор. Беседка была пуста, фонарь равнодушно горел напротив подъезда. Где-то очень далеко брехала собака. Пятиэтажки дремали в молочно-белом лунном сиянии.

Андрей стоял, завороженный южной ночью, и не сразу заметил, что в комнате что-то переменилось. Боковое зрение уловило мерцание в дальнем углу, где висела книжная полка. Андрей подошел поближе, присмотрелся и не поверил своим глазам.

На полке уже много лет валялся кусочек люминофорной смолы. Те самые Горючие Слезы, привезенные из далекого и полумифического Эксклава. Ученые говорят, что это продукт жизнедеятельности загадочной местной фауны — ну, вроде как жемчужины у моллюсков. Воочию никто процесса не наблюдал. А в народе жила легенда — тамошние "мурены", перед тем как сожрать очередного охотника, плачут, сожалея о том, что природа отвела им такую роль в пищевой цепочке. Плачут, но продолжают жрать. И слезы их, падая на траву, моментально затвердевают, чтобы потом оказаться в сумках у отважных старателей. Эту субстанцию контрабандой везут на "большую землю" и продают как полудрагоценные камни.

Главная фишка в том, что кусок смолы, полежав на солнце, потом начинает отдавать свет. Это очень красиво смотрится в темноте — синевато-голубой огонек. От того, насколько он яркий, в конечном счете, и зависит цена. Но люминесцируют камешки не всегда — шоу начинается неожиданно, угадать заранее невозможно. Вот за эту непредсказуемость их и любят модницы, да и просто ценители сувениров. Эзотерики, которых после распада Союза развелось как собак нерезаных, усматривают во всем этом мистический смысл. Дескать, яркое и насыщенное свечение предрекает владельцу скорые перемены в судьбе.

К сожалению, может так получиться, что Слеза вообще себя не проявит. Камешек есть, а свечения нет. Вот такой ущербный кусочек достался Андрею в детстве. Отец подарил — а через пару месяцев свалил к своей "шибанутой", как ее ласково называет мама. С тех самых пор и пылился на книжной полке прозрачный шарик размером с грецкий орех, и Андрей давно перестал обращать на него внимание.

И вот сейчас Горючая Слеза ожила.

Но свечение не было синеватым. Искорка, мерцающая внутри, имела багрово-красный оттенок и с каждой минутой разгоралась сильнее. Словно открылся налитый кровью звериный глаз.

Глава 2

Андрей проснулся ближе к полудню и долго лежал, уставившись в потолок. Он пытался вспомнить сон, который только что видел, но обрывки стремительно выветривались из памяти — скользящие тени, клыкастые пасти и огненные глаза...

Глаза! Андрей вздрогнул и приподнялся, чтобы заглянуть на книжную полку. Но кусочек смолы, озадачивший его вчера багряным сиянием, снова превратился в скучный бесцветный шарик. Он мирно впитывал дневной свет — наверно, готовился к следующему сеансу. Андрей снова откинулся на подушку. Ну, мало ли... Может, какой-нибудь редкий сорт. От особо тормознутой мурены. Лежал, лежал десять лет, а потом вдруг раз — и зажегся. Ну и что, что Андрей о таком не слышал? С этими тварями даже ученые толком разобраться не могут. Сфотографировать их нельзя (мурен, конечно, а не ученых), живьем захватить — тем более. Вот и фантазируют в своих диссертациях о том, чего сами в жизни не видели. Естественно, Андрей вчера впечатлился — отсюда и сон этот жутковатый.

Кстати, одна из тварей в ночном кошмаре цапнула его за предплечье. Да, да, точно! За секунду до пробуждения. Собственно, из-за этого Андрей и проснулся — до сих пор рука ноет.

Сразу вспомнились фильмы ужасов а-ля "Кошмар на улице Вязов". Он посмотрел на руку и был даже немного разочарован, не обнаружив там ни кровавых ран, ни следов когтей. Правда, кожа на предплечье была слегка покрасневшая, как будто он расчесал во сне комариный укус. Елки-палки, как все банально...

Взгляд блуждал по комнате, задерживаясь на привычных деталях. Вот исцарапанный стол, за которым Андрей когда-то решал квадратные уравнения и спрягал в тетрадке глаголы. Вот шкаф, лет на десять старше Андрея — дверца толком не закрывается, а под ножку подложен толстый кусок картона, чтобы конструкция не шаталась. В углу за шкафом — футбольный мяч, ободранный просто до неприличия, словно его наждачкой скребли. Ну, еще бы — у нас тут вам не Европа, травяных газонов не наблюдается. Играем на асфальте или, в лучшем случае, на мелкой щебенке, которой покрыта школьная спортплощадка. Мяч периодически улетает в колючие заросли, падает в лужу и цепляется за торчащую проволоку. И так несколько лет подряд. Да уж, не позавидуешь круглому...

Андрей поднял глаза к потолку. Там желтело высохшее пятно, похожее очертаниями на Северную Америку. Во всяком случае, два потека очень удачно изображали Флориду и Калифорнию. Это были следы потопа, который соседи сверху устроили в конце февраля. У них там сорвало кран, и вода весенним ручьем устремилась вниз вплоть до первого этажа. Обои в комнате вздулись, и Андрей прокалывал шилом чудовищные волдыри на стене, чтобы выпустить оттуда лишнюю жидкость. Потом обои высохли и, как ни странно, аккуратно улеглись на прежнее место — остались только небольшие морщинки. Ну, и пятно на потолке служило зловещим напоминанием о сантехнической катастрофе. Каждый раз, натыкаясь на него взглядом, мама вздыхала и говорила: "Заново белить надо". Андрей соглашался, что да, мол, надо — и все благополучно оставалось по-прежнему. И казалось, что он всю жизнь будет просыпаться в этом крошечной комнате и смотреть, как солнечный луч осторожно ложится на выцветшую крышку стола. И вот теперь вдруг все кончилось, потому что вечером уже выпускной...