Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
На площадке между вторым и третьим этажом я поставил сумки на пол и изучил открывающийся из окна вид. Вполне. Прямо напротив стоит двухэтажный особнячок с фасадом, покрытым рустикой на восточный мотив. Третье слева окно на втором этаже приветственно зияет открытой форточкой. То, что надо! Я даже смог разглядеть в кабинете саваковца фрагмент знакомой по его воспоминаниям обстановки.
Тихо. Из бачка для бытовых отходов пованивало селедкой.
Я приоткрыл окно, впустив свежий воздух, и опустился собирать лук. Разборный "олимпик" был беззастенчиво стырен мною одной светлой июньской ночью из института Лесгафта. Особых переживаний я по этому поводу не испытывал, их там было больше десятка... Да и не баловаться взял...
Быстрыми отработанными движениями установил рогатый стабилизатор на рукоять, закрепил болтами плечи. Закрутил тетиву и зацепил за ушко к нижнему плечу. Теперь самое тяжелое, лук-то взрослый... Уперся, надавил левой ногой на рукоять, и, кряхтя от напряжения, потянул лук на сгибание. Уф... Второе ушко тетивы встало в верхнее плечо. Готово.
Задышал глубже, стараясь привести себя в норму. Техникой стрельбы я овладел, а вот самоконтролем... Это ж совсем другое дело, а именно в нем сейчас ключ к успеху. Попытался усилием воли смахнуть лишние мысли — но не тут-то было, меня по-прежнему чуть потряхивало.
От страха? От возбуждения? Сразу и не понять.
Надел напальчник и прикрыл глаза, вслушиваясь в окружающий мир. Отключить все мысли. Охватить разом все долетающие звуки. Вдох — выдох... Вдо-о-ох — вы-ы-ыдох...
Где-то вдали по бульвару покатил от остановки трамвайчик. Порыв ветра колыхнул ветви старых тополей. Отразилась от стен предупреждающая трель велосипедиста. В проулке колокольчиком разлился детский смех. Кто-то выше громыхнул на кухне кастрюлей. Вдох — выдох...
Теперь все внимание на руки. Погладил друг о друга пальцы, пытаясь разобраться в тончайших оттенках тактильных ощущений. Большим пальцем по указательному... По среднему... По безымянному... По мизинцу, от самой верхней фаланги, медленно вниз, до самой подушечки... Слегка щекотно... Вдох — выдох...
Левой ладонью свободным хватом взялся за рукоятку, правой положил стрелу на полку, хвостовик на тетиву. Снова закрыл глаза, вдох-выдох...
Заплел пальцами тетиву и чуть-чуть натянул, только чтоб почувствовать упругость лука. Вдо-о-ох, ощущаю, как входит воздух, как становится легко внутри. Вы-ы-ыдох, выдуваю из груди все эмоции, становится еще легче. Представляю, как выдохнутое облачко беспокойства развеивается, сносится сквознячком, бесследно растворяется в кристально-прозрачном после дождя воздухе, и на лице появляется след умиротворенной улыбки.
Открываю глаза и расслаблено поднимаю лук в сторону чернеющего напротив и чуть ниже меня провала форточки. Все мысли затихли, эмоции выдохнуты... Подправил левый локоть, плавно-спокойно натянул лук, задержал дыхание на полувдохе, проконтролировал растяжку по кончику стрелы... Чуть отодвинул ладонью рукоятку, тетива прижалась к подбородку... Прицел. Выпуск.
Лук начал заваливаться вперед на вытянутой руке, но успеваю заметить, как стрела легкой тенью скользнула прямо по центру форточки и задрожала, воткнувшись в спинку кресла.
Я широко, победно улыбнулся. Есть! С первой стрелы! Да я Робин Гуд!!!
Вторник, 23 августа 1977 года, вечер
Москва, Павелецкий вокзал
В прокуренную каморку, на двери в которую висело "помощник коменданта", я зашел уверенно — в сумке у меня лежала бутылка нездешних форм. Великая редкость — кьянти Руффино этим маем каким-то чудом добрался до прилавка гастронома "Стрела" и завис там, не вызывая никакого интереса у постоянных покупателей. Увидев его, я ошеломленно поморгал и метнулся за деньгами, а, вернувшись, упросил одного из стоящих в очереди бухариков взять на меня сразу три. Очередь весело погоготала, комментируя заявку от комсомола, продавщица деликатно оглохла, и вот теперь я готов коррумпировать.
Офицер затравлено взглянул на очередного просителя, и я его прекрасно понимал: за те полтора часа, что пришлось простоять в очереди в душном коридоре, кто только сюда не заходил: и распаленный полковник-гипертоник, чей мощный рык был прекрасно слышен сквозь закрытую дверь, и мамаши с орущими младенцами, и табуны молодых лейтенантов. И всем было надо от него билетов. Срочно! В конце августа! Из Москвы!
Я поставил оплетенную соломой пузатую бутылку на край стола, этикеткой от себя, и изобразил смущенную улыбку.
— Товарищ капитан, очень, очень надо. От команды отстал, мне тренер голову свернет, если я на позицию не выйду... — и я тряхнул чехлом с луком. — Пожалуйста, помогите, я от ЦСКА выступаю...
— Какая правильная молодежь у нас растет! — воскликнул оживший на глазах капитан, и ловким отработанным движением засунул презент в тумбу. Посмотрел на меня с веселой приязнью: — Куда и сколько?
— Да, один любой, на ставропольский, на сегодня, — я на радости поддернул сумку и чертыхнулся про себя, услышав, как глухо стукнулся пистолет о рукоять кинжала.
— Садись, — кивнул он в сторону стула, и взялся за телефонную трубку. — Ритуля-красуля, посмотри мне из брони один на сегодня на семьдесят седьмой...
Ожидая ответа, он механически постукивал кончиком карандаша по столу. Я же, расслабившись, наблюдал, как, извиваясь, поднимается к давно небеленому потолку струйка дыма от положенной на край пепельницы сигареты.
Все, вроде, в порядке. В САВАК послание закинул, афганскому послу — тоже, прямо на кухню. По идее, должно хватить. До верхов точно дойдет, иранец — один из многочисленных племянников главы САВАКА Нассири, посол Афганистана в Москве — шурин Дауд-хана. А как отрабатывать такую информацию и там, и там знают хорошо.
Афганский лидер последние четыре года сидит словно на вулкане: мятежи и попытки переворотов идут косяком, причем все со стороны проамериканских и клерикальных группировок. Не любят они "красного принца" за тесные связи с СССР, непокорность и реформы. А теперь еще и леваки зашевелились. Чем это все само по себе закончится — мне известно. Вот пусть заинтересованные стороны, сам сардар Дауд да шах Ирана, уже инвестировавший в соседа почти миллиард долларов, и стабилизируют ситуацию. Сохранение там статус-кво на ближайшие годы — это лучшее, что можно представить для Союза. Шурави сейчас на улицах Афганистана — подчеркнуто уважаемый человек, в доме — по-настоящему желанный гость. Там даже межклановые стычки приостанавливают, когда экспедиции советских геологов надо проехать по дороге, где идет стрельба! Вот пусть так все и остается.
Тут воображение опять сыграло со мной дурную шутку, причудливо исказив запах сигаретного дымка. Я стремительно позеленел и громко сглотнул.
— Ты чего, паря? — встревожился капитан, оторвав ухо от трубки.
— Траванулся... — пробормотал я, прислушиваясь к взбунтовавшемуся нутру.
— Да? — он ехидно заулыбался. — Очень на птичью болезнь похоже.
— Это какую? — напрягся я.
На память приходило только "доктор сказал, что у меня какая-то болезнь, то ли два пера, то ли три пера".
— Перепел, — коротко бросил он, все так же насмешливо скалясь.
— А... Нет, не пил...
— На воды, — набулькал он из мутноватого графина.
Я быстро влил в себя стакан затхлой тепловатой водицы, и меня чуть отпустило.
Зря, зря я так глубоко залез в память саваковца — теперь в запахе любого дымка стало чудиться паленое человеческое мясо. Гадость какая, эти его любимые воспоминания, брр... Перед глазами опять промелькнула картинка с извивающимся на раскаленном железном столе женским телом, в ушах раздался вой, в котором не осталось ничего человеческого...
Я вскочил и стремительно рванул в дверь.
Минут через десять вернулся, расслабленный и бледный и молча прислонился к косяку. Капитан взглянул с сочувствием и протянул записку:
— На, болезный, иди в воинскую кассу без очереди, я позвонил. Одно верхнее в купе пойдет?
— Спасибо громадное, — обрадовался я.
— Еще воды?
Я помотал головой:
— Нет, вроде отпустило. Спасибо, товарищ капитан, выручили!
Я с облегчением поспешил к кассе. Отлично, успеваю, до отправления ставропольского поезда еще три часа.
Мысли о предстоящей операции немного отвлекали от того шершавого кома, что саднил в груди.
Уж здесь-то я кругом прав, однозначно. Пусть он еще не начал, но ждать-то зачем? И передоверить это письмам не могу, ненадежно. Я просто нанесу удар превентивного возмездия. Использую высшую меру социальной защиты. Имею право. Да и обязан.
Четверг, 25 августа 1977 года, день
Новошахтинск
Городок встретил меня рядами пыльных пирамидальных тополей, стендом с газетой "Знамя шахтера" и оригинальным памятником "глыба антрацита". Черный кусок породы размером с ковш экскаватора металлически поблескивал с постамента неровными сколами. Я обошел по кругу, с интересом потрогал. На пальцах остался темный след. Вытер о линялое трико и огляделся.
Ну, вот я и тут. И где мне прикажете его искать? Нет, примерно-то предполагаю, провел изыскания... Дом, училище, гараж, на лавочке у пруда — но тут как повезет. Придется порыскать.
Наклонился, перетянул поплотнее шнурки на темно-синих стоптанных кедах и отправился осматривать места.
Мой энергичный поначалу ход скоро замедлился, перейдя в неторопливую прогулку. Чем глубже я забредал в немощеные переулочки со смешными названиями, чем дольше ёмко вдыхал долетающие из садов запахи, тем явственней меня отпускало. Постепенно, исподволь, этот городок вымыл из меня напряжение последних дней — так морская вода чистит погруженную в нее рану. И вот я уже не ношусь, а расслабленно бреду, улыбаясь встречающимся забавностям, вроде стыка Зеленого переулка и Красного проспекта, крепких сортирных будочек во дворах многоквартирных домов, гневливо раздувающемуся на посвистывание индюку.
— Пройдусь по Абрикосовой, сверну на Виноградную, — промурлыкал я, — настоящему индейцу завсегда везде ништяк!
В теплом и сухом воздухе разливался тонкий аромат спелых яблок, и как-то сама собой пришла чуть кружащая голову истома. Прикупил кефир и свердловскую слойку, а затем привольно расположился прямо на траве под старой дуплистой грушей. Первой в ход пошла хрустящая, посыпанная сладкой крошкой корочка, а затем я принялся слой за слоем разматывать и отправлять в рот ажурный, слегка промасленный слоёный мякиш.
Эх, сейчас бы сверху чашечку капучино еще... Хорошо-то как... Еще найти бы побыстрее объект, иначе я тут зависну. И что тогда, ночевать под кустом?
Я пошатался по Новошахтинску еще с часок, заглядывая в запланированные для осмотра места. Нигде нет. Его жену с детьми на улице видел, а в квартирке на звонок никто не откликнулся. В училище не нашел. На спортгородке тоже нет. Гараж заперт. Где же оно бродит?
Не смотря на неудачу поисков, на меня навалилось какое-то пофигистическое состояние.
"Наверное, откат после московских эскапад", — лениво подумалось мне.
Вроде должен волноваться, мандражить, ан нет. Под деревьями в прозрачной тени воздух был подобен парному молоку, и я плыл в нем как в море блаженства, периодически выныривая в пятна солнечного света.
Впрочем, все заканчивается.
— Эй, — с надрывом окликнул меня тонкий голосок, — пацан, десять копеек дай!
Я вышел из нирваны и оглянулся. Позади, метрах в трех стоял, задиристо скалясь, сопляк лет двенадцати. В скверике за ним сидела, внимательно наблюдая, напружиненная троица примерно моего возраста.
"Понятно... Надо ломать им сценарий. Не охота ни махаться, ни бегать от них по городу. Заодно, может, что на косвенных прокачаю".
— Пошли, — бросил я мелкому задире, на ходу пытаясь определить в тройке лидера.
Справа сидел крупный лобастый парень. Рыхловат и трусоват. Да и глуповат, похоже. Нет, не он. Чуть улыбаюсь, увидев выглядывающие из-под эластика треников белые носки. По центру, увидев мою ухмылку, напрягается жилистый. Этот в драке может быть опасен — возможно, знает бокс. Ага! Жилистый вопросительно посмотрел на жгучего брюнета, что слева. Суду все ясно. Встречаюсь с цепким и умным взглядом. Нет, этому драться в лом, но ритуал... Чужой на районе...
— Какие люди, боже праведный, сидят на корточках в подъезде! Нет ничего на свете правильней их пониманья дружбы, чести, — с ходу польстил я компании и протянул руку старшаку. — Привет, пацаны. Поможете?
Брюнет на мгновение замер, раздумывая, потом пожал руку. Приподнял бровь, как бы говоря "это еще ничего не значит", сплюнул шелуху, и спросил с ленцой:
— Я тебя тут не видел. К кому приехал, с какого района?
Я непринужденно расположился на скамейке напротив, не торопясь разыскал в сумке кулек с карамелью "Мечта" и протянул:
— Угощайтесь. Не знаю я ваших районов...
Кулек подвергся разграблению, а жилистый, нагло глядя мне в лицо, взял сразу три. Я тоже хрустнул сладковато-кисленькой карамелью и сгенерировал версию:
— К Ваське приехал, закорефанились летом на практике. Он на сварщика учится здесь.
— Ааа... — протянул брюнет понимающе, — это с тридцать девятого училища, значит. А с какой группы?
— А фиг его знает... — и я осторожно прозондировал, — помню, что классного "Антенной" зовут, учитель русского.
Парни дружно заржали.
— Карманный бильярдист! Есть такой... У нас огороды рядом, на Красной горке. Каждый вечер там копается, придурок.
Это я удачно присел!
Как говорил Штирлиц, запоминается последнее, поэтому я еще с полчаса протрепался с парнями. Рассказал несколько анекдотов про Штирлица, потом сравнили Роллинг Стоунс и Лед Зеппелин, поспорили кто круче, Ричи Блэкмор, Дэвид Гилмор или Эрик Клептон, посожалели о смерти Элвиса Пресли. Когда я собрался уходить, брюнет сказал:
— Если с Тельманки кто встретит, говори, что с Цыгой ходишь.
— Тельманка?
Он неопределенно взмахнул рукой:
— Шахта тут имени Тельмана, видишь — вон террикон? Район вокруг — Тельманка. Вон там — кировцы. У кинотеатра "Волга", — еще один указующий жест, — волгари. В ту сторону — "Южный". А там — "Израиль".
— А тех-то так за что?
— Не знаю... — он ловко цыкнул между зубов. — До нас повелось.
К Красной горке, одному из старых терриконов за южной окраиной, я вышел через полчаса, когда в ложбинах уже повис плотный сумрак, а в недалеком пруду начали, захлебываясь, орать лягушки. И почти сразу впереди нарисовалось нужное мне тело, с ведром картошки в одной руке и лопатой в другой.
Я крутанул головой, оглядываясь. Безлюдная дорожка длинной дугой пролегала промеж двух заросших холмов, по бокам — плотные ряды лозняка. Идеально.
Опустил руку в сумку и нащупал вспотевшей ладонью рукоять кинжала. Во рту пересохло, в глазах чуть зарябило.
"Так, только прямой хват, это будет не самооборона. Все должно решиться за пару ударов", — думал я, глядя сквозь уже близкую цель, — "сзади в печень, потом сразу в горло. Режик в пруд, переодеться и на автобус в Ростов, на ночной поезд".
Я чуть посторонился, пропуская, и взглянул ему в лицо. Простое любопытство. Неужели действительно ничего такого в глазах не увижу?
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |