— И что, ты ей платишь триста долларов за звонки? — не поверил Малянов.
— Нет, конечно. Оставляю сотню, остальное обещаю завтра. Хотя и сотню жалко. Она её прячет, а потом забывает, где. Да, кстати — у тебя деньги как? Не кончились?
— В тумбочке которые? Вроде осталось, — Малянов остановился, пожевал губами. — Интересно. Я обычно думаю, что в тумбочке лежат деньги за дачу в Замостье. И никак не кончатся. Потому что у меня очень скромные потребности.
— Скромные? Знал бы ты, во что твои препринты обходятся, — усмехнулся Вечеровский. — Кхм, а это что? — он с неожиданной заинтересованностью полез в ящик, забренчал посудой.
— Можешь больше не заказывать, обойдусь, — обиделся Малянов.
— Кто обойдётся, а кто нет — это решаю я, — заявил Вечеровский. — Ты мне нужен живым и без сенильной деменции. Как можно дольше... Оппаньки! — Вечеровский вытащил широкий бумажный лист, засиженный мелкими буковками.
— У тебя на этом посуда стояла, — сказал он. — Чайник кипит.
Малянов принялся заваривать чай, Вечеровский вернулся на прежнее место.
— Советский журнал. Страница двадцать девять. "Корнелиус отсутствующе кивнул и сел", — зачитал он, держа бумагу перед глазами. — "Кресло, как и вся мебель, приспособленное к условиям низкой гравитации..."
— Корелиус? Гравитация? Постой-постой ... Знанийсила, — уверенно сказал Малянов в одно слово. — Шестьдесят шестой год, четвёртый номер. Пол Андерсон. Фантастика. Там ещё такие иллюстрации... голубые с чёрным.
— Вот прям уверен? — недоверчиво выгнул рыжую бровь Вечеровский.
— Уверен. Шестьдесят шестой, как же. Ирка тогда выделываться начала. По-всякому. Среди всего прочего — из подписных журналов страницы вырывала. Для хозяйственных нужд, — в голосе Малянова прорезалась нотка застарелой ненависти, давно высохшей, но въевшейся намертво, как чернильное пятно на скатерти.
— Я эту страницу очень долго искал, — продолжал он. — А она на неё, оказывается, чашки поставила.
— Ну хоть потом прочитал? — поинтересовался без интереса Вечеровский.
— В библиотеку ходил, — продолжал Малянов, обиженно позвякивая чайным ситечком. — А пока ходил, она перед Снеговым хвостом крутила... Всё-таки — что с Бобкой?
— Сахар у тебя где? — Вечеровский отложил бумажку в сторону.
— Я же говорил: у меня нет сенильной деменции! — Молянов набычился. — Бобка жив? Здоров? Где он?
— Жив, здоров, не заставляй меня врать дальше, — сквозь зубы процедил Вечеровский. — Фантастика про что?
— Про Юпитер. Подожди, заварится.
— И что же там было на Юпитере? — Вечеровский немного повысил тон.
— Там люди не могли жить. Гравитация, давление. Посылали вместо себя специально выведенных существ. Синих таких, хвостатых. У них своих мозгов не было, они через радиоуправление с орбиты. А в операторы брали паралитиков. Чтобы им было по кайфу руками-ногами шевелить. Ну а потом у этих синих сформировался свой разум и они всех послали... Как-то так. А называется по имени главного героя. То есть не по имени, наоборот. Он имя сменил. Ну, когда окончательно отделился от человечества и стал этим, синим. Книжка так и называется. Зовите меня... забыл, как он там себя назвал.
— Кстати, идея, — Вечеровский как-то совсем не пафосно шмыгнул носом. — Когда окончательно отделюсь от человечества — сменю имя. Назову себя по-новому. И никто не узнает, как. Гносеологический парадокс. Канту бы понравилось.
— Вещь в себе, — вспомнил Малянов.
— Ну да. Что-то вроде того.
— Слушай... — Малянов подвигал нижней челюстью, формулируя вопрос. — А как это у тебя началось? Сразу? Ну вот заснул, проснулся — и никто тебя не помнит?
— Нет. Всё развивалось последовательно. Сначала перестали любить. Я решил — ну, значит было за что. Потом перестали дружить. Тоже бывает. Перестали писать. Перестали звонить. Не сказали привет, не позвали с собой, не смотрели в глаза... Дверью хлопнули в нос, — он усмехнулся. — И не велели звонить. Я сначала думал — было за что, потом случайно встретился: нет, просто позабыли как звать. Потом я потерял паспорт. Пошёл в милицию восстанавливать. И вот только тогда до меня потихонечку начало что-то доходить.
На кухне стало совсем тихо. Малянову пришло в голову, что сейчас была бы очень кстати большая жужжащая муха. Но мухи не было. Вместо неё во дворе загудела машина и зашевелился лифт за стеной.
— Да, ещё, — сказал Малянов. — Зачем я тебе всё-таки нужен?
— Чтобы ты жил как можно дольше и как можно лучше, — сказал Вечеровский. — В данных конкретных условиях. Кстати, я тебе лекарство поменял.
— Я не про это спросил, — Малянов посмотрел на заварочный чайник, что-то прикидывая. — Я спросил, зачем я нужен тебе.
— Ну если так ты опять так ставишь вопрос, — начал Вечеровский, не собираясь заканчивать.
— Именно, — Малянов потёр щёку, седая щетина скрипнула под ладонью.
— Ну хорошо. Мне нужен человек, который меня узнает с первого звонка. И отнесётся ко мне как к хорошему старому знакомому, с которым давно не виделись. Доступно?
— Допустимо. И сколько нас таких осталось? — полюбопытничал Малянов.
— Не так чтобы очень. Один школьный приятель, мы с ним отношения поддерживали... двое с работы... Девушка одна. То есть она теперь, конечно, уже тётка. Я с ней когда-то плохо обошёлся. А вот она со мной — хорошо. Глухов ещё живой, но он в Америке и у него реально деменция. Ну и ты. Хотя ты меня каждый раз за покойника принимаешь. Кто тебе вообще сказал, что я умер?
— Кто мне скажет? Все же умерли, — Малянов пожал плечами.
— Но ты хотя бы не кидаешься от меня с воплями. И чтобы восстановить отношения, полчаса обычно хватает. А то я как-то к Алхазу Булатовичу зашёл... это мой начальник бывший в конторе, точно должен помнить. И вспомнил, кстати, по глазам видно. Но не показал. Дескать, что вам надо. А мог бы получить полмиллиона.
— Долларов? — уважительно спросил Малянов.
— Фунтов, — усмехнулся Вечеровский. — Кстати, нужно будет заехать в банк. На тебя у меня кое-что оформлено.
— И всё-таки, — Малянов помолчал, формулируя вопрос. — Что это было? Гомеостатическое Мироздание?
— С нами-то что было? В каком-то смысле, — Вечеровский почесал нос. — Я тогда с перепугу всё переусложнил. Насчёт гомеостатического Мироздания. Мироздание само по себе никакое. Гомеостатичны цивилизации. Они сначала устанавливают свои порядки. А потом боятся, что появятся другие, которые будут нарушать. Но кто-то успевает первым. Так вот, люди — не первые. Мы даже не стотысячные. Мы живём в мире, придуманном не нами. И те, кто придумал этот мир, приняли меры. Чтобы всё как шло, так и шло.
— Ну и что? — не понял Малянов.
— Ну и всё, — закончил Вечеровский. — Sapienti sat. Извини. Ты бы понял, если бы подумал. Но ты не успеешь. У нас мало времени. Допивай и поехали. У меня внизу машина с шофёром.
— Если вдруг ты знаешь, — Малянов впервые за весь разговор поднял глаза на собеседника. — Что с нами будет?
— С нами? А, в смысле вообще... Нет, не знаю. Думаю, всё будет как всегда, — Вечеровский отхлебнул. — Не надо в грядущее взор погружать. Не лучше ли жить и всей грудью дышать. Вдыхать прохладу вечернего края, где спят и мечтают, надежды не зная. Тогда приходит к нам раздвоенье, и мы ни о чём не мечтаем, — он запнулся, привычным жестом потёр висок.
— Слушай, прохожий, слушай, — продолжил Малянов. — А после, не зная друг друга, мы с тобою расстанемся. В путь отправляйся...
— Дорога пылится вдали, — закончил Вечеровский. — Гийом Апполинер. Перевод Михаила Кудинова. Извини, приспичило. Отойду в дабл. Надеюсь, за это время ты меня не забудешь. Очень надеюсь.
Он вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Вечеровский всегда отличался повышенной деликатностью в мелочах.
Малянов отпил из чашки. Решил, что чай получился в самый раз: крепким, но не горьким. Подумал, что надо бы сгонять Оксанку, как придёт, за едой. Надо бы свининки, только хорошей. Куриные ноги, конфеты, бельгийское печенье в круглой коробке. Капусту, молоко, специи — он в последнее время полюбил специи — и чего-нибудь выпить. Только не водку, не "Амаретто" и не коньяк. Вот покойный Вечеровский — что-то он о нём стал часто вспоминать, к чему бы? — любил "Ахтамар". Оксанка недавно принесла — это был не "Ахтамар" и не коньяк вообще, это была какая-то бурая краска со спиртом. Коньяк пропал. Всё настоящее куда-то пропало.
Из сортира донёсся шум спускаемой воды. Оксанка? Вроде бы она ходит по пятницам? Хотя она вроде забыла сумочку. Ну вот, пришла за сумочкой. Ключи у неё свои... всё просто. Как всегда — всё просто, будь оно неладно. Хотя оно и так неладно.
Когда всё пошло не так? Когда Ирка забрала Бобку? Когда развалился Союз? Когда на работе кончились деньги? Когда убили Вальку Вайнгартена? Захар вроде бы куда-то делся ещё раньше. Кажется, умер. Или уехал. Глухов... Вот Глухов точно уехал.
Скрипнула дверь. Он поднял глаза и увидел покойного Вечеровского.
Покойник смотрел на Малянова осуждающе — как будто тот в чём-то провинился, вот прямо только что.
— Опять двадцать пять, — раздосадовано сказал Вечеровский. — Ну ладно, по новой так по новой. Привет, что-ли. Я живой. Просто ты меня не помнишь. Меня никто не помнит.
ТРЕТИЙ КЛЮЧИК, БЫТОВОЙ. РАЗ УЖ ТАКОЕ ДЕЛО
Читать не ранее 19 главы первого тома, но обязательно освежив в памяти начало восьмой главы.
22 октября 137-го года. День.
Институт трансгенных исследований, корпус E. Поверхность, проходная.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
Стандартная личная карточка Ib 0469
ПРОИСХОЖДЕНИЕ: изделие
ФАКТИЧЕСКИЙ ВОЗРАСТ: 74
БИОЛОГИЧЕСКИЙ ВОЗРАСТ: 50
ПОЛ: самец
ПРАВОВОЙ СТАТУС: человекообразный
ОСНОВА: аллигатор миссисипский
ГЕНЕТИЧЕСКИЙ СТАТУС APIF: 4106
ПРИМЕНЕНИЕ: охранник
IIQ — свыше 100 (точные данные отсутствуют из-за особенностей основы)
ОСОБЫЕ СПОСОБНОСТИ: неизвестно/недостоверно
ЛИЧНОЕ ИМЯ: Геннадий
Дилетанты считают, что крокодильи основы уступают черепашьим по боевым качествам.
Это они зря.
Я вот, к примеру, из перспективной линии засадных. А засадные, чтоб вы знали, это такие специальные ребята, которые могут два-три месяца лежать неподвижно на одном месте. Притворившись гнилым бревном, кучей кирпичного боя или газонным бордюрчиком. Без единого движения.
А в нужный момент то, что вы ежедневно перешагивали, или на что наступали, взрывается вихрем неудержимой силы. За пять секунд убивает десяток вооружённых охранников. И откусывает голову тому, за кем его послали. А затем, отскочив в сторону на пяток-другой шагов, засадный вновь впадает в оцепенение. И поисковые группы с их эмпатами и нюхачами не могут его найти. Даже если с устатку присядут ему на голову.
Перспективная была линия. И всего три недостатка.
Во-первых, конечно, постбоевая депрессия. После каждого подрыва крокодил не боец около месяца — гормоны, Мать их Дочь. Целый месяц жалко тех, кого убил, и себя самого, и вообще мировая скорбь. И слёзы рекой. При современном темпе боевых действий — недопустимая роскошь.
Во-вторых — принципиальная по основе неустойчивость к няшу. Даже к самому лёгенькому. Что там поньки и котеги... Любое маленькое пушистое чмо, вроде туалетного утёнка, в лёгкую заняшит крокодила до соплей. Если, конечно, крокодил мер специальных не примет.
Как-то раз краем уха слышал, что, дескать, наш Нефритовый Хер посмеивался — мол, Генку даже плюшевый мишка заняшить может. Я не параноик, конечно. Но с тех пор как из комнаты ухожу, Чебурашеньку в сейф прячу, от чужих глаз. Это, как раз, и есть моя мера специальная: если подходит близко пушистик мелкий, я, чтобы не някнуться, Чебушку вспоминаю — его глазёнки-пуговки, лапочки мягонькие... А если не знать, то и впрямь смешно.
Ну а третье — это из-за чего линию и похерили.
Крокодилы — ну и аллигаторы с кайманами — основа особенная по многим позициям. Например, перепрошивке мы не поддаёмся, дохнем мы от неё. Ребилдинг омолаживающий со скрипом, кое-как, но идёт — а даже единичку в APIF-е ни прибавить ни отнять.
Ну и... Это самое.
Генетики-то что думали — солдат убивать должен. И прошили. И основа ещё. Да.
Короче, пока воевали мы — нормально было. А как наш взвод на гражданку ушёл — вылезло.
Крокодил должен убивать. С кровью, с запахом. И очень желательно — убитое жрать. А без этого он полгода не протянет, если раньше с ума не сойдёт.
Взводный наш, Тото, рисовать умел хорошо. Домики рисовал, площадки детские. И после войны стал архитектором. Целый микрорайон отстроили по его проекту — и домики, и площадки. И газоны, газоны кругом, всё в зелени.
Там он и пасся четыре года. Оказалось. Да. Раз в месяц выходил, ложился на газон, и никто его не видел. И дети на площадке играют. А к вечеру расходятся. А кто последний уходил — тот не доходил. Да.
Спалился Тотоша по-глупому: напал на енотика. И в глаза глянул. И пропал.
Сам пошёл, сам сдался.
Ну, дело замяли, конечно. Тотошу нашего, как героя войны — расстреляли. Без маналулы то есть. С уважением. А остальных крокодилов — из людей в человекообразные навечно.
Как остальные выживают — про то я не в курсе. Я для себя так решил: раз уж такое дело, нужно такую работу найти, где это не возбраняется. Лучше даже, чтобы поощрялось.
Охранник при вольерах — самое то.
Месяца не проходит, чтобы молоденькое эволюэ не ломанулось мимо старого глупого крокодила в дверь. За забытым пропуском, например. Молоденькие, они часто пропуска забывают.
А у меня — инструкция.
И премию потом дают.
И всем хорошо.
Да.
ЧЕТВЁРТЫЙ КЛЮЧИК, РАЗВОДНОЙ. ЭТО В ВЫСШЕЙ СТЕПЕНИ ВОЗМУТИТЕЛЬНО
Можно читать в любой момент — с основным сюжетом это никак не связано; однако крайне желательно въехать в основы устройства мира книги.
СЮЗИ ФЛОКС. Всё, что вам необходимо знать о московитских медведях
Привет! Я — Сюзи Флокс, хемулька. Я торговый представитель сети "Дрэк Анлимитед" в Московии и на Севере в целом уже более десяти лет. Для всех, кто недавно прибыл в Московию или совершает частые поездки туда, и хотел бы эффективно использовать все возможности и преимущества этого домена, я написала это руководство.
Здесь основные факты о московитских ездовых медведях. Всё, что вы должны знать, прежде чем сесть на спине медведя.
1. Медведи — исторически развитый вид транспорта в Архангельске, Нижгороде, Камыше и в других областях Московии. Это более предпочтительно в зимнее время, чем пешие прогулки и гужевые перевозки. Сугробы, снежные заносы, наледи и другие зимние препятствия легко побеждаемы медведями. Весной и осенью (конец июля и первая половина августа) я также рекомендую медведей — особенно в провинции, так как в условиях весенне-осенней распутницы дороги становятся становятся почти непроходимы.
2. Если Вы видите на одной из центральных улиц города свободно гуляющего медведя — это причина адресоваться к полиции. В пределах исторического центра медведи имеют право ожидать седока только на специально оборудованной парковке. С исключением при морозе (от — 50 C и ниже). В мороз медведям разрешено гулять около парковки, не уклоняясь от неё более чем на 150 метров.
