Вор и убийца. Том 1

Приставы вели к гранитному помосту Дино.

— Эх, Николас, крепко тебе досталось, — заметив, что я очнулся, заговорил старик Гюг.

— Да, — захрипел пересохшим горлом Чекко, — ты, капитан, орал, словно уже жарился на углях в Преисподней.

— Заткнись, Чекко! — напустились на него остальные. — Вечно лезешь со своими тупыми шутками.

Я молчал. Все безразлично.

— Эй, взбодрись капитан! — попытался ухмыльнуться Гюг. — Не все так худо, как тебе кажется.

Я поднял мутный взор.

— Антуан, благослови боже его причинное место, — Лоис не смог отказать себе в последней вольности, богохульстве, — сказал, дескать, твоя участь и так незавидна и не стоит её усугублять...

— Короче, — перебил его Чекко, — Антуан не стал отлучать тебя. Видел бы ты, как взбесился господин Деспилье, а Даман, черт бы его побрал, тот вообще слюнями брызгал. Но архиепископ стоял на своем, как скала. Нет, и все.

В душе я почувствовал легкость и свободу. Не знаю, как такое возможно у столба смертников, но возможно. Я с искренней благодарностью посмотрел на Антуана.

Тем временем к нам присоединился и Дино.

На радость собравшейся толпе старший пристав торжественно объявил:

— Приговор Высокого трибунала королевства приводится в исполнение немедленно!

Многотысячное море голов завопило от восторга. А еще твердят про эпоху просвещенного века!

Справа от гранитного помоста серела каменная гранитная стена. Её прозвали Стеной казней. Она появилась в Ревентоле в тот месяц, когда я кутил в здешних трактирах. В те дни у Марии-Луизы возникла серьезная проблема: гильдия палачей взвинтила небывалую цену на свои услуги. Тогда-то и выскочил как чёртик из табакерки граф Альберт Деспилье. Пообещав королеве-матери разобраться с палачами, он заимел должность верховного судьи с весьма заманчивым денежным жалованием и массой привилегий, а вместо палачей привлек к казням королевских аркебузиров, и у этой срочно возведенной стены солдаты теперь расстреливают осужденных.

Эх, не думалось восемь месяцев назад, что доведется стоять перед дулами аркебуз на площади Правосудия.

Судебные приставы подошли к Лоису. Его осудили первым, посему он первым предстанет перед Господом. Лоису вставили в рот кляп, дабы не поносил короля и трибунал, а на голову надели грязный мешок. 'Милостивым' королевским эдиктом преступников спасали от тяжкой доли смотреть в глаза смерти.

К столбу смертников, громыхая, подкатился черный фургон. Внутри фургона находился священник, который свершит для преступника таинство покаяния, дабы избавить его душу от груза грехов. В фургоне имелось две дверцы: одна около кучера, а вторая — у оси задних колес.

Лоиса подвели к фургону и толкнули в распахнутую заднюю дверь. Спустя несколько минут кучер склонился к крохотному окошку, а после сообщил, что таинство окончено. Приставы отодвинули засов и, не церемонясь, вытянули Лоиса наружу. Нет, Лоис не сопротивлялся, но и облегчать жизнь приставам явно не собирался. Пусть сами тащат, коль им надобно.

Лоиса приволокли к стене и развернули лицом к аркебузирам. Приставы торопливо убрались, и солдаты поняли оружие.

— Пли!

Лоис упал без единого звука. Средь нас тоже царило молчание, каждый думал о своем.

За Лоисом последовали Гюг, Булез и Чекко. Близнецов куда-то увели. Снова остались я и Дино. К столбу приблизилась тройка приставов. Мой черед... Последнее, что я видел — это четверо окровавленных тел у испещренной пулями стены. Рот заткнули тряпкой, а когда надели мешок, в нос ударил удушливый запах мертвечины. Мешки не раз использовались и долго потом не снимались с расстрелянных.

Меня подвели к фургону и с силой толкнули внутрь. Сзади с лязгом задвинулся засов.

На спине выступил ледяной пот. Почему тишина? Неужто Даман подговорил священника, и я все-таки приму смерть без покаяния?! Скрипнуло, как будто каблук растер пыль, и вновь лязгнул засов. На сей раз спереди.

Мешок слетел на пол фургона.

Передо мной стоял высокий, крепко сложенный человек, лет сорока на вид, монашеский наряд которого резко контрастировал с ликом воина. Незнакомец вынул из моего рта кляп и тут же, деловито используя ключ с тюремным клеймом, освободил от оков. Сначала руки, а затем ноги.

— Все расспросы после, — бросил он, — а сейчас раздевайся. Донага и быстро!

Успев распрощаться с жизнью, я был ошеломлен происходящим, мысли мои путались, но руки сами потянулись к пуговицам. Удовлетворенно кивнув, незнакомец скрылся за тяжелой, делившей фургон надвое, дверью с решетчатым окошком. Через миг он вернулся и кинул мне сверток.

— Оденешь это, — сказал он.

За его могучей спиной показалась обнаженная фигура. Человек одного со мной роста. Кожа его отливала нездоровой синевой; лицо, казалось, окаменело. Он был неестественно равнодушен. Монах отстранился, и обнаженный нагнулся к моей рубахе.

Я остолбенел. Он мог надевать мою одежду только для одного!

— Что замер? — яростно прошипел над ухом первый незнакомец. — Он неизлечимо болен, и его семье щедро заплатили, чтобы заменить тебя у Стены казней.

Не дожидаясь ответной реакции, монах опрокинул меня на пол и стащил оставшийся сапог и штаны. Когда обреченный на смерть завершил с одеянием, он нацепил на него кандалы, вставил в рот кляп и спрятал страшно спокойные глаза под мешком.

По совести говоря, я был еще как тряпичная кукла. Поняв, что на вразумительные действия в эти минуты я не способен, незнакомец схватил меня и сверток одежд в охапку и, цедя сквозь зубы ругательства, оттащил на половину, где должен располагаться священник. Задвинув засов, он дал знак кучеру.

— Хотя бы посиди тихо и смирно, — велел незнакомец.

Это словно протрезвило. Что ж, судьба в очередной раз лихо завертела мной. Посмотрим, к чему приведет новый зигзаг. Я потянулся к свертку. В нем обнаружилась монашеская ряса и скромный наряд ревентольца достатка ниже среднего, но еще не нищенствующего.

— Тс-с! — незнакомец поднес палец к губам.

Не догадываясь, что схватили за локти отнюдь не капитана флибустьеров, судебные приставы выдернули из фургона беднягу, принявшего мой крест, и громко хлопнули задней дверцей.

Воспользовавшись паузой, я торопливо оделся.

— Так-то лучше, — одобрительно произнес незнакомец.

Снаружи грянул залп аркебуз.

Переждав, пока притихнет кровожадный рев толпы, незнакомец ехидно произнес:

— Поздравляю со вторым рождением!

Я чувствовал себя последним подлецом.

— Но кто и почему... — начал я.

— Уже ведь говорил, прибереги расспросы на потом.

— Хотя бы ваше имя, сударь.

— С сим пожалуйста. Оливер Фоссато. В прошлом солдат удачи, ненадолго монах, а ныне снова наемник. Может обращаться ко мне на ты, и достаточно просто — Фосс. А теперь повременим с беседой. Накинь капюшон и будь тише воды!

Глубокий капюшон монашеской рясы укрыл половину лица.

В фургон вбросили последнего из смертников. Дино. На этой раз обряд покаяния был соблюден до точки.

Мою душу раздирала злоба, обида и стыд. Я должен помочь другу. Но как? Любая попытка избавить Дино от казни закончится лишь тем, что аркебузиры расстреляют его, меня и еще моего таинственного спасителя. Я не мог рисковать жизнью Фосса. Знаю, это трусливое и низкое оправдание. Но, дьявол меня подери! Я не мог ничего! Кровь и песок!

Прости, Дино... Его увели.

Я грузно осел вниз.

— Догадываюсь, что у тебя на сердце, — рядом умостился Фосс, — но иначе нельзя.

Фургон трясся по булыжникам площади Правосудия.

Ухнули аркебузы и... Будь проклята эта толпа!

Покойся с миром, Дино...

— Зачем я вам?

Отчего-то я был уверен, что Фосс действует не один.

Оливер покачал головой:

— Ты нужен одному весьма могущественному человеку. Ты ведь не пират. Ты вор, и всегда был им, даже когда разменивал морские ветра под флагом Крюка. Ты вор, и вор, какие еще не рождались в этом мире. А хваленые подвалы Конрада Дамана для тебя были сущим пустяком, видал ты и похлеще. Я знаю это и ты, Николас, знаешь это.

Я пытался не отвести взгляд и не перемениться в лице. Он чертовски прав. Но откуда...

— Поверь, мой наниматель долго следил за твоими, хм, приключениями, — Фосс перебил ход моих размышлений; он словно бы читал мои мысли, — и ему многое известно. Да ты и сам понимаешь, что в определенных кругах имя Николаса Гарда на слуху.

Мой взор случайно упал на крохотное оконце. Фургон подкатил к тюремным воротам!

— Не волнуйся. Эта телега ведь оттуда.

Ворота медленно и со скрипом распахнулись. Фургон вновь затрясся, однако ненадолго.

— Приехали, Николас. Поднимайся, и что бы ни случилось, молчи и не откидывай капюшон!

Фосс выпрыгнул через распахнувшуюся дверцу, я последовал за ним. Мы очутились в полукруглом внутреннем дворике, скромных размеров. Никаких выходящих на него окон заметно не было, только несколько дверей. Кучер, не говоря ни слова и не оборачиваясь, скрылся за одной из них.

— Лошади готовы.

Обернувшись на новый голос, я непроизвольно отпрянул. Рядом стоял тот самый жирный тюремщик! Он держал под уздцы двух пегих жеребцов; явно не из самых лучших конюшен, но вполне крепеньких.

— Не волнуйся, — произнес Фосс. Мое поведение забавляло его, — это свой человек.

— Извини за тумаки, приятель, — добродушно пробасил толстяк, — но иначе было нельзя.

Я не нашел, что сказать.

— Как там, Акан? — обратился к тюремщику Фосс.

— Все чисто.

— Тогда не будем медлить. По коням!

Когда я и Оливер запрыгнули в седла, Акан сунул Фоссу фонарь и повел жеребцов к неприметным невысоким воротам напротив тех, что минуту назад впустили нас во дворик. Толстяк кивнул Оливеру и запер ворота, оставшись по ту сторону створок из потемневших от времени неокрашенных досок. Мы снова вдвоем. За воротами тянулся такой же малопримечательный туннель со стенами из необтесанного камня, без окон и дверей. Вдобавок низкий, проходилось постоянно наклоняться.

Туннель вывел к воротцам, которые на вид ничем не отличались от первых двух. Спешившись, Фосс притушил лампу и поставил её наземь, а затем чуть раздвинул створки ворот, лишь бы смог проехать всадник, и я вновь оказался на площади Правосудия.

Фосс вывел за мной своего скакуна и закрыл проход.

— Давай за мной, — мой спаситель ловко вскочил в седло.

Продираясь сквозь расходившийся по домам люд, я старался не смотреть в сторону Стены казней. А вокруг сновали горожане! Я услышал скрип собственных зубов. Как же я ненавидел ревентольцев в тот миг!

Особняки богатых кварталов сменились одноэтажным Ревентолем, то тут, то там начали попадаться лачуги бедняков.

— Молчи, — вновь предупредил Фосс.

Кривая улочка Нижнего города уперлась в величественную стену Внешних бастионов столицы арнийского королевства. У ворот как всегда переминалась с ноги на ногу хмурая очередь. Крестьянам и простым обывателям эдиктом Марии-Луизы повелевалось покидать город только через Северо-западные ворота. Низшее монашество, рясы которого сидели и на нас, также относилось к числу черного люда.

Под испепеляющими взглядами мы пустили лошадей прямиком к десятку пикинеров.

— Куда без очереди! — сдвинул брови потрепанный пятью десятками лет капрал.

— Спасать грешные души, сын мой, — свесившись с коня, Фосс сунул в его ладонь серебряный руаль.

Довольно крякнув, капрал спрятал монету под кирасу:

— Говорил и буду говорить, что у святых отцов акромя четок всегда найдется, чем погреть руку. Пропустить их!

Ревентоль остался позади. Северный тракт уносил прочь. Я не знал, что ждет завтра, но, по меньшей мере, завтра у меня имеется!

Глава 2. Гусь и окорок

За косыми струями ливня в ночной мгле едва угадывались островерхие крыши домов очередной деревни. Скакали весь день, и мои силы уже на исходе. Ещё этот зарядивший с полудня дождь!

Тяжелые тучи сделали ночь темной, но не чернее моих дум. В воспоминаниях я снова и снова возвращался к трибуналу. Судилище без шанса избежать смертный приговор или каторгу... Четыре месяца назад Даман убил Вермана и сегодня еще пятерых: Булеза, Гюга, Чекко, Дино и Лоиса. Пятерых моих людей, моих товарищей, а двоих обрек на худшее, чем смерть.

Даман и теперь вот Деспилье; два человека, которые не знают, что Николас Гард жив. Жив, и поэтому сполна расплатится по кровавому счету. Они узнают!

Мысли о мести долго не позволяли усталости взять верх. Но проклятый пепел! Я вымотался до предела. Грубая монашеская ряса и одежда под ней промокли под холодным дождем середины осени до нитки. Деревенька кончается, но обещанного Фоссом трактира с сухой постелью и горячим ужином не видать.

— Почти приехали, — произнес Оливер.

Это я и сам понял! За изгибом Северного такта в темноте показались ярко освещенные окна придорожного трактира. До отдыха рукой подать. Я почувствовал, что не могу избавиться от дурацкой блаженной улыбки.

— Давай за мной!

Фосс вдруг свернул с мощеного тракта на едва приметную дорожку, уходившую в густую рощу.

— Куда... — сдавленно вырвалось у меня.

Оливер быстро скрылся в темном пятне средь расступившихся деревьев. Мне не оставалось ничего иного как пустить своего жеребца следом, пока Фосс не ускакал слишком далеко. Из-за близко нависающих ветвей ночь на боковой дороге казалась гораздо непрогляднее, чем на тракте. Фосса и его коня почти не видно, поэтому приходилось ориентироваться скорее на слух, чем на зрение.

— Пол лиги и будет кров, — нарушив молчание, бодро выкрикнул Оливер.

— Большой или малой? — выдавил я, стараясь погасить вспышку злости. Конечно, он не устал! Не он же просидел в месяц в королевской тюрьме.

— Что?

— Лиги большой или малой?

— Малой. Большая лишь у моряков в чести.

Не буду скрывать, стало чуточку легче. Господи, я сейчас вывалюсь из седла!..

— Добрейшие, отворяйте! — возглас Фосса вырвал из незаметно подкравшегося сна. — Эй! Есть кто живой?

Дождь немного стих. Узкая дорога уперлась в высокий деревянный забор, какой часто встретишь у зажиточных крестьян: крепкий, на каменной кладке. Только раза в два выше, чем обычно. Перед массивными воротами на ветру качалась вывеска с изображением гуся и окорока, на двух семифутовых шестах ярко горели стеклянные фонари.

— Кампо, выпотроши тебя черти, проспишь всех постояльцев! — вновь загорланил Оливер и что было сил застучал кулаком по дубовой створке.

Под таким натиском ворота, наконец, распахнулись. Слуги в длиннополых ливреях схватили жеребцов под уздцы и повели внутрь просторного двора, посреди которого гордо высился двухэтажный трактир. Именно гордо и именно высился, поскольку фасад постоялого двора не затерялся бы и средь самых дорогих кварталов больших городов и столиц.

Не дожидаясь, пока слуги заведут лошадей под навес перед крыльцом, Фосс спрыгнул наземь и с видом человека не раз здесь бывавшего уверено зашагал в трактир. Я не столь ловко соскочил с седла — лошади никогда не были моим сильным местом — и последовал за ним.

Просторный ярко освещенный холл, роскошный и практически пустой. На широких окнах с позолоченными рамами висели шелковые занавеси, под ногами пружинил мягкий ковер. Напротив входных дверей блестела покрытая лаком стойка. По обе стороны от нее вдоль стен располагались кабинки из красного дерева и толстой ткани: для тех, кто желал уединения. Все они пусты; может, по причине позднего времени.