Семейка-10

— Глупо... — прошептал он, снова глядя в окно.

Услышав собственный шёпот в комнате, он постоял ещё немного, а потом неуверенно вышел в общую гостиную. Не сел, хотя была возможность. Кресел полно, как и диванчиков. Но он напряжённо вслушивался в тишину и шелест метели за окном.

Потом вышел из апартаментов и на лестнице снова застыл, глядя в огромное окно.

Первая мысль отозвалась раздражением: сбегать бы в тот коридор-переход!..

Нет, как-то... выглядит тоже глупо.

Метельные взвихрения кружились так свирепо, что отходить от окна не хотелось, хотя Алик порой вздрагивал от инстинктивного движения отшатнуться, когда метель швыряла свои снежные петли в стекло, в которое они и влипали...

Лыжи... С чего бы это вдруг вспомнились лыжи? Из-за Белоснежки? Нет, было что-то ещё, из-за чего он чувствовал странную бесприютность. И холод, пробирающий до костей, хотя на площадке лестницы достаточно тепло. Он даже с недоумением потёр ладонь, чтобы убедиться, что кожа тёплая. Да что происходит? Хотелось съёжиться, чтобы сохранить тепло... Снова на ум полезли лыжи. Да что такое!.. И очень вдруг захотелось на подворье особняка.

А что... Время есть. Почему-то казалось — Игорь с Алькой будет заниматься гораздо дольше, чем было с ним.

Он взглянул на дверь в апартаменты третьего этажа. Сбегать за курткой?

Время поджимает — будто ответили ему. Хватит и твоей трикотажной кофты.

Растерянный, Алик с минуту потоптался на месте, а потом скривился от раздражения и бросился вниз. В ботинках — и ладно! Сойдёт для небольшой пробежки по метели... Дальше он не раздумывал. Мысль одна — бежать к той скамье, сидя на которой он надевал лыжи Игоря.

Немного опасался, что входная дверь в корпус будет закрыта за замок. Но ещё во время бега сообразил, что Игорь-то здесь, а значит — входная дверь просто должна быть открыта! И, нисколько не сомневаясь, рванул на себя эту дверь, чтобы выскочить в белую сумасшедшую муть.

Площадку крыльца он проскочил как не в себе, что называется. Лишь учуял удививший его на секунды запах сигарет. И бросился с лестницы — быстрее, быстрее, иначе не успеть! Ноги мгновенно всунулись в сугробы, которых намело немеряно. Тоже — ничего: джинсы-то он носил поверх высоких зимних ботинок.

Высоко поднимая ноги, чтобы уж вовсе не утонуть в снегу, он старался увеличить скорость желанного бега, но получалось совсем уж плохо. Тогда он попытался раздвигать снега ногами, но быстро заледенели колени.

Алик чертыхнулся и стал шагать медленнее, но не сворачивать со своего пути. Там, где-то, его ждали из последних сил. Ему-то что — замёрзнет, так есть где согреться. И он упрямо впихивал ноги в провальный снег, который, впрочем, изредка всё же удерживал его почти на поверхности. Хуже, что ветер и не думал униматься, и Алик почти ничего не видел. Вскоре он понял — заметив в мелькании снежных вихрей, что далеко отошёл от самого дома. Пришлось постоять немного и сообразить, в какую сторону двигаться, чтобы уж совсем не заплутать в снежном аду.

Когда он чуть не врезался в стену, он снова выругался — уже от облегчения.

Вновь двинулся к знакомой скамье, зло жмурясь от снега, секущего лицо, и отмечая, что начинает замерзать.

Взбесившийся снег играл с ним, как с огородным пугалом — такое вот странное сравнение пришло на ум. Тем не менее Алик упорно шёл к скамье, невидной за снежными метельными всплесками.

Ударился о скамью не хило! Ногами, которые и так уже промёрзли. Отшатнулся и склонился над ней, пытаясь разглядеть... И руки сами потянулись к снежному холмику, который горбился на такой же заснеженной скамье. Раскидав снег, Алик убедился, что застывший кот ещё жив, бережно его прижал к себе, а потом и вовсе сунул под трикотажную кофту и принялся пробиваться назад, с какой-то грустной насмешкой над собой вспоминая, как предлагал сестре дочитать заклинание бурана.

Небольшими шажками и чаще боком от хлещущих вихрей Алик потихоньку возвращался к крыльцу, когда замер, неожиданно догадавшись, что снова отошёл от дома. Шагнул было в одну сторону. Но там он не ощутил той громады дома, которую постоянно чувствовал, пока шёл рядом со стенами. Обнимая неподвижного кота и выбивая зубами чечётку, он старался прислушиваться к собственным впечатлениям: "Ну же, прорицатель! Думай, в какую сторону идти!"

Нерешительно снова шагнул туда, где, почудилось, стоит нечто огромное. И чуть не врезался в дерево. Снова окаменел рядом с ним, стараясь сообразить, как идти от дерева в дом, потому что вспомнил, как близко к корпусу то растёт.

И подпрыгнул, когда кто-то ударил его по плечу.

— Ты озверел, что ли?!

Гневный женский голос под конец фразы унесло ветром. Но он расслышал. "Это ещё кто?!" — поразился он, выстукивая зубы дробь, но сумел выговорить:

— Я заблудился...

— Что?! Кричи — я не слышу!!

— Я заблудился!! — заорал он, с трудом заставив застывшее горло работать.

— Вижу! Какого чёрта ты вообще вышел сюда?!

Женские пальцы вцепились в его плечо.

— Иди за мной, придурок!!

— С-спас-сибо!

— Держись за меня!!

— Не могу!!

Он даже расслышал, как она зарычала после его ответа. Он и сам понимал, что из-за ответа глупого на посторонний взгляд, потому что неизвестная ещё не знала — почему он не может хвататься за спасительницу. Зато она не мешкала: вцепилась в его локоть и настоящим тараном потащила его куда-то — он уже плохо соображал и только надеялся, что его ведут в тепло.

Как она ругалась, когда он чуть не споткнулся о ступени лестницы. Наверное, она была готова тащить его волоком по этим ступеням... Но вот он шагнул в благословенное тепло и деревянными ногами тут же потопал к тому месту, где — он помнил! — размещалась горячая труба здешней батареи.

— Псих... — презрительно сказали над ним, когда он, поддерживая одной рукой кота, другой гладил горячий металл и постанывал от удовольствия.

Мельком он снова уловил запах табака, как тогда, на крыльце.

Наконец он сумел повернуться к батарее всем телом и поднять край кофты, чтобы кот съехал с него на ту же трубу. Деревянные ноги надломились, и Алик упал на колени, судорожно смеясь теплу и обнимая кота вместе с батареей.

— Это... кто? — изумлённо спросили над ними обоими.

— Пушок... — проворочал он замёрзшими губами.

— Но его нельзя на батарею, — сказали категорически и подняли (или отняли?) послушную котовью тушу, после чего болезненно пнули Алика в ногу. — Как и тебе! Поднимайся! Идём на третий этаж!

— Я немного... — жалобно попросил он и получил ещё один пинок.

— Не дури! Ещё немного — и ты точно простынешь! Иди!

И он пошёл впереди этой безжалостной, подпинываемый ею, когда замедлял шаг. А когда они оказались в гостиной пришлось принять факт, что он не умеет сам справляться с обморожениями, как не умеет помогать другим — например, тому же бедолаге коту. Зато умела Белоснежка. Злобно ворча себе под нос, девушка энергично бегала то по гостиной, то убегала куда-то — кажется, на кухню. Но скоро Алик полностью пришёл в себя в кресле, хлопая глазами на кота, сидевшего, пока ещё скрючившись, на полу и яростно лакавшего подогретое молоко. Впрочем, в руках Алика тоже была чашка, которую он судорожно обнимал. И наконец его взгляд остановился на девушке в белом, сидевшей неподалёку. И он снова с трудом разомкнул губы, чтобы приветственно ей улыбнуться:

— Белоснежка!

— Я не Белоснежка! — огрызнулась она.

— Ты Белоснежка, — упрямо покачал головой. — Ты пришла из метели, ты Белоснежка метели... Спасибо тебе, Белоснежка...

Она молча посмотрела на него и только вздохнула.

Но Алик был счастлив: быть Белоснежкой, вышедшей из метели, она не возражала.

Следующая глава в субботу.

Выкладка ближе к девяти вечера.

Если проды не будет, в комментариях будет предупреждение.