— Нет, но наш аптекарь недавно проявил больший интерес к моим медицинским знаниям. — Он снова улыбнулся ей, и у нее внутри все сжалось от этого зрелища. — Жители Хевена с большим энтузиазмом восприняли своего дикого долийско-андрастианского вестника.

— Ты так думаешь? — Икшел повернулась к нему лицом и опустила топор на землю. — Даже после того, как отругала их?

Солас скорчил гримасу.

— Возможно, даже больше после того, как ты отругал их так, как ты это сделала. Вы пролили свет на темные уголки их сердец, в которых они могли прятаться. Вы показали им, что видите их предубеждения и смотрите сквозь них. Ничто, — его голос стал сухим, — кроме света Создателя, не смогло бы показать вам это.

Она преувеличенно пошутила над ним.

— Люди, — сказала она, — так мало верят в людей. Они считают сострадание, доброту и справедливость божественными качествами — и, поступая так, они решают, что они, смертные, неспособны на такие добродетели. И, конечно, их собратья тоже ни на что не способны.

Это, казалось, немного вывело Соласа из равновесия. Его светлые глаза пробежались по морщинкам на ее лице, и она застыла под его пристальным взглядом, готовясь ко всему, о чем он может ее спросить.

— Ты ясно дал понять, что ты не андрастианка, — заметил он, — и носишь знаки самого верующего из долийцев. Разве этот пантеон не является воплощением того, что ты описываешь: желаемых черт, присущих богам?

Напряжение в ее плечах немного спало.

— Долийцы знают, что их Создатели пали. Они не столько боги и идолы, сколько притчи, что делает их осязаемыми, доступными и по своей сути долийскими. Обратите внимание, что Создатель не был человеком, и Андрасте была выделена из числа людей как его невеста. Но, — добавила она, — я не долийка. Я также не верю в богов. Я верю в разумных

— Так вы сказали.

— Теперь ты слушаешь?

Он наклонил голову, и на мгновение он стал так похож на любопытного пса, что ей показалось, будто она вот-вот утонет в нахлынувших на нее эмоциях. Но она выдержала его пристальный взгляд, искренне желая, чтобы он понял, хотя и знала, что это было бы против его натуры — принять ее веру. Солас, чье имя означало "Гордыня", ставил себя выше всех остальных по степени своей добродетели и глубине своих грехов; как он мог когда-либо верить в других живых существ и их способности?

Он верил в нее, но этого было недостаточно.

— Я сделала эти знаки не в честь Диртамена, — сказала она наконец. — Хранитель попросил меня сделать их в знак уважения к тому, что я сделала для нашего народа. И я принял его предложение, чтобы почтить память этого Хранителя и долийцев, которые признали меня одним из своих.

Взгляд Соласа был таким пристальным, что она усомнилась, действительно ли он обладает способностью читать ее мысли. Казалось, он пытался вытянуть из нее всю правду одними глазами. Она возбудила его любопытство, и ее грудь наполнилась трепетным волнением. Если бы она смогла произвести на него впечатление сейчас, возможно, ей удалось бы смягчить его мнение о долийцах. Если и была какая-то история, за которую он мог бы восхищаться ею, так это история о том, как она заслужила свой валласлин, несмотря на то, что в другой жизни они так ожесточенно спорили из-за ее решения.

— Я открыла кое-что о нашем народе, что Церковь и люди изо всех сил старались скрыть, — сказала она, и в уголках ее глаз появились морщинки от ухмылки. — Я вернула часть нашей гордости, раскрыв этот секрет. Я дал долийцам и эльфам по всему Тедасу еще одну связь с нашим прошлым — еще одну причину гордиться кровью, текущей в наших жилах, даже когда весь мир отрезал бы нам уши, если бы мог.

— Фалон, — серьезно сказал Солас, и она не смогла сдержать улыбки. Она дразнила его так же уверенно, как если бы разделась перед ним до трусов, и ему это нравилось, несмотря на суровое выражение его лица.

— Ты не должен никому говорить, — тихо сказала она.

— Икшел.

— С моих губ вот-вот сорвется столько ереси! — заговорщицки прошептала она. — Не здесь. Пойдем со мной, ма фалон.

Она вскочила на ноги, закинула топор за спину и повела его из Убежища к озеру. Она быстро пошла впереди него, стараясь держаться на некотором расстоянии, чтобы дать себе время подумать.

Потому что она знала, что совершает ошибку.

Она стала на десять лет старше с тех пор, как в последний раз покинула "Брешь" и присоединилась к Инквизиции. Она стала на десять лет опытнее, и теперь хранила в себе так много секретов. Но в глазах многих она все еще была молода. Ей было бы трудно объяснить, как она открыла для себя определенные вещи, предположительно, будучи подростком, в одиночестве бродившим по миру. А Соласу, который был старше, чем она могла себе представить? Который был старым даже тогда, когда пали Долины? Он, конечно, отнесся бы к этому вдвойне скептически.

Но "найденое" так сильно давило на нее. Инквизиция давила на нее. Истинная история ее народа — и история, которую не знал даже Солас, — давила на нее. Это давило на нее изнутри, и ей нужно было выплюнуть это, чтобы найти облегчение.

Солас, шедший за ней, быстро догнал ее, и они вместе дошли до края озера. Икшел выскочила на лед и поскользнулась на мягких подошвах своих туфель, Солас последовал за ней. Она с любопытством отметила, что он не возражал против льда на пальцах ног, и задалась вопросом, было ли это волшебством или монотонной биологией.

Она игриво выскользнула из его рук и направилась к центру озера. Только тогда она повернулась к Соласу, но налетела на него так стремительно, что чуть не потеряла равновесие. Он схватил ее за левую руку, крепко сжав пальцами ее бицепс, а затем взял ее правую руку в свою. Он смеялся, когда ее голова ударилась о его грудь, но она почти не слышала этого. Она почувствовала себя еще более неуютно, потому что на какой-то ужасный миг поняла, что вот-вот провалится в кошмар наяву. В ушах у нее зазвенело. Когда его рука скользнула ниже по ее левой руке, она вспомнила боль от Якоря. Она вспомнила боль в своей душе, когда его магия разъедала ее изнутри. Она вспомнила боль, когда он взял ее за руку, когда он в последний раз держал ее вот так, когда он поцеловал ее в первый раз-

Икшель заставила себя поднять на него глаза, чтобы убедиться в реальности момента, в котором она находилась. Он был настоящим, а не запомнившимся; она никогда раньше не видела, чтобы его бледные щеки покрывались таким румянцем от напряжения, а глаза сияли таким весельем. На его лице сияла улыбка, обращенная к ней и только к ней одной.

Она сосредоточилась на ощущении его тепла рядом с собой, его шелковистых ладоней на своих ладонях и его дыхании на своем запрокинутом лице.

А затем она заставила себя отстраниться от него. Его рука на мгновение сжала ее, когда она выскользнула из его объятий, но затем он отпустил ее.

Икшел глубоко вздохнул.

— В укромном уголке Ледяного хребта я обнаружил следы истории, которая оставалась нетронутой со времен зарождения Орлея и последних дней Долин. Император людей основал инквизицию. Во главе ее он поставил Искателя. То, что было вычеркнуто из истории и стало ересью сегодня, — это истина: инквизитор был магом... и эльфом из Долин.

Брови Солас поползли вверх, но она поспешила продолжить, прежде чем он успел прокомментировать.

— Все в нем — ересь. Он почитал Создателей, а его возлюбленная была Мечтательницей. Но он также следовал за Создателем и сам был спутником императора Орлея. Когда на Андерфельс обрушился Мор, император отправился сражаться с архидемоном — только на секунду, когда бог-дракон появился в Ледяном ущелье. Инквизитор и его спутники отправились навстречу этому новому врагу и не вернулись. Именно благодаря его самопожертвованию Тедас не был поражен Мором и не стал богом войны одновременно. И все это было более чем забыто. Память о нем была практически объявлена вне закона.

Она провела рукой по волосам, затем по лицу, проводя по чернилам, которые отмечали ее попытки найти своих сородичей, раскрыть их секреты, сохранить их знания. Это были те же самые узоры, которые с такой гордостью носила америдан. Память о нем жила на ее коже. И теперь память о нем жила в Соласе — и будет жить всегда.

— Этот инквизитор был символом дружбы между эльфами и людьми, — сказала она ему, и у нее перехватило горло. — Он был героем для всего Тедаса. Я, полукровка, хранила память о нем, и я принесла ее домой, к нашему народу. Но хотя я и раскрыл этот секрет, я тоже должна хранить его в тайне. Есть слишком много мест, где опасно жить нашей историей, учить ее, гордиться тем, что ты эльф. Но даже если никто больше не знает, кем на самом деле был Америдан, я знаю. Я горжусь этим. Я обладаю этим знанием. И я буду носить его на своем лице, чтобы все видели.

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓