Зверь лютый Книга 40 Нашествие

Не верит. Все ополчения, хоть феодальные, хоть племенные, не имеют прочного единоначалия. "Как обчество решит". Договорённости — через первое лицо. Если это лицо выбыло — всё сыпется. Теперь нужно выбрать нового предводителя. Выборы — долго и, часто, скандально. "Демократия — это процедуры". В боевых условиях демократия не работает — нет времени для процедур, войско погибает или разбегается.

— Твой давний союзник Изя Давайдович выкупал пленных витязей в Степи. Потом они служили ему. Мы не будем выкупать пленных. Только убивать их хозяев. Русский раб в доме — смерть дому. Русские воины это знают. И знают, что скоро об этом узнают их хозяева. Сдавшихся не будет.

Не верит. Понимает, такое иногда бывает. Но не верит. В Степи и на Руси так не принято.

Обычно знатных пленников, что русских, что половецких, отпускают за выкуп.

Вполне по Цицерону: "Имеющий деньги не может быть наказан". Соответствует духу "Русской правды" — там почти везде наказание только суммами в серебре.

В РИ было пару раз, когда пленных ханов казнили. За нарушение клятв и причинение "великого зла Руси". Пару раз из сотен высокородных пленных.

Через несколько десятилетий Галицкие бояре выкупят своих князей, попавших в плен к мадьярам, и повесят их. Пока примеры отсутствуют.

Понятно нападение с целью освобождения родича. Такое в Степи, хоть и нечасто, бывает. Обычно пленников продают дальше, в Византию, в Персию — освобождать уже некого.

Есть родовая месть: вы украли нашего человека — мы пришли и убили вашего.

"Закон не всегда справедлив, а справедливость не всегда законна".

В нормах родо-племенного общества, которым следует старый Боняк, "око за око и зуб за зуб" — и законно, и справедливо.

Я перевёл это "семейное", родовое дело на уровень гос.войны.

Это другое! Проще же заплатить!

Проще. Не мне.

Для него рабство — нормально. Всю жизнь с младенчества он каждый день видел рабов. Руки рабынь стирали ему пелёнки, варили кашку, утирали слёзки... Он вырос в рабстве. Не в рабстве себя, но в рабстве вокруг.

Для меня рабство — язва. Выжечь калёным железом.

Для рода важен конкретный "вася", пленённый каким-нибудь "саидом".

— Дадим поганому денег и хай подавится! А родненький Вася живой домой вернётся.

Понимаю, сочувствую, но увы... Мне, правителю, тот "вася" интересен куда меньше "саида". Великое множество "вась" умирает в этой стране каждый день по разным причинам. Тонут в реках и озёрах, замерзают в снегах, гибнут на пожарах. Чаще всего — что-то не то съел. Не промыл, не проварил... Это огромная гора проблем, которая называется "исконно-посконный народный обычай".

Беднягу, попавшегося людоловам, я выкупать не буду. Он один попавшийся, а рядом десяток погибших возле него в ходе набега, их уже не вернуть.

Только уничтожение. Всех, кто хочет заниматься этим бизнесом.

Я знаю, что работорговец деньгами не подавится, что снова придёт брать ясырь. Это его доход. Кто ж сам откажется от денег? — Только покойник.

Во Всеволжске с самого начала давил работорговлю. Многие не понимали, возмущались. Когда разгромил Клязьменский караван с "ленточками из юбки" — пытались убить. Теперь все соседи знают: раб в доме — смерть дому. Карательные отряды в поселения соседних племён научили: не будет не только участников, но и сопричастных.

"Воздух Всеволжска делает человека свободным".

И единожды вдохнув этот "воздух", назад его не выдохнуть.

Два главных соседа Всеволжска — Суздальская Русь и Волжская Булгария — хоть и по разному, но приняли мою позицию.

Кстати, сам Боняк и хан Беру, чьи орды кочуют возле Рязанского порубежья, не пускают своих удальцов на русские земли. И из других орд не пропускают.

Конечно, не потому, что боятся. Что может испугать славного, храброго, могучего, гордого... степного хана?! Не говорите глупостей! Хан склоняет голову только перед Хан Тенгри, Великим Синем Небом.

Это Алу просил, объяснял, убеждал, что жить в мире лучше, выгоднее.

Но и историю хана Башкорда, убитого со множеством воинов "в битве на Земляничном ручье", тоже помнят. Остатки той орды Боняк подобрал. Каждый день на глазах то юрты из становищ Башкорда, то подрастающие сыновья тогда погибших нукеров.

— Переяславль не сдастся. Ни хитроумные камнеметалки, ни горшки с огненной смесью не лишат защитников храбрости. А приступом вы его не возьмёте.

— Х-ха... Возьмём.

— Да. Если воинов погонят на стены под страхом смерти. Если за спиной у храбрецов будут стоять палачи. Которые отрубят голову каждому, кто отступит.

"Все сделались отчаянными бойцами, даже тот, кто был трусом". Заградотряд — мощный источник храбритина и отважнина.

Не понял? Могу разжевать.

— Твои люди храбры, они полезут на стены первыми. Догадайся, мудрый Боняк, кто будет палачами.

Молчит. Злобой наливается. Уже не на меня. Я тут так, хвост кобылий, на колу мочало. Которое своим трепыханием вызывает воспоминания. Которые, в свою очередь, создают предчувствия.

Ни одного имени не названо, никакой конкретики. Где-то какая-то условная крепость, какой-то умозрительный приступ. Но у Боняка в памяти есть картинки. И этой конкретно крепости — он там бывал. И приступов.

Какая-то смесь образов представляется сейчас ему. Проносится кусками и обрывками перед его внутренним взором. Он сам впереди, среди своих батыров и нукеров. Славный, храбрый. С маленьким дополнением: сзади, в безопасности, "палачи". С наточенными саблями и натянутыми луками.

— Он не посмеет...

— Он? Отродье Шарукана? Внук хана Шарука, бросившего "жёлтый народ" под мечи Мономаха и его сыновей? Сбежавшего от русских дружин за Железные Ворота? Племянник грузинского царя? Убившего своего брата и отца? Горная гадюка, выросшая на каменных ступенях царского дворца, с младенчества вспоенная ядом хитрости, предательства, тщеславия? Есть ли мерзость в мире, которую бы он не сделал ради власти?

"Он" — Кончак. Не Гзак — другой внук, выросший в Степи. Конкретный закавказский выползок, ты же его знаешь.

Молчит. Ищет аргументы против. И возразить нечем, и принять не может. Продолжим.

— Возможен другой путь. Крепость в миг не взять. А ждать нельзя — в Киеве смутьяны режут друг друга. Могут победить те, кто не откроет ворота. Кончак разделит войско. Часть остаётся под Переяславлем, не выпускает Искандера. Часть идёт к Киеву. Ворота открыты, город разграблен. Навьючившиеся как ишаки, славные кыпчакские воины уходят в Степь, угоняя обильный полон и стада. А следом скачут кыпчаки голодные и нищие. Те, кто сторожил Переяславль. Скажи мне, Боня-хан, кто ведёт этих оборвышей?

— Х-р-р...

— Ты прав. Вшивых ободранных голодных батыров ведут славные ханы Боняк и Беру.

— Я заставлю Кончака отдать нашу долю!

— Заставишь? Ты пробовал отобрать проглоченную мышку у горной гадюки?

Молчит. Даже не рычит. И так всё понятно.

Нет, Боняк, ещё не всё.

— Думаю, Кончак даст твоим людям долю в добыче. Он же не дурак. Вся Степь знает, что он добрый, щедрый, милостивый хан. Твои люди будут стоять перед ним на коленях, просительно заглядывать в глаза: "дай мне халат, дай пояс, дай удила". И он даст. Одарит. Облагодетельствует. И твои люди будут в искреннем восторге кричать: Слава щедрому хану Кончаку! Слава храброму хану Кончаку! Слава великому хану Кончаку!

Я помолчал. Последняя фраза повисла в воздухе.

Уточнил:

— Великий хан. Хан ханов. Каган. Царь.

Слово прозвучало.

Лет двадцать тому Изя Блескучий (Изяслав Мстиславич) издевался над дядей своим Юрием Долгоруким:

— Да ты стыд вовсе забыл! В цари метишь!

Долгорукий отгавкивался в переписке:

— Да ты сам такой!

Долгорукий прав: Изя первый из русских князей в летописи назван "царь".

В политическом русском обиходе тех десятилетий "царь" — оскорбление.

Мономах получил в 1120-х годах от императора Рума регалии (бармы, шапку...) и "сертификат" на царский титул. Цацки используют при вокняжении. Но титул никогда Мономах и его сыновьями не употребляли. "Архонт" на его печати в молодости есть, "басилевс" или "кесарь" — никогда.

Сходно и "король Руси". Папа Римский жаловал Ярополка Изяславича (во время междоусобицы сыновей Ярослава Мудрого в 1075 г.) королевской короной. Но обнародовать папскую буллу на Руси так и не рискнули — бить будут.

* * *

В Библии:

"И собрались все старейшины Израиля, и пришли к Самуилу в Раму. И сказали ему: вот, ты состарился, а сыновья твои не ходят путями твоими; итак поставь над нами царя, чтобы он судил нас, как у прочих народов. И не понравилось слово это Самуилу".

Однако Бог повелел Самуилу исполнить волю народа.

"Ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтобы Я не царствовал над ними. Итак, послушай голоса их; только представь им и объяви им права царя".

Бог ревнует свой народ, но народ хочет царя. Потому, что живому царю можно, по вине смотря, и морду набить. С Богом, или первосвященником, который от лица ГБ говорит, так нельзя. У царя — "права", которые, хоть какие бы они ни были — ограничены. По сравнению с правами Бога и его первосвященника.

Народ хочет кодификации законов. "12 таблиц" в Древнем Риме, "варварские правды" у франков и русских, "Великая Хартия Вольностей" в Англии, "Ясса" Чингисхана, конституции Нового Времени... Разница между законной властью и бандитской в том, что "законная власть" работает по писанным законам, а бандитская — по понятиям.

"Понятия" у разных людей не просто разные — они меняются. То, что вчера было "справедливо" для всех, сегодня становится "несправедливо" для некоторых. Для вятших, лутших, сильных. И тогда народ вопит: дайте нам писанный закон! Дайте нам царя, который этот сборник "прав" будет исполнять. Хоть каких, но стабильных и общих.

Пришлось первосвященнику поработать законодателем.

"И изложил Самуил народу права царства, и написал в книгу, и положил перед Господом".

"И сказал: вот какие будут права царя, который будет царствовать над вами:

— сыновей ваших он возьмет, и приставит к колесницам своим,

— поставит их, чтобы они возделывали поля его, и жали хлеб его,

— и делали воинское оружие и колесничный прибор его,

— и дочерей ваших возьмет, чтобы они составляли масти, варили и пекли хлебы,

— и поля ваши и виноградные и масличные сады ваши лучшие отдаст слугам своим,

— и десятую часть плодов урожая вашего отдаст евнухам и слугам своим,

— и от мелкого скота вашего возьмет десятую часть,

— и рабов, и юношей, и ослов ваших лучших возьмет и употребит на свои дела,

— и сами вы будете ему рабами.

— и восстенаете тогда от царя вашего, которого вы избрали себе. Но Бог будет глух над вами".

Но народ не послушал Самуила: "Нет, пусть царь будет над нами".

"Всё познаётся в сравнении": кажется, гнёт ГБ тяжелее "прав царства".

* * *

— Представь: Кончак взял и ограбил Киев. Вернулся в свои становища. И тут приходишь ты. С воплем: Конча-хан! Дай мою долечку. А он отвечает. Он же умный, он отвечает вежливо, даже радостно. О! Кого я вижу! Старый Боняк припёрся! Жив ещё? Я-то думал, что ты Переяславль взял. Я ж тебе такие мощные луки отдал, "греческий огонь" подарил. Лучшее оружие в мире! А ты... какую-то крепостицу... не смог. Ну да ладно. Из уважения к старости. Эй, слуги, выдайте там. За его сидение на месте. И, кстати, Боня-хан, когда приходишь просить — кланяйся ниже. Глядишь, я от щедрости своей ещё пару молоденьких наложниц подарю. Хотя зачем они тебе? В твои годы согласие женщины более пугает, чем радует.

— Кха! Ты хочешь возбудить мою злобу против Кончака! Чтобы спасти своих землеедов!

— "Твоя злоба"? — Да, это важно. Но, извини, это мелочь по сравнению с чувствами всего жёлтого народа. Твои люди приходят в становища Шаруканичей и видят богатство. Хабар, полон, скот. Они завидуют. Злятся. На тебя. Что ты не привёл их к победе, к такой добыче. Считают тебя неудачником. Старым глупым гордецом, который вспоминает какие-то давние древние, никому уже не интересные, ссоры своего деда с дедом великого героя и победителя. Из-за тебя, из-за твоей глупости и гордыни они лишены множества таких красивых и полезных вещей.

Как же, всё-таки, достучаться до его сознания?

— В Степи говорят: хан заботится о своём народе. Если хан перестаёт заботиться — в орде появится новый хан. Люди, твои люди, посмотрят на богатство людей Кончака, на их славу. И скажут: Боняк — старый, Боняк — поглупел, Боняк не думает о нас, не заботится о народе. И в орде будет новый хан.

— Ты думаешь, я боюсь смерти?

— Бли-ин! Разве мы говорим о твоей судьбе? Мы говорим о судьбе даже не твоей орды, а всего жёлтого народа. Если Кончак берёт Киев — он берёт Степь! Киев он возьмёт через изменников, которые откроют городские ворота. Степь — через мерзавцев, но более через дураков. Вся молодёжь в Степи будет мечтать ехать за его бунчуком. Потому что он победитель! Потому что у него слава! Все мужчины Степи будут мечтать войти в его орду. Жить под его властью. Потому что он богат. Потому, что у него — удача! Он наделяет своих людей блестяшками и тканями, скотом и рабами. И люди заставят своих ханов признать Кончака царём! Потому что это слава, честь, успех, богатство!

Честно говоря, мне вдруг помстилось, что Боняк, подобно Кестуту год назад, будет повторять как заведённый: Кончак — хороший, Кончак — хороший.

Нет, в Степи нет таких мастеров, чтобы наложить постгипнотическое внушение. А просто внушение... Боняк Бонякович столько видел и пережил, что ввести ему какого-то "псих.микроба" с "чёрного входа", минуя "сторожа-критику"... Не.

Глава 808

— Ты — старый мудрый Боняк. Хранитель вековых обычаев, защитник свободы жёлтого народа. Сто лет назад в эти земли пришли четыре орды. Это были свободные люди. У них была воля и закон. Старый добрый закон их предков. А теперь в Степи будет царь. Который может приказать любому. Может казнить любого. По своему желанию. Потому что закон — желание царя. И тогда у народа, у всякого человека в Степи — нет свободы. Все могут только умолять царя. Они его слуги, холопы. Они должны бежать туда, куда их послал царь, делать то, что велел царь. У них нет своей воли — только царская. И они будут счастливы. От своего безволия, от своего холопства. От возможности целовать пыль под копытами царского коня.

Чёт я несколько... увлёкся эмоционально. Меньше пафоса, Ваня.

— Ты всю жизнь сражался за старину, за степные вольности. Теперь делу всей твоей жизни придёт конец. Кончак станет царём. По образцу виденного им. Вроде царя грузин или царя греков. Воля степняка — кончится. Многие будут этому рады. Жить чужим умом — легче. Свободный народ "серого лебедя" станет народом рабов.

* * *

"Первой жертвой германского нацизма стал немецкий народ" — И.В.Сталин.

"Стал" — в ходе всеобщих выборов, демократических законодательных процедур, парламента и республиканского строя.

* * *

Я — прав. Я говорю очевидные вещи. И это особенно злит моего собеседника.