Возвращение на Алу

Он не расстроился, только поцеловал ее руку и удивленно вскинул брови, услышав пульс:

— Да у вас сердцебиение, дорогая! Немедленно пригласите к себе лекаря. Я, к сожалению, отменить поездку не смогу и...

— О, не беспокойтесь обо мне. Я буду благоразумна.

А про себя Танэ-Ра подумала, что уж чего-чего, а быть благоразумной ей опротивело до кровавых бликов перед глазами.

Но когда она поглядела на выступ между капителями колонн в своей спальне, в ней ожила та девчонка, которую она почти совсем задавила в своей душе во время своего ненавистного замужества. Девчонка, обожающая дразнить и проказить. Как это делали все ее сверстницы, когда Танэ-Ра стояла рука об руку с будущим супругом и мечтала умереть на месте.

И потому она сдержала данное мужу слово — вызвала придворного лекаря и все то время, покуда он осматривал ее, едва скрывала смех, нет-нет да поглядывая в угол, где из последних сил, раскорячившись между стенами, держался ее незваный гость. Тассатио делал ей страшные глаза, многозначительно указывал ими на лекаря и на дверь, молитвенно и беззвучно взывал к запредельным силам, но пока доктор не сообщил, что это просто скачок артериального давления из-за жары и что ей нужно просто полежать, Танэ-Ра была непреклонна.

— Спускайтесь, господин Эй! — сжалилась она наконец, едва за лекарем закрылась дверь, и расхохоталась, когда визитер обрушился из-под потолка на паркет, спружинив на ногах и переведя дух.

— Откуда ты знаешь, что меня так зовут? — спросил Тассатио, разминая затекшие руки.

— У вас слишком длинное дворянское имя, господин Эй, чтобы ваши соратники могли выговаривать его, не путаясь в слогах, — продолжала насмехаться Танэ-Ра, подходя к нему, чтобы рассмотреть его в новом облике. — Что ж, теперь вы соответствуете тому, кого я видела на снимке в вашем досье.

Он небрежно скинул берет, прошел мимо нее, заглянул под кровать и вытянул оттуда ножны со своим мечом.

— А почему вы сами не спрятались там же, господин Эй? Неужели на стене вам было удобнее?

Тассатио непонимающе уставился на нее.

— Я что, лакей, чтобы прятаться под кроватью? — буркнул он, пристегивая меч к поясному ремню, с другой стороны от ножен со стилетом.

— Ну да, как же, я забыла: вы не лакей, а благородный головорез!

Вместо того чтобы ответить, Тассатио сгреб Танэ-Ра в объятия и принялся ненасытно, с силой комкать ее губы поцелуем.

— Славно! — сказал он наконец, отдышавшись. — Другая бы начала кривляться, будто ей того не хочется...

— Я не люблю врать, — невозмутимо ответила покрасневшая от нетерпения Танэ-Ра: он столь крепко прижимал ее к своему телу, что его желание уже не оставалось для нее тайной, а заодно стало и ее желанием. — Во всяком случае, людям, которые мне нравятся.

— Ты не идешь у меня из головы. Вот уж сколько прошло, а я все вспоминаю о тебе и хочу тебя, как юный молокосос, впервые влюбившийся в женщину. Скажи, ты не пользовалась каким-нибудь... ну, сама знаешь... приемом?.. — Тассатио подмигнул, намекая на ее ментальные способности.

— О том же самом я хотела спросить у тебя.

— Я — точно нет.

Когда все прояснилось, он наконец стал раскованнее, да и Танэ-Ра ощутила спокойствие. Хотя прояснилось, конечно, далеко не все. Уж мужскую ветреность она знала слишком хорошо, чтобы верить в такую внезапную любовь с первого взгляда. Но ей было все равно. Они просто впились друг в друга, бурно, словно виделись последний раз в жизни, и не сразу даже избавившись от одежды, упали в постель.

— Тебя как будто из темницы выпустили, — прошептал он, дивясь ее безумной, почти первобытной чувственности, а Танэ-Ра даже не рассуждала об этом — все происходило само по себе.

— Так и есть... так и есть...

Лишь далеко за полночь страсти поутихли, смолкли стоны и вскрики вожделения, руки и губы устали ласкать. Едва шевелясь от утомления, влюбленные боролись с сонливостью — не могли наговориться.

— Я почти не помню Гатанаравеллу, — с грустью промолвила Танэ-Ра в ответ, когда он спросил об их родном городе на Але. — Мне едва исполнилось десять, когда всем нам пришлось бежать...

Тассатио помрачнел. Глаза его налились темнотой, взгляд стал чужим, хищным.

— Бежать... — проворчал он и сжал губы.

Что-то дурное было связано в его памяти с этим переселением. Танэ-Ра еще чуть — и прочла бы его мысли. Да только он не пустил.

Она погладила его грудь ладонью, чувствуя пальцами шрамы от многочисленных ранений.

— Как ты стал... таким?

Этот вопрос мучил ее с того самого дня, как она прочла принесенное Паскомом досье.

— Каким? Зрячим?

— Ты хочешь сказать, что твои "подвиги" — это следствие прозрения?

— Да ты никак собираешься поучить меня жизни, родная? — с вызовом откликнулся главарь повстанцев. — Эй?

— А что — не позволишь?

Тассатио вгляделся в нее, сощурившуюся. Глаза его снова стали ласковыми, взгляд — бархатным. И засмеялся:

— Да конечно позволю. Тебе позволено все, моя любимая. Отныне и впредь. На, — он пошарил рукой среди скомканной как попало одежды возле их ложа и подал ей стилет. — Хочешь — убей. Меч не предлагаю: он не пойдет против хозяина.

— Ты бешеный.

— Ты не лучше. Мы друг друга стоим, Танэ-Ра. Может быть, поэтому и...

— Но ты ведь был скульптором и храмовником, Тассатио! Ты был лучшим! Почему же ты пошел по этой жуткой стезе?

Он пружинисто сел, ссутулился, оперся локтями о колени, подумал и обернулся к ней. Танэ-Ра лежала, опираясь на подушки и взирая на него в ожидании.

— Эти сволочи могли бы спасти всех, — сказал он наконец. — Всех аллийцев. Я видел документы. У нас было и время, и транспорт для этого, да и третья планета не так уж далека от четвертой: наши зонды постоянно паслись тут задолго до того, как кто-то всерьез задумался о переселении. Телепорты "куламоэно" не могли доставить нас сюда — в Пристанище не был проложен путь. Но у нас было достаточно и грузового, и пассажирского транспорта. А они отобрали только "нужных"... Только четверть населения Алы, темные силы! И еще один космолет рухнул тут на Полуострове Крушения, посему вычти из этого числа "избранных" десяток тысяч аллийцев, погибших в той катастрофе по прилете... Остальные три четверти рожей не вышли, остались на Але, когда на нее упал метеорит...

Танэ-Ра оцепенела. Но это же ложь! Ей всегда говорили, что времени было очень мало и кто успел, тот успел.

— Но зачем им это?! — воскликнула она. — Если бы они переместили сюда всех, это было бы выгоднее, если считать их рабовладельцами...

— Да неужели? Прокормить такую ораву, привыкшую к удобствам? Да их бы свергли в два счета! — Тассатио стал язвителен, уперся кулаком в покрывало и повернулся к ней полностью. — Они и так забрали всю технику, которая была на Але. Они пригнали ее сюда пустую — для чего им нужен был балласт? Объявлять заблаговременно о метеорите они не стали: боялись паники населения, боялись, что их замысел раскусят и не дадут улететь "избранным"...

— Избранным? Но если следовать твоим умозаключениям, этим избранным нужны были бы те, кто станет на них работать, поэтому...

— Поэтому, родная, они эвакуировали не просто пару миллионов жителей — исключительно тех самых избранных, — а без малого миллиард. Это более выгодное соотношение хозяев и рабов, не находишь?

— О, Природа...

Тассатио согласно кивнул:

— И не говори. Но они ошиблись дважды: когда зачислили в "избранные" меня и когда впоследствии, уже здесь, допустили утечку секретной информации.

— Неужели ты теперь хочешь уничтожить и тех, кто остался?

Он диковато посмотрел на нее:

— Я похож на психопата?

— Больше, чем ты себе представляешь.

— Я хочу наказать только тех, кто знал и кто сделал то, что сделал. Можно быть преступником, отправляя тысячные армии на войну. А можно казаться чистеньким, просто вовремя опустив глаза, когда по твоей вине гибнут миллиарды. Не армейских — миллиарды мирных жителей! Твой муж, Танэ-Ра — из этих, из "чистеньких"...

— Но он тоже был молод в то время и...

— Он был достаточно зрел, чтобы понимать, что они делают, — отрезал Тассатио. — Он старше меня, а я почему-то сумел тогда сделать необходимые выводы.

Их сонливую усталость как рукой сняло. Танэ-Ра дрожала от ужаса.

— Какая мерзость... Я не прощу себя за слепоту...

— Причем же здесь ты? И более искушенные не знают многого, а оттого гоняются за мной и моими ребятами, аж высунув от тщания языки! И — заметь — даже не хотят знать, — Тассатио сухо, нехорошо рассмеялся.

— Не останусь я здесь, — сказала жена Правителя, помолчав. — Отправлюсь с тобой, даже если ты будешь гнать меня.

— Я не буду тебя гнать, но ты должна знать, на что идешь. Мы едим, когда придется, как дикие звери. Мы не моемся десятки дней. Мы оцениваем счастье рассветами и закатами. Встретил — уже счастливчик, каких мало. У нас...

— Знаю, прекрасно знаю. Только... прошу тебя, не облегчай жизнь тем, кого ненавидишь! Не марай себя, Тассатио! Если они будут твоими жертвами, то им всё простится, а ты примешь на себя всю дрянь из сточных канав их душ. Пусть они сами отвечают за содеянное!

Тассатио слабо улыбнулся и с нежностью притронулся ладонью к ее щеке:

— Я уже слишком далеко зашел, родная. Пусть меня четвертуют, вкатают в мостовую, пусть сожгут и развеют пепел по ветру, но останавливаться поздно. Такие вещи не делаются без крови.

Тассатио

Той ночью я почти не спал, думая только о ней. Мне казалось, Танэ-Ра не совсем понимает, на что обречет себя в случае побега со мной. Но не оставлять же ее здесь. Нашего ночного разговора хватило, чтобы окончательно понять: все серьезно, и это та самая женщина, которая, видимо, суждена мне. Ничего не поделаешь, остается лишь смириться с предначертанным. Хотя, конечно, с моей "профессией" нужно быть одному — никакой семьи, никаких родственных связей...

Утро изменило мой настрой. Безысходность улетучилась. Снова ожил дух, напоминая о заждавшихся меня приятелях, да и тело заявило о себе желанием чего-нибудь перекусить: мой бедный желудок пустовал со вчерашнего утра, когда я отправился на поиски Танэ-Ра.

Вот было бы здорово свистнуть сейчас их дворцового повара и сделать ему заказ! Представляю его рожу после этого...

Я поцеловал мою красавицу, и она, проснувшись, привлекла меня к себе. Видать, повару вместе со всем остальным миром придется немного подождать.

— Ты спи еще, — сказал я, когда мы наконец угомонились. — Рано. Мне тут нужно кое-куда отлучиться... думаю, примерно на полдня. А потом я вернусь за тобой, родная, и мы потихоньку смотаемся из этого гадюшника...

Она что-то пробормотала и в полусне смешно причмокнула алыми пухлыми губками. Ну просто существо высших сфер! Так посмотришь на это нежное лицо в венце длинных, раскиданных по подушкам волос цвета ночи — и не поверишь, что это она загоняла меня сегодня ночью, а не наоборот...

Во дворце ощущалась какая-то суета. Я ничего не слышал, но такие вещи мне удается чувствовать хребтом. Особенно той его частью, которая лучше всего подходит для поиска приключений.

А-а-а-га-а-а! Так это вернулся венценосный супруг: у портала дворца стояла его повозка.

Нет, я не прощу себя, если, будучи в двух шагах от цели, не сделаю самого главного из-за ничтожного опасения "замараться". Даже не принимая в расчет того, что подумают обо мне сподвижники. Сам себя не прощу. Эта избранная тварь, так называемый Правитель аллийского народа, должен поплатиться.

Ну и позорно же здесь у них организована система охраны. Если бы я знал об этом до встречи с Танэ-Ра, мы с ребятами давно бы уже вынесли к темным силам все действующее правительство, и бунт был бы закончен несколько лет назад. Конечно, не у всех моих сторонников так хорошо развит навык лазанья по отвесным стенам, но это дело наживное.

Прости, любимая, но не могу я упустить такой шанс. Прости, твоим мольбам я не внял. Меня приводит в бешенство уже одно то, что этот негодяй смел касаться твоего тела, обладал им на так называемых "законных основаниях", а ты терпела тошноту и молчала.

Сменив крепление для ножен меча, ради удобства я повесил его за спину, стилет вернул на прежнее место, а потом тем же путем, которым проник сюда — через длинный балкон, — покинул опочивальню царицы.

Правитель был в своем кабинете. Я стоял на узком карнизе, он сначала некоторое время сидел в своем кресле, о чем-то раздумывая и хмуря лоб, а затем принялся расхаживать по комнате их стороны в сторону. Да уж, он не просто старше меня, он изрядно старше. Или просто так выглядит — давненько я его не видел. Бледный, глаза ввалившиеся, как у больного. Но вроде не обрюзг, значит, держать свой меч в руках сможет. Дам ему фору. Ко всему прочему я тоже нынче не в лучшей форме. Будем считать, что мы на равных. Его не охраняют сейчас специалисты-менталы, наивно полагающие, что в дворцовых покоях его жизни ничего не угрожает. На моей же стороне внезапность.

Вдоволь налюбовавшись им через окно, в удобный момент я вломился в комнату, стиснул в захвате его горло — так, чтобы он мог только хрипеть и слегка дышать. Правитель не видел моего лица: я стоял за его спиной, пригнув голову, а зеркало напротив нас отразило лишь надвинутый на самые глаза берет.

— Я вызываю тебя на Поединок, и если ты мужчина, то не посмеешь отказаться!

Я успел полностью проговорить формулировку Вызова. Этого достаточно, чтобы даже политик не осмелился юлить перед древним законом воинов-аллийцев.

Правитель простонал, чтобы я ослабил хватку, а потом запросил себе наблюдателя: по правилам, в Поединке должен участвовать еще как минимум один человек — наблюдатель. Я только усмехнулся, и он понял, что никаких поблажек не будет.

— Знаешь ли ты, Тассатио, что Вызов нельзя бросать главе государства и целителям? — спросил он, потирая горло и обреченно снимая со стены свой наследный меч, когда я наконец выпустил его тщедушное тельце из своих пламенных объятий.

— Знаешь ли ты, что я вообще мог бы тебя тихонько прирезать, чтобы не возиться?

— С тебя станется...

Я позволил ему сделать несколько выпадов, не отвечая на них, просто уворачиваясь. Причем даже не особенно прытко, а меч держа за спиной. Это позволило мне оценить его подготовку. Да, плачевно...

Рубились мы недолго. Лучше бы я в самом деле просто его прирезал: он хотя бы не был обесчещен как наследник меча предков. Кто не умеет обращаться с этой реликвией, тот не имеет на нее права.

Дважды он пытался прибегнуть к ментальной атаке, но также потерпел фиаско. Нельзя так надеяться на силы охранников, надо развиваться и самому...

В конце концов мой противник поскользнулся, и будь это любое другое оружие, он сам бы на него и наделся. Но аллийский меч — не кусок железяки. Он выскочил из его рук и зазвенел по паркету. А я с нескрываемым наслаждением рубанул острием своего Правителю по шее. Вслед за выпавшим мечом с глухим стуком поскакала по полу его голова, а мне под ноги из перерубленных вен и артерий туловища толчками хлынула темно-багровая кровь.