Немезида

— Ну, какое мне больше нравится, я лучше промолчу, а вот ближайшее отсюда — это, пожалуй, небольшое придорожное кафе для дальнобойщиков, на Мочищенском шоссе. Километров десять отсюда будет...

— Замечательно, — с деланным спокойствием заявил Володя, — Значит, туда и идем.

— Ты ненормальный? — удивленно взглянула Света, — Я же это так, в шутку сказала!

— А я, что, думаешь, всерьез?

Она улыбнулась, напомнив Володе детскую песенку "От улыбки станет всем светлей", так как от этой улыбки у него потеплело на сердце.

— Ну, если никакого кафе тут нет, то пойдем просто погуляем по окрестностям, заодно и познакомишь меня с местными достопримечательностями, если они, конечно же, тут есть. Пойдем... туда! — Володя указал в наугад выбранном направлении. Север, юг, восток, запад, — не все ли равно, куда идти, лишь бы быть рядом с ней.

— Пойдем, — пожала плечами Света.

Какое-то время они шли молча, никто не решался первым начать разговор. Куда-то улетучилась даже дарованная Володе Богом болтливость. В конце концов он, чтобы сказать хоть что-нибудь, повторил свой вчерашний вопрос:

— Расскажи что-нибудь о себе?

И Света рассказала... Он узнал обо всех ее слабостях, об учебе в школе, где ее дразнили "Мокрой курицей" за привычку держаться особнячком ото всех, о родителях, которые всю свою жизнь пытались защитить свою доченьку от любых напастей из "внешнего мира", как реальных, так и вымышленных. Она оказалась вовсе не глупой и заторможенной, да и это свидание было у нее не первым, так что Володя никак не мог взять в толк, почему же вчера она так стремилась сбежать от него. А эта странная фраза: "Лучше бы ты не заходил. Для нас обоих было бы лучше..." Почему?

Но в одном Света держала все тот же тон, что и вчера. Она не позволяла Володе даже прикоснуться к ней, и когда в разговоре, сам того не замечая, он взял ее за руку, она отдернула ее словно от раскаленной сковороды.

— Я не набиваю себе цену, и грая на неприступность, — сказала она тогда, — И не стану угрожать тебе, что если такое еще хоть раз повториться — заеду тебе коленом куда положено, я просто уйду, и никакая сила на свете не сможет меня удержать! Не думаю, чтобы ты смог понять, почему я так поступаю, просто никогда и не при каких обстоятельствах не прикасайся ко мне!

Володя покорно кивнул головой. В ее словах он не сомневался. Такая девушка, как Света, действительно не стала бы набивать себе цену подобным образом, ей это просто было не нужно, а угроза потерять ее слишком пугала Володю, чтобы он осмелился предпринять еще хоть одну попытку, или расспросить ее. Давно уже были забыты все мысли о легком флирте и летнем романе, он уже и не задумывался над тем, есть ли на свете любовь, а просто знал это, не будучи в состоянии передать свои чувства словами.

Они провели вместе четыре часа, и выглядели после этого счастливейшими людьми на Земле, но все хорошее, как известно, когда-нибудь заканчивается — подошло к концу и это свидание, прекраснее которого в Володиной жизни еще небыло.

— Мы увидимся завтра? — спросил он, когда они подошли к дому.

— Конечно! Зайди ко мне часов в двенадцать... Нет, уж лучше я к тебе зайду. Чем меньше будут знать мои родители, тем лучше. До завтра. — и она повернулась, чтобы уйти.

— Постой! — сработал у Володи рефлекс Дон Жуана, — Я, как истинный джентльмен, должен проводить тебя прямо до квартиры, поцеловав на прощанье руку.

В Светиных глазах промелькнула все та же неизмеримая печаль, и Володя испугался, не сболтнул ли он лишнего.

— Извини, — печально ответила она, — Но галантным кавалером тебе придется побыть с кем-нибудь другим. Хотя, наверное, я бы очень этого хотела.... Но... В общем, все равно ты уедешь через месяц, а я опять останусь одна, чего я, собственно, и хочу. Так что, извини, до завтра... — и она скрылась в темноте своего подъезда, даже не обернувшись больше. Володя же еще долго всматривался в этот сумрак, словно в сумрак своей души, надеясь отыскать в нем ответы на свои вопросы... Но разве легко найти черную кошку в черной комнате?

* * *

Следующие три дня прошли для Володи, словно во сне. Каждый день, часов в двенадцать, к нему заходила Света, и они шли гулять. Не важно, куда — сам он уже давно перестал замечать красоты Пашинских окраин. Редкие березовые рощицы, по мере продвижения на северо-запад, в сторону Оби, до которой от Светиного дома было всего часа полтора ходьбы, плавно переходящие в густой сосновый лес, сама Обь, река-матушка, которой был обязан своим появлением на свет Новосибирск... Все это было невероятно красиво, но Володя мог любоваться только на свою спутницу, боясь отвести взгляд. Ведь, как известно, стоит отвести взгляд от прекрасного видения, и оно растает в воздухе. Да и сама Света тоже не сводила с него глаз, и будь он все еще способен трезво рассуждать — давно бы заметил это. Одного Володя так и не мог понять — причины той безграничной тоски, что иногда промелькала в ее прекрасных глазах. Впрочем, очень скоро ему предстояло узнать ее...

* * *

Тело сковывала боль, проникавшая, казалось, в каждую клеточку организма. Володя попробовал пошевелить рукой, но с удивлением обнаружил, что не может этого сделать. Руки словно бы небыло, а сигналы из мозга, приказывавшие сжать руку в кулак, уходили, казалось, куда-то в пустоту. Ответной реакции тоже небыло, только боль, разливавшаяся озером расплавленной стали по всему телу. Да и было ли оно, тело?..

— Доктор, — произнес совсем рядом взволнованный женский голос, — Кажется, он просыпается. Только что шевелил рукой.

"Значит, рука у меня все же есть..."

— Дыхание?

— Шестнадцать.

— Пульс?

— Сто тридцать шесть ударов.

— Замечательно. Если пульс есть, а уж тем более такой, то жить он будет, что вообще феноменально, с учетом того, что с ним произошло.

"А что со мной произошло?"

— Один кубик промидола, пожалуйста...

Что произошло? Володя не помнил. Он напряг память, стараясь по крупицам вытянуть из нее то, что мозг старательно пытался забыть, чтобы оградить своего хозяина от нового стресса. Воспоминания возвращались. Сначала пришло ощущение счастья. Счастье шло под руку со Светой...

Вечер. Чудесный вечер. За окном громко сверчат сверчки, раздавая друг другу комплименты на одним им понятном языке. Они со Светой сидят на диване, в квартире его бабушки, и оживленно беседуют...

"Стоп! Почему мы сидим у меня?" — новая волна воспоминаний, на этот раз более ранних, и без титанических усилий.

— Вова, я надеюсь, на тебя можно положиться? — уже в который раз спросила бабушка, — Я и уеду-то всего на пару дней, но все равно боюсь оставлять тебя одного.

— Да что ты?! Я уже давно вырос из того возраста, когда мог поджечь дом, играя со спичками. Езжай, отдохни от меня, оболтуса.

"Бабушке пришло письмо от какой-то ее бывшей сокурсницы, пригласившей всех на вечер встреч старых институтских друзей к себе домой. И это в шестьдесят-то с лишним лет?! Они же друг друга не узнают!"

...Оживленно беседуют...

"О чем?" — Володя ухватился за ускользающую нить рассказа самому себе о самом себе...

— Но почему? Чего ты боишься?!

— Я, ведь, предупреждала тебя, — со слезами на глазах воскликнула она, — Если ты попробуешь хотя бы прикоснуться ко мне, я уйду!

— Нет, не уйдешь! Ведь что-то гложет тебя! Чего ты боишься? Меня?!

— Да пойми же ты, я боюсь не тебя, а за тебя!!!

Она разрыдалась, и когда Володя, обняв за плечи, привлек ее к себе, она не сопротивлялась, и лишь повторяла:

— Проклята я! Проклята!

— Все будет хорошо, — шептал он ей на ухо, — Я здесь, все в порядке. — но эти слова практически не возымели эффекта.

— Знаешь, что... — она резко отстранилась от него, и смахнула слезы, — Я все тебе расскажу, а уж потом — тебе решать, как быть дальше.

Картинка на мгновение подернулась дымкой. Воспоминания снова уходили, подчиняясь действию промидола. Затем они снова вернулись, но, похоже, уже немного не те...

Ночь... Он выскочил из дома, и помчался, куда глаза глядят. Ему было все равно, куда и зачем бежать, главное — бежать, обгоняя ветер! Хотелось почувствовать свою силу и свободу, и мчаться по улицам спящего поселка, распевая песни. Она любит его! Она саама об этом сказала! Все, что она говорила о своем проклятье — не более, чем предрассудки, и здорово, что она смогла, наконец, выкинуть их из головы! Теперь все будет хорошо! Никто и ничто не помешает их счастью!..

Свет! Откуда-то появились мощные лучи света, но это был не дневной свет, вместе с которым приходит покой и душевное равновесие, а совсем другой, предвещающий приход чего-то ужасного, режущий глаза, парализующий волю и внушающий ужас. Володя обернулся, и успел увидеть надвигающуюся на него черную громаду...

Сознание в его черепной коробке сжалось в малюсенький серый комочек, дрожащий от страха. Он боялся вспоминать! Боялся, что вновь вернется ужас, пережитый той ночью.

"Стоп! Это было после... Мне нужно знать, что она мне рассказала. Здесь какая-то связь..."

Механизм поиска вновь заработал, и сознание послушно открыло перед ним новую ячейку памяти.

— Первый раз я влюбилась, когда училась еще в шестом классе, — рассказывала Света, — Он был на два года старше меня, и для него я была, собственно говоря, не более, чем игрушкой, просто маленькой девочкой, с которой можно было поразвлечься... Впрочем, я тогда, увлеченная новым для себя чувством, не понимала этого. Еще бы! Он был атлетом, каждый день посещал спортзал, и, как мне казалось, был самым крутым и модным парнем в нашей школе. Для нашей шпаны он был авторитетом, так как к тому времени имел даже привод в милицию, уж не помню, за что, но, кажется, за что-то серьезное. Помню, как однажды мы сидели у него дома, и я с восторгом наблюдала, как он поглощал водку стаканами. Потом он предложил выпить и мне, и я, дура, согласилась. Что было потом — помню очень мутно, но отделалась я достаточно легко, видимо, у него не хватило наглости лишить невинности 14-летнюю девочку, однако то, как он учил меня целоваться, помню отчетливо...

На следующий день, по пьяни, он выпал из окна!

Потом, через год с небольшим, я вновь влюбилась. Теперь уже это был мой одноклассник... Ну как у пятнадцатилетнего парня мог случиться разрыв сердца, всего чрез пару часов после того, как он поцеловал меня?!

Обо всем этом я рассказала своей лучшей подруге, которая, конечно же, уверила меня в том, что все это — не более, чем совпадения, ну а чтобы убедить меня в этом, предложила мне провести эксперимент. По ее совету я выбрала самого отвратительного парня из всей школы, и однажды, после занятий, подкараулив его одного в раздевалке, крепко поцеловала его в губы, сказав, что очень давно по нему сохну. Бедняга просто ошалел от подобного обращения, но еще больше ошалела я, когда на следующий день его нашли на улице, абсолютно голого, с полусотней ножевых ранений.

Света вновь расплакалась, уткнувшись лицом в Володину рубашку.

— Теперь я боюсь даже близко подходить к парням. Словно бы, сама Смерть ходит за мной по пятам! Пробовала об этом кому-то рассказать — все смеются, говорят, что я спятила...

Они проговорили тогда до поздней ночи. Володя убеждал ее, что все случившееся — не более, чем совпадения, что с ним-то не случится ничего, и никому и никогда, даже самой Смерти, он не позволит разлучить их, а потом, когда она ушла, поцеловав его на прощанье, он выскочил из дома, ощущая, как поет его душа, а руки сами рвутся одним взмахом вознести его до небес. Он бежал довольно долго, не зная, сколько, и где, а потом за спиной, вдруг, возник этот режущий глаза яркий свет. Володя обернулся, за секунду до того, как его тело подбросило в воздух, чтобы затем, со страшной силой ударить о мостовую, и успел рассмотреть несущийся прямо на него многотонный "КАМАЗ", и перекошенное ужасом лицо водителя. Затем он ощутил мощный удар, когда грузовик врезался в него, круша и перемалывая кости, ощущение полета, и новый удар, теперь уже об асфальт. Уже теряя сознание, он услышал визг тормозов и грохот, а затем наступила темнота.

* * *

Володя открыл глаза. У его кровати сидела, подперев кулачком голову, изрядно осунувшаяся и заплаканная Света.

— Светик, — тихо позвал он, и она тут же, подняв глаза от пола, посмотрела на него.

— Ты жив!.. Это все я виновата... — голос ее звучал тихо и сдавленно. В нем еще чувствовались отголоски недавних рыданий.

— В чем виновата? В том, что я жив? — он изобразил на лице некое подобие улыбки, пытаясь хоть немного оживить ее, но выражение ее лица осталось неизменным, — Да не переживай ты так, Светик! Все будет в порядке. Врачи говорят, что я поправлюсь...

— Это я во всем виновата. — упрямо повторила она.

— Знаешь, за те два дня, что я, валясь здесь, считая мух на потолке, у меня была уймища времени, чтобы все обдумать. Знаешь, кто ты? Ты — карающая рука богов! Ты Немезида! Давай рассуждать логически. Ты говорила, что твой первый возлюбленный за свой короткий век даже в милиции успел побывать, не так ли? А на счет остальных ты ничего такого не припомнишь?

— Ну, второй проблем с милицией точно не имел, а вот третий, который подопытный, состоял на учете в психиатричке. Поговаривали, что он буйный какой-то, что даже кидался на кого-то. Вообще, много про него слухов ходило...

— Вот видишь! И я, мягко говоря, тоже не безгрешен. За мной числится много чего такого, о чем я даже вспоминать не хочу, но все это в прошлом — теперь я стану другим, во многом, между прочим, благодаря именно тебе. Но ТАМ, наверху, обо мне, должно быть, не забыли, и эта кровать — мое наказание, которое должно послужить мне уроком, и стартом к новой жизни. Так что, за меня можешь не волноваться — все будет в порядке.

— И ты не сердишься на меня? — неуверенно спросила Света.

— За что? — искренне удивился Володя, — Ведь ты же не виновата, что обитатели Олимпа избрали тебя для такой, мягко говоря, неприятной миссии?..

После еще десятка подобных аргументов Света, наконец, сдалась, и немного оживилась, поверив в то, что все и в самом деле позади. Она просидела у Володиной кровати с пол часа, а потом, сославшись на то, что даже не сказала своим родителям, куда отправилась, собралась уходить.

— Ты придешь завтра? — спросил Володя.

— Конечно! — улыбнулась она.

— Ну, тогда поцелуй меня на прощанье, и бегом домой, пока твоя мама не вздумала отправить национальную гвардию на твои поиски, — видя Светино замешательство, он тут же добавил, — Не волнуйся, для меня уже все позади, а о твоей роли Немезиды можешь теперь позабыть. Никто больше не погибнет от твоих ласк, разве что от моей ревности, ведь я тебя никому и никогда не отдам.

Окончательно успокоившись Света чмокнула его в щеку, и, взяв со стола свой пакет направилась к двери, но бросив прощальный взгляд на Володю, застыла на месте. Его лицо приняло синюшный оттенок а глаза выкатывались из орбит. Он безуспешно пытался ухватить ртом хоть глоток воздуха, или, хотя бы, позвать на помощь, но вместо этого из его легких вырывался лишь громкий хрип.