Морана-2

* * *

Наверное, это было странно, но в армии Александре понравилось. После жизни в детдоме ее уже было не огорчить приемом однообразной пищи строго по часам, множеством формализованных действий и строгой командной иерархией. Даже отданные ей в подчинение солдаты отчасти напоминали ей мальчишек-интернатовцев: через одного ершистые и упрямые, но при этом крепкие и надежные. Не все, увы, но ведь в каждом коллективе может случиться паршивая овца? Или сразу парочка упрямых баранов. До двадцать второго июня она более-менее освоилась в новых реалиях, а потом просто спокойно и даже равнодушно плыла по течению армейского распорядка — успевая не только тянуть прекрасно налаженную еще до нее службу в доте, но и выкраивать время на разные личные занятия. Поначалу Саша наблюдала за размеренной суетой в окопах и на шоссе, но уже на второй день однообразые виды ей прискучили, и далее все свободное время она тратила на чтение прихваченного с собой учебника. Верней сказать, очень хорошего учебного пособия "Практические задачи расширенного курса физики для аспирантов и доцентов физико-математических специальностей". Под его невзрачной темно-коричневой обложкой таились натуральные залежи ценных знаний, которые она с переменным успехом осваивала уже больше года: тематика предлагаемых авторами к решению задач была такой широкой, что охватывала как минимум десять разделов физики, четыре направления высшей математики и краешком касалась евклидовой и римановой геометрии. Никакая военная служба не могла нагрузить мозги девушки так, как это порой делала всего одна коротенькая задачка из сборника: Александра даже завела себе обыкновение поздними вечерами прогуливаться в окрестностях дота, размеренно дыша запахами хвои в молодом сосняке. Просто ради того, чтобы переключать разум на ощущения тела и побыть в состоянии полного безмыслия либо сладких грез о хорошо оборудованной физической лаборатории, и десятке-другом интересных экспериментов со своими способностями. Ах, эти нескромные девичьи мечты!

Кстати, прогулки под звездным небом несли и иную пользу: к примеру, в ночь на двадцать пятого июня ей удалось полюбоваться на основательно избитый, но не побежденный бронепоезд, медленно проследовавший в Дзержинск. В свете нескольких прожекторов на его темной клепаной шкуре вполне отчетливо виднелись редкие борозды от снарядов и гораздо более частые вмятины от осколков; одну из орудийных башен заметно деформировало, а котел заднего бронепаровоза вообще разворотило прямым попаданием на манер экзотического стального цветка. Вскоре вслед за тяжело пыхтящим здоровяком покатили нескончаемой чередой груженые платформы, заваленные снятыми рельсами, горками костылей и пирамидками рельсовых накладок... А следующей ночью мимо настороженных прожекторов и безмолвных дотов проследовал простой трудяга-паровоз, тянувший за собой путеразрушитель с блестящим от недавнего использования "клювом". Впрочем, Морозовой было на что посмотреть и днем: чем дальше от границы СССР продвигался вермахт, тем ожесточеннее становилась битва за господство в небе. У орлов Геринга была масса боевого опыта и отлично налаженое взаимодействие, а соколы Сталина сидели в хороших машинах с мощным вооружением, и не имели страха перед знаменитыми германскими асами. Кое-какой опыт у советских летчиков тоже присутствовал — те самые советские "испанцы" и "японцы", успевшие поучаствовать в реальных схватках с настоящим врагом, усердно дрючили весь летный состав ВВС РККА на курсах усовершенствования подготовки, вбивая в них стандартные тактические схемы и приемы. Поэтому те из "соколов", кто выживал в первом бою, вскоре становились достойными противниками для люфтваффе — которое и без того несло большие потери. Особенно среди экипажей бомбардировщиков: двадцать второго июня обратно не вернулись слишком многие "Юнкерсы", "Дорнье" и "Хейнкели" из первой и второй ударных волн, попавшиеся на азиатское коварство русских с зенитными и истребительными засадами на военных аэродромах и железнодорожных узлах. Затем выяснилось, что у Советов какое-то несуразно-большое количество зенитных пулеметов и самоходных установок ПВО с автоматическими пушками — что очень плохо сказывалось на выживании пикирующих бомбардировщиков и штурмовиков. Соответственно, без привычной авиаподдержки сильно замедлились темпы продвижения вермахта: немецкой пехоте приходилось вдумчиво "размягчать" артиллерией все новые и новые позиции советских войск — и при этом самим плотно обставляться зенитками и напряженно крутить головами, выискивая в небе советские штурмовики. Все это отнимало драгоценное время и требовало повышенного расхода снарядов и мин, что опять же сказывалось на ходе приграничного сражения. Собственно, операция "Барбаросса" забуксовала и пошла не по плану в первые же часы вторжения, когда Советы слишком быстро смогли организовать ответно-встречный удар силами всех имеющихся в наличии бомбардировщиков "СБ". Да, они были уже немного устаревшими и не такими уж и скоростными: зато их было много, и били они точно по армейским и корпусным складам и базам снабжения вермахта! Не везде ВВС РККА сопутствовал успех, но удар все равно вышел очень болезненным и ощутимым: армейские снабженцы выворачивались едва ли не наизнанку, но все равно не могли быстро обеспечить "ролики" быстроходного Гудериана и "коробочки" Гота достаточными запасами бензина, который их танки и самоходные орудия жрали как не в себя. Именно поэтому, выйдя второго июля к Минско-Слуцкому укрепленному району, передовые части вермахта встали и начали подтягивать тылы...

* * *

Первый привет немецкие артиллеристы прислали только второго июля, устроив бойцам и командирам укрепрайона утреннюю побудку силами сразу трех дивизионов легких 105-миллиметровых гаубиц: пока советский "бог войны" просыпался и наводился по указаниям звукометристов, вражеские орудия успели неплохо порезвиться. Прилетел десяток осколочно-фугасных гранат и по эвакуированному Дзержинску, но в основном немцы перепахали местность возле крупных пушечно-пулеметных дотов, попутно разминировав часть прикрывающих их минных полей. Персонально для Александры тревожное утро принесло первый боевой приказ: коробка с полевым телефоном затрещала как раз в тот момент, когда она сквозь центральную амбразуру наблюдала короткую стычку шестерки "Мессеров" и эскадрильи тяжелогруженых штурмовиков-"Сушек", прикрываемых двумя парами "Грачей".

— Младший лейтенант Морозова у аппарата! Так точно, товарищ майор: все расчеты на своих местах согласно боевому расписанию. Есть не открывать огня до особого приказа и строго соблюдать все меры маскировки!

Попав в стратегическом резерв то ли комбата, а может даже и сразу комполка, следующие дни гарнизон "восемнадцатого-бис" тихо наблюдал за нарастающим противостоянием своих и чужих артиллеристов. Как только по позициям укрепрайона начинали прилетать увесистые фугасные "гостинцы", в ответ тут же начинали работать советские гаубицы: порой, они сами начинали артобстрел, обычно совпадавший с возвращением скоростной "Сушки"-авиаразведчика, который советская пехота уже успела переименовать в "Сучку". В том плане, что хотя сам разведчик врагов и не кусает, но гадит им от души, наводя на них "летающие танки" Су-6, которые армейский народ тоже успел перекрестить из просто штурмовиков в "Грачи" — или передавая нужные координаты своим артиллеристам. К слову о ней: постепенно немцы подключали к "размягчению" укрепрайона все более серьезные калибры, и вскоре вскрыли довольно важную военную тайну: для вермахта неприятную, для бойцов РККА наоборот, весьма воодушевляющую. Когда снаряд тяжелой гаубицы разбил кирпичную кладку долговременной огневой точки номер шестнадцать, то столкнулся с самой настоящей корабельной броней — перед которой закономерно спасовал. Последующие "исследования" других центральных дотов показали то же самое: наличие за тонкой кирпичной "шкуркой" толстенной брони, снятой с двух линкоров царской еще постройки — для пробития которой требовались соответствующие пушки морских калибров, а не какие-то там несчастные шестидюймовки. Немцы не были бы собой, если бы не попробовали решить все быстрым натиском: утро пятого июля началось с сильного обстрела — и пока вокруг запирающих подходы к городу бронированных дотов вздымались в воздух фонтаны битого кирпича и земли, на пустующее шоссе выкатились танки. Впереди шла троица тяжелых французских В-1, за ними пылила двойка штурмовых самоходных орудий Штуг-3 с навешеными бортовыми броневыми экранами: за группой прорыва с небольшим интервалом пристроился десяток танков-"четверок", подпираемых бронетранспортерами с пехотой. Некоторое время штурмовая колонна двигалась без помех; когда им оставалось не больше километра, немецкая артиллерия перенесла огонь в глубину укрепрайона, начав долбить по выявленным позициям зенитчиков и минометчиков. В ответ подали голос трехдюймовки шестнадцатого дота, их поддержали из восемнадцатого — но лоб тяжелых В-1 уверенно выдержал несколько прямых попаданий стальными бронебойными болванками. Пока "французы" уверенно перли вперед, порой замирая на десяток секунд ради прицельных выстрелов по дзотам и расчетам противотанковых ружей — встали и почти сразу же ухнули выстрелами штурмовые самоходки, влепив по снаряду в бронезаслонки на амбразурах пушечных дотов. Вермахт действовал как слаженный механизм: одни Т-4 старались подавить огневые точки в окопах первой линии, другие просто вели огонь на подавление, пока с бронетранспортеров начали высаживаться и догонять своих танкистов солдаты в фельдграу... Однако, уткнувшись в жесткую оборону, фашисты дрогнули и отступили: впрочем, пусть у них и провалился штурмовой наскок, зато вышла неплохая разведка боем. До вечера сорок седьмой моторизированный корпус вермахта еще несколько раз прощупывал укрепрайон километрах в пяти слева и справа от Дзержинска, да только и там хватало дотов, минных полей и даже глубоких рвов. Тех самых, что изначально копали вроде как для скотомогильников — но и как противотанковые они оказались очень даже хороши, сужая доступные направления для любимых немцами фланговых обходов и ударов танковыми клиньями. Впрочем, там, где пасовали танки, в ход шла артиллерия: седьмого июля вермахт начал размеренно обрабатывать гаубичными дивизионами позиции четыреста седьмого полка, назначив его слабым звеном. Порой грохотало так, что отдельные взрывы сливались в один низкочастотный гул; местами земля отчетливо дымилась от сгоревшей на ней взрывчатки и стали — и по ней раз за разом ползли, упорно ползли к окопам с красноармейцами угловатые стальные коробки танков с белыми крестами на боках. Время от времени один из них вспыхивал от прямого попадания, или резко поворачивался и замирал из-за разбитой расчетами ПТР гусеницы; куда чаще падали и замирали среди свежих воронок фигурки в серых солдатских фельдграу...

— И-эх! Тяжко нашим!..

День за днем поглядывая на возмутительно-равнодушную девчонку в офицерской форме, оба расчета "Максимов" и неполный расчет КПВ все больше и больше нервничали из-за своего бездействия. Там, снаружи, в жарком бою убивали и умирали свои! А они отсиживались в безопасности толстых стен, и совсем ничего не делали... Когда во время очередного штурмового наскока два "Штуг-3" подловили гарнизон шестнадцатого дота, всадив в открытую амбразуру правого орудия несколько снарядов, в верхнем каземате "восемнадцатого-бис" прозвучало несколько сдавленных проклятий и вполне себе грубый мат: поколебавшись, старший сержант Большов шагнул к командирше и тихо предложил:

— Тащ младший лейтенант, может — запросим у комбата разрешение на открытие огня?

Покосившись на заместителя, младлей вернула внимание к происходящему снаружи:

— Наше время скоро придет... Но не сегодня.

Так оно и оказалось: по удачливым "Штугам" и оставшимся на ходу толстошкурым В-1 отработали сбросившие маскировку противотанковые огневые точки. Сорокапятки ПОТ-ов плохо брали толстую лобовую броню французов, но вот с боков, или по гусеницам — прошибали за милое дело! Следом по немецкой пехоте и остаткам Т-4 щедро сыпанули из тяжелых минометов, после чего наступательный порыв вермахта резко иссяк; зато с обеих сторон немедля активизировалась артиллерия, опять устроившая взаимную контрбатарейную борьбу. В процессе которой, по узловым и малым пулеметным дотам и вскрывшимся ПОТ-ам прилетело несколько полных залпов как минимум одного дивизиона тяжелых немецких гаубиц; а советский "бог войны" методично раздолбал всю сгоревшую или подбитую бронетехнику врага — так, чтобы ее невозможно было отремонтировать даже в заводских условиях. Исключение сделали только для наиболее целого "француза" и подкоптившегося самоходного штурмового орудия — дождавшись ночи, их утянули эвакуаторами и погрузили на железнодорожные платформы, отправив интересные трофеи куда-то под Москву. Почти до рассвета мимо дота младлея Морозовой сновали санитары и простые бойцы, утаскивающие с передка тяжелораненых и убитых; обратным потоком шло пополнение, которое изрядно нагрузили боеприпасами и водой. Участвовал в этих делах и застоявшийся гарнизон малого пулеметного дота, бегая стометровки к окопам второй линии с увесистыми патронными ящиками и тяжелыми бачками воды, которую привозила трехтонная автоцистерна. Засыпали умотавшиеся парни уже ближе к рассвету, под умиротворяющий гул своих гаубичных и дивизионных пушек, голоса которых порой дополняли солидные басы их старших сестер — железнодорожных артсистем с морскими восьмидюймовками. Троица этих "гранд-мадам" прикатила в Дзержинск на короткие, но очень горячие гастроли, и вермахту их выступление очень понравилось: большую часть дня германские артиллеристы отдыхали, меняя подштанники и разбитые позиции своих артдивизионов. Только немецкая пехота, не удостоенная внимания артсистем особой мощности, явно застоялась и рвалась в бой — так что ночью на передке то и дело начиналась заполошная стрельба, сопровождавшаяся пусками осветительных ракет и работой батальонных минометов.

Для разнообразия, следующее утро началось не с артобстрела: с первыми лучами солнца "Кречеты" и "Мессеры" плотно сцепились километрах в двух над линией фронта, избегая подставляться под зенитные орудия с земли. Люфтваффе в очередной раз пыталось расчистить небо для своих пикирующих бомбардировщиков, сталинские соколы делали то же самое для "Грачей" — в итоге, успеха не добилась ни одна из сторон. Зато смогли неприятно удивить немецкие артиллеристы, к которым тоже прибыли какие-то артсистемы особой мощности: первый же прилет четырех тяжелых снарядов заставил командование 108 стрелковой дивизии задуматься о том, сколько продержаться перед такими солидными калибрами центральные доты. Броня с линкоров давала им определенную фору, но финал противостояния выглядел однозначным: уже после полудня очередное попадание десятидюймового снаряда сорвало с креплений и немного сдвинуло массивную "крышку" восемнадцатого дота. Шестнадцатый выглядел получше, но у него от близких сотрясений треснул стык вертикальной и горизонтальной бронеплит; все выявленные немцами колпаки ПОТ-ов раздолбали снарядами тяжелых гаубиц — благо, сами противотанкисты предусмотрительно сменили позиции. А уже перед самым закатом случился первый успешный для люфтваффе налет бомбардировщиков: несколько стаффелей "Юнкерсов" как-то умудрились проскочить мимо недреманного ока РЛС "Печора", зашли со стороны Минска и вывалили свой груз — частью на позиции четыреста седьмого полка, а частью на Дзержинск, обрушив там сразу несколько домов и устроив четыре пожара. Не всем бомбардировщикам удалось уйти целыми, но никто и не упал, так что общий итог был отнюдь не в пользу зенитчиков...