Аламеда стал вспоминать, где находится эта страна. Где-то рядом с Монголией или Китаем. Где-то около северного полюса. Ещё у них всё не так, как у людей: когда у нас лето, в России, почему-то, зима и холод. Да, точно, холод — вот что отличает Россию от остального мира. Постоянный холод, лёд и снег.
— Снег, Кремль, медведи, водка, Сталин, Калашников, КГБ, — проявил Аламеда обширные познания о России.
Он мог бы рассказать сеньорите о том, что знаком с математической школой России и очень её уважает. Да, у них там, в снегах, почему-то, появилась целая плеяда великих математиков: это Лео Эйлер, Никола Лобачевский, Чебышев, Ляпунов, Андрэ Колмогоров, Остроградский, Лебедев, Стеклов, Келдыш. Но, наверное, сеньорите, о математике не интересно говорить. Вот же странная страна и странные обитают в ней люди: живут в снегах, спаивают медведей водкой, но при этом отменно играют в шахматы и занимаются математикой.
Отпустив сеньориту Ольгу заниматься своими должностными обязанностями Аламеда с грустным видом начал рассказывать Леонардо очередную историю.
— Ходил я на днях к доктору Гарсия, — сообщил он, навострившему уши приятелю. — Осмотрел он меня, давление померил. Потом уставился в монитор и стал изучать моё медицинское досье. И всё время приговаривает: "Хорошо, вот хорошо". Спрашиваю его, чего же там хорошего. А он, оторвался от монитора и говорит: "Хорошо, что у меня всего этого нет!"
Сначала, Леонардо удивлённо таращил глаза, но потом до него дошёл смысл чёрного медицинского анекдота. Да, что-то профессор совсем в упадническом настроении, — подумал Леонардо.
Устроившись в своё персональное кресло, профессор занялся приготовлением мате. Можно, конечно, попросить приготовить напиток, но местные предпочитают делать это самостоятельно, для чего постоянно носят с собой калебасу, бомбилью, порошок йерба мате и термос с горячей водой.
Профессор никогда не заказывал блюда в этом ресторане: сами официанты знали, что почётному посетителю можно употреблять, а что, учитывая его возраст, нельзя. Вот и сейчас профессор занялся приготовлением мате, и не следил, что ставит ему на стол Ольга.
Технология приготовления этого напитка отработана многолетним его употреблением. Сначала, сеньор насыпал в сухой калебас, подаренный ему самим президентом, порошок йерба мате выбранного вида на 2/3 объёма сосуда. Он предпочитал напиток с нотками шоколада и ванили, благо порошков имелось превеликое множество. Затем закрыл сосуд ладонью и слегка встряхнул, чтобы крупные фракции порошка опали на дно. После этого наклонил сосуд, чтобы весь порошок ссыпался к одной из стенок. Это нужно для того, чтобы вставить бомбилью в пустое пространство около другой стенкой. Потом профессор плавно вернул калебас в вертикальное положение. Осталось только залить горячей, но не кипящей водой до уровня пересечения порошка и бомбильи. При этой манипуляции надо отверстие бомбильи заткнуть пальцем, чтобы в неё не попали сухие частички порошка. У старика имелась хорошая бомбилья, сделанная из серебра. А, как известно, серебро хорошо проводит тепло, поэтому профессор, дотрагиваясь пальцем до бомбильи, всегда знал какая температура напитка. Теперь он ждал две минуты, чтобы вещество полностью увлажнилось и спрессовалось. Теперь оставалось только долить воду почти до верха калебаса. Этот ритуал полностью исключает сдвиг бомбильи в сторону, или, не дай Бог, размешивать ею заварку, как чайной ложкой. Местные, если увидят такое кощунство, могут не сдержаться и высказаться весьма нелицеприятно о человеке, совершающем такое гнусное деяние. Это как в храме пить пиво, или встать на пути карнавального шествия.
Ольга, между тем приносила блюда с пищей, которую мог употреблять организм старого сеньора. Уругвайцы всё время едят мясо. Причём за мясо они признают исключительно говядину. Другого мяса, по их мнению, не существует. Но, никто не станет указывать уважаемому сеньору, что ему есть. Все сделают вид, что не замечают, что пища этого человека не соответствует канонам. Поэтому Ольга, вместо традиционного асадо а ля парилья, средней прожарки bifes, как раньше предпочитал профессор, принесла ему корвина а ля парилья, то есть рыбное блюдо. К мате она добавила тарелку с файна и блюдо с эмпанадес, вперемешку с тартас-фритас. Ольга хотела порадовать сегодня профессора и порцией Postre Chaja — замечательный бисквитный торт с фруктами и украшенный огромным количеством безе, а также приготовила в бумажном пакете чивито и миланесу с рыбным филе. Это уже всё навынос, чтобы профессор мог где-нибудь по дороге перекусить.
Всегда интересно наблюдать, как профессор рассчитывается с заведением. Сколько бы Аламеда не заказывал еды, почему-то всегда получалось, что его обед обходился ему всего в 10 долларов, на чеке так и написано. На вопрос профессора как такое может происходить, Леонардо, смеясь, отвечал, что сам удивляется, как официанты так точно подсчитывают стоимость съеденного и выпитого. Поэтому, Аламеда, чтобы хоть как-то уравнять баланс давал официанткам очень щедрые чаевые.
Ольга уже несла к столу профессора порцию Postre Chaja, когда заметила, что с пожилым сеньором что-то неладное: тот, отхлебнув глоток мате вдруг стал заваливаться с кресла. Естественно, Ольга, с возгласом "Сеньор профессор! Вам плохо?" бросилась к столу великого человека. Туда же подскочил и встревоженный Леонардо.
Последнее что услышал профессор Аламеда в этой жизни — это возглас сеньориты Ольги, а последний вкус, что он ещё чувствовал — это терпкий вкус мате. Больше он ничего не слышал, не видел и не чувствовал. Не видел как по щекам Ольги и Леонардо текли слёзы, не видел, как гаучо Хосе помогал санитарам грузить его тело в салон специального автомобиля.
Субъективно Аламеда не ощутил перехода в иное измерение: вот он сидит за столом в заведении Леонардо, пьёт мате, а вот он уже кромешным днём бредёт по какой-то ровной поверхности, покрытой до колен клубами белого дыма. Тихо, как в омуте, спокойно, как на кладбище. Кругом светло, хотя светила не видно. Куда идти не понятно: куда ни посмотри, всё одно и то же. Плюсом можно считать то, что ничего не болело и шиза покинула голову. Идти в какую-либо сторону бессмысленно, поэтому сеньор решил ждать, находясь на месте. Должно же когда-нибудь всё это дело проясниться. И, действительно, вскоре что-то начало вытанцовываться. Метрах в десяти перед Аламедой прямо из ничего появились три, внешне похожие на людей, фигуры. Сеньор внимательно рассмотрел эти фигуры.
— Ангелы, что ли? — подумал он.
Но, хотя фигуры и облачены в какие-то балахоны светлого цвета, и в этих одеяниях могли прятаться ангельские крылышки, но на ангелов эти создания совсем не тянули. Всё дело в мимике лиц. Лица же этих трёх созданий выражали целую гамму чувств, постоянно сменяя проявление одной эмоции на другую. Казалось, что кто-то сторонний пытается произвести настройку лиц этих организмов, но у него это плохо получается. Ум без чувства жесток.
— Если корчат рожи, то это черти, — решил профессор. — Не могут же ангелы при первом знакомстве такие гнусные рожи мне корчить. Наверное, я плохой католик, что ко мне Пётр послал самых убогих ангелов.
Честно говоря, Аламеда, как и большинство его коллег, считался атеистом. Он как-то не очень верил в провозглашаемый попами загробный мир, и прекрасно понимал, что любая религия, это только набор догм. Любая церковь, это, прежде всего, коммерческая организация, эксплуатирующая на совести человека, и она не имеет никакого отношения к научному объяснению сути явлений.
Но сейчас учёный вспомнил, что он вроде бы родился католиком. Доброму католику не пристало бояться каких-то чертей. Поэтому он запретил себе проявлять страх перед этими созданиями, кем бы они ни являлись.
Три похожие на людей фигуры подошли к Аламеде на расстояние вытянутой руки и, одна из них, скорчив грустную физиономию, заговорила. Остальные два существа при этом выражали на лицах очумелую радость. Два подошедших существа внешне напоминали женские фигуры, а одно — вроде как мужскую.
— Приветствуем разумное существо первого уровня развития. Нас можете называть Первая, Второй и Третья, — начало говорить стоящее левее существо. Её голос оказался совершенно без эмоций, но построение фраз правильное. — Как именуют тебя, в твоём социуме мы знаем.
— Здорово. Они именуют себя натуральными числами, — автоматически отметил профессор.
— Если не секрет, — вставил реплику Аламеда, — Где мы находимся?
Слово взяло второе существо, похожее на мужчину:
— Сейчас мы все находимся на специальном полигоне в виртуальной реальности. Этот полигон создан специально для общения с разумными особями твоего вида. Удобно ли тебе общаться с нами в таком визуальном и звуковом формате, или ты предпочитаешь общаться в иных форматах, например, в радиодиапазоне?
Аламеда подтвердил, что такой формат общения ему вполне подходит, но всё-таки не удержался и спросил о том, кто, собственно, сейчас перед ним.
Ответило уже существо, похожее на женщину, именуемое Третьей:
— Мы официально представляем компенсационную комиссию цивилизации десятого уровня. Ты должен гордиться, что общаешься с нами, гуманоидное существо первого уровня развития. Можешь пасть ниц и начать нас громко превозносить на всех звуковых частотах.
— Вот как! — удивился гуманоид, когда понял, что это никакие не черти, ни ангелы, а что-то иное. — И что же вы компенсируете?
Падать ниц и превозносить существ десятого уровня гуманоидная особь почему-то не захотела. Опять заговорила Первая:
— Мы компенсируем разумным существам ущерб от негативного воздействия на них нашего, не всегда хорошо обученного персонала. У нас, знаешь ли, работают и стажёры с цивилизаций меньшего уровня. Поэтому иногда случаются незначительные трагические накладки, хм, совсем редко, приводящие к небольшому ущербу и страданиям разумных существ.
Мозг профессора сразу уцепился за слова о компенсации за страдания. Это ключевые слова.
— Так, — начал старик. — Получается, из-за ваших неумелых сотрудников мне нанесён непоправимый ущерб? Получается, что вы меня просто взяли и убили? Как того негра: ни за что, ни про что. И при этом утверждаете, что это незначительная трагическая накладка.
Землянин театрально закатил глаза и продолжил:
— Как я страдал! Вы просто не представляете, какие муки я перенёс. Ой, как вспомню, так вздрогну.
Житель Земли лихорадочно вспоминал, какие есть синонимы к слову "страдание" и как выражают страдания артисты на театральной сцене. Надо устанавливать рекорд по драматизму.
— Это совершенно невыносимые страдания. Это, доложу я вам, как разумный разумному, настоящая пытка. Ох, и помучился же я. Я даже терзался, ага. Похудел и потерял аппетит. Я не мог переносить всю, свалившуюся на меня боль и скорбь. Понимаете? Даже не пытайтесь понять, это ... это просто невыносимо. Я нёс свой крест на Голгофу, проливая кровь и пот. Короче говоря, я так мучился, что даже смерть считал спасением, вот. Эх, жизнь моя тяжкая, пущенная под откос. Вот, скажите, за что? За что мне выпала такая злая судьба? Из-за кого? Покажите мне его! Я хочу посмотреть в бесстыжие глаза того, по чьей милости я так жестоко страдал.
Гуманоид даже хотел пустить слезу, но слеза никак не пускалась. Ещё, старик старался изо всех сил не рассмеяться, ведь момент же трагический. Но что не сделаешь ради получения хорошей компенсации. Аламеда прикинул, что чем больше изобразит он страдания, тем и компенсация должна обломиться ему больше. Креветке атлантической понятно.
Психика трёх оппонентов от слов пострадавшего существа первого уровня развития потряслась, как землетрясение. У них даже мимика на лице застыла.
— Мы все страдания компенсируем, — наконец, неуверенно произнесла Первая, впечатлённая жуткими переживаниями разумного существа.
— Чем же вы можете такое компенсировать? — сварливо произнёсло существо, — Ах, как я страдал! Такая боль...Вот тут у меня до сих пор колет и постреливает.
— Для этого и существует наша компенсационная комиссия. Чтобы сгладить ущерб от некоторых небольших недоразумений, — попыталась вставить слово Первая.
— Как! — вскричал Аламеда, — Моя загубленная во цвете лет жизнь, это, по-вашему, просто небольшое недоразумение? А мои терзания? Нет сеньоры и сеньориты, сгладить такое невозможно.
— Терзания мы можем компенсировать тем, что отправим тебя в мир, в котором обитают точно такие же разумные, как и ты. Тебе там будет комфортно и приятно, — начала увещевать гуманоида Первая. — Мы тебе предоставим шесть миллиардов вариантов. В один из вариантов ты попадёшь рандомно. Здорово, правда.
Наверное, Первая ждала, что ей поаплодируют за такое отличное предложение. Вместо благодарности она услышала бурчание.
— Чего это здорово? — насупился Аламеда. — Рандомно я могу попасть куда угодно: хоть в тело какой-нибудь сеньориты или, прости господи китайца, или эскимоса. А если в негра? Ага, кругом все чёрненькие и прыгают. Про ЛГБТ я и не говорю.
— Да вы же все одинаковые, — удивилась Первая. — Тогда какая разница, куда ты попадёшь, — она смотрела на гуманоида, как на говорящую бактериальную культуру, живущую в чашке Петри.
— Нет, господа, — упёрся рогом ушлый старик. — Так дело не пойдёт. Включайте фильтр в этих шести миллиардов вариантов. Хочу жить мужчиной, исключительно белой расы. И точка. Учитывая мои страдания, скорбь и мучения. И эти, как их, терзания. Ой, как я страдаю...
Первая зло посмотрела на вредного гуманоида, но произвела какие-то манипуляции. При этом вид у неё был такой, словно её на эшафот затягивали.
— Теперь у тебя всего 320 миллионов вариантов. Ты довольно капризная разумная особь? Больше я ничего не могу сделать.
Теперь к капризному гуманоиду обратился Второй, окинув существо уничтожающим взглядом:
— Я в компенсационной комиссии отвечаю за время, в которое направляем разумных. Тебе, как особо пострадавшему, я предлагаю большой выбор временных интервалов. Вот, например, есть отличный вариант, эксклюзив. Это бронзовый век, экологически чистый район, всё самое натуральное.
Гуманоид скривился, словно нечаянно съел залетевшее в рот насекомое. Видя, что гуманоид на эксклюзив правильно не реагирует, Второй стал рекламировать другие блестящие варианты:
— Или вот средние века. Очень эмоционально насыщенное время. Постоянный драйв и приключения. Сам бы туда поехал, да дела. Ну, что, берём?
— Нет, уважаемый, — категорически отверг такое заманчивое предложение житель Земли. — Я человек двадцать первого века. Фильтруйте варианты к двадцать первому веку, а лучше даже отправьте меня в двадцать второй век. Что, слабо? Учитывая мои неимоверные терзания!
— Не получится, — злорадно сообщил Второй. — Даже учитывая твои терзания. Ты существо, которое окончило своё существование в 2017 году. Вот это и есть предельное время, куда тебя рандомно можно забросить. Интервал настройки не менее 150 лет. Так что ты попадёшь в интервал с 1867 года до 2017 год, вот в это время и будешь существовать в среде себе подобных. Это всё что я могу, причём учитывая твои терзания. Вот же привередливый какой разумный попался. Всё, я свою задачу по компенсации выполнил. Можешь не благодарить меня, вредное существо.
