— Марья Егоровна, да вы не беспокойтесь! Я всё поняла. И выходить в коридор после двенадцати ночи не собираюсь. Да и зачем мне в это время?.. Я уже спать буду.

— До свиданья, что ли, — вздохнула та и вышла, плотно притворив за собой дверь.

Нина с уважением подумала, закрывая дверной замок, а заодно и щеколду: "Надо же, какая ответственная!.. Все б такие были..."

Время — десятый час.

Если честно — признавалась Нина себе, то она и сама здорово устала за весь этот суматошный день и мечтала только об одном: спать!

Всё ещё стоя перед входной дверью, сначала взглянула направо: металлическую кровать завалили сумками и пакетами с привезённой одеждой и постельным бельём. Даже мысли о том, что всю эту кучу надо бы прямо сейчас разобрать и разложить на полках старенького шифоньера и серванта, откликнулись ощутимым утомлением. А в будущем, когда разберутся со всеми вещами, спать здесь будет она. При входной-то двери. Дети останутся на диване. Ну, а если повезёт и на том балконе, который ей сейчас представлялся чуть ли не островом мебельных сокровищ, что-то найдётся из мебели, будут спать на своих кроватях.

Взглянула налево. Кухонный стол пуст и протёрт: пока Марья Егоровна предупреждала о каком-то психе из жильцов, посуду успела вымыть.

Посмотрела наверх.

Лампочка здесь слишком тёмная. Сороковушка, что ли?.. Висит на скрученном проводе, из-за чего вся эта часть помещения выглядит бесприютной... Нина выключила в кухоньке свет и пошла в "зал". Здесь, на том же облезлом диване, заранее разложенном мужчинами перед уходом, спали дети.

Осмотревшись, в правом углу Нина обнаружила старенький торшер с ободранным пластиковым абажуром. И когда только и это чудо успели занести? Выключила верхний свет и затеплила торшер, благо он мог похвастать маломощной лампочкой. Получился почти ночник. В будущем она собиралась прикупить лампочки поярче и устраиваться под лампой торшера — для чтения, например.

Прислушалась.

Дом жил и дышал. Стены пропускали многие звуки: невнятный разговор и позвякивание посуды, бормотание включённого телевизора... По коридору тоже время от времени проходили. Вспомнив сказанное управдомом: "Время детское...", Нина слабо улыбнулась и прилегла к детям, надеясь немного отдохнуть, а потом всё-таки заняться хотя бы постельным бельём. И незаметно для себя крепко уснула.

Проснулась посреди ночи лишь раз, когда полусонный Санечка принялся перелезать через неё. Поймала сына, едва не упавшего — спала она на самом краешке дивана, и прошептала:

— Что?

— Хочу в туалет...

Пусть барак этот и хорош своими доброжелательными жильцами, но выходить в затрапезном одеянии в коридор с общим туалетом не хотелось. Зато вспомнилась деревня, и Нина прошептала сыну:

— Помнишь, как зимой у бабушки было? Сходим потом, ладно? А пока...

В кухоньке она выдвинула из-под раковины рукомойника "поганое" ведро и отвернулась.

Через пару минут они снова уснули.

О жильце-психе Нина не вспомнила.

...За следующие несколько дней Нина не осмеливалась выходить из барака и частенько шарахалась даже от тени, будь та внезапной. Зато перезнакомилась с соседями из "своего" коридора. Узнала среди них и сочувствующих, которые мельком слышали о её беде. Были и те, кому всё равно, кто поселился в давно пустовавшей комнате. Особо крепкая дружба завязалась с комнатой напротив: там жила Тоня — жизнерадостная женщина лет под пятьдесят, с двенадцатилетним сыном, которого, как она не раз упомянула, родила для себя; с комнатой слева — здесь командовала семьёй (мужем и двумя пацанятами лет семи) тридцатилетняя Ларка. Обе соседки и были теми первыми знакомками, кто с лёгкой руки управдомши пришёл накормить новичков в первый их день появления в бараке.

Дважды приезжали двоюродный брат с женой. Кроме последних вещей, привёз он старый холодильник и долгоиграющие продукты. Он же выяснил, что продуктовый магазин у остановки, неподалёку от барака, принимает заказы на доставку продуктов. Так что Нина теперь могла, не выходя на улицу, покупать всё, что ей нужно. Работать-то продолжала, так что деньги были. Да ещё — не прошло и недели — выяснила, что жить с детьми ей экономнее, чем с детьми и мужем. Если вспомнить, что последние полгода он был безработным, так что вся семья жила только за счёт Нины... Правда, смущало не очень близкое явление сентября, когда придётся собирать Санечку в школу. Но решила надеяться на авось. В конце концов, родители обещали помочь, если что ...

Вообще, в бараке ей очень нравилось. Сначала думалось — потому что теперь, когда она здесь освоилась, нет страха перед каждодневным возвращением мужа с работы или с гулянки, когда не знаешь, в каком он состоянии явится и что ему взбредёт в голову в следующую минуту. А и явится — помощников в его изгнании полно — крикни только... Потом стало понятно, что и дом на осколки её семьи действует успокаивающе. Где-то, с другой стороны холма, работал небольшой сталелитейный заводик. Внизу — довольно активная дорога. Но в самом доме тихо — даже, несмотря на то что многие жильцы имели свои машины.

Детям здесь тоже понравилось. Тем более через тройку-пару дней Нину снова навестила Марья Егоровна, которая привела с собой полненькую, седоголовую маленькую женщину, похожую на ожившую улыбчивую матрёшку, и представила её:

— Это няня Галюшка. Живёт в своём доме на той стороне. (Уже привычная к здешнему разговору, Нина поняла: на другой стороне холма.) Раньше работала в садике, сейчас — на пенсии. Она приходит сюда утром и "пасёт" местных ребятишек, кто не ходит в школу или не попал в садик. Если хочешь, чтобы и за твоими пригляд был, заплати ей. Няня Галюшка берёт немного. Она сидит с ними в общем коридоре — у них там в уголке есть столики и стульчики, а два-три раза в день выводит погулять — в основном возле дома. А ещё... Здесь, возле старой церкви, сад есть. Там лужайки уже сухие — холм же у нас. Есть там и скамейки с качельками. Туда тоже скоро водить начнёт.

Няня Галюшка только улыбалась и кивала на каждое слово Марьи Егоровны. А когда в кухоньке, привлечённые разговором взрослых, появились Санечка и Анютка, няня Галюшка так радостно засияла им навстречу, что дети сами бросились к ней.

Так был решён важный вопрос с удалёнкой. Дети больше не жались к Нине в незнакомом месте, поскольку были заняты постоянно. Няня Галюшка даже попросила купить им альбомы и цветные карандаши, постепенно приучая к чтению. И Нина спокойно работала, ни на что не отвлекаясь. Нет, было такое, конечно, пару раз, что она осторожно выглядывала из комнаты, присматриваясь к детям и их няньке. Но даже засматривалась, как проводит время с детишками (а их в группе бывало до трёх до семи малышей) няня Галюшка, часто похожая на деловитую курочку с цыплятами, которые только что в рот ей не глядели, а уж бегали за ней толпой и беспрекословно, стоило ей напомнить, что куда-то хотели сходить. Няней был обворожён даже Санечка, поначалу ворчавший, что он слишком взрослый для малышни.

Всё хорошее в их жизни оставалось до ночного сна.

Об отце дети не спрашивали, но первые дни вынужденно спавшая с ними на диване, Нина за ночь открывала глаза не один раз. То, не просыпаясь, плакала тоненько Анютка: "Папа! Папочка, не надо! Я больше не буду, папочка!" То Санечку Нина перехватывала у входной двери, а потом вытаскивала ему "поганое" ведро из-под раковины и отворачивалась, пока он справлял нужду. И понимала, что его частые позывы — до трёх-шести раз за ночь — это результат последних двух лет жизни в "полной" семье.

На общем балконе, как и обещала управдом, вскоре нашлась мебель для детей. Санька стал гордым обладателем роскошной кушетки с огромным "тайным" (бельевым, вообще-то) выдвижным ящиком, куда переехали не только его вещи, но и машинки, и коробки с играми. Анютка получила кроватку — и тоже с откидным верхом. Так что дети порой не столько играли с игрушками, сколько старались по-своему комфортнее устроить личные тайники, причём Санька разок даже умудрился залезть в бельевой ящик и попытался там то ли спрятаться, то ли поспать. А может, и не умудрился, а целенаправленно залез туда.

Балкон Нине очень понравился. Впервые переступив порог из коридора, она сначала пожалела: "Так захламить чудесное помещение! А ведь здесь можно было бы оборудовать уютное местечко и устраивать утренние и вечерние чаепития!"

А когда присмотрелась к сложенной здесь мебели, о благоустройстве балкона забыла напрочь. Узкий проход между нагромождениями различных предметов, ловко втиснутых друг в друга, зачаровал её. Правда, когда она попыталась представить, что будет, если вытащить облюбованный предмет из такой теснины, воображение отказало ей.

Спасибо — Марья Егоровна сразу сказала:

— Ты мебель только выбирай. А наши мужики придут после работы и принесут с балкона всё, что тебе глянется. Сама не трогай — обвалишь. А мужики — они-то сумеют выдрать нужное. У них не свалится.

Облезлый диван заменили на более новый: его как раз перед приездом Нины с детьми бросили жильцы, съехавшие из барака. Однако старенькие шифоньер и сервант, служившие стенами, разделявшими помещения на две комнаты, она оставила. Как оставила и металлическую кровать при входе. Вещи-то — родственника. Может, ему не понравится, что Нина принялась круто хозяйничать в его жилье? Да и вместительные... И кровать... Вдруг кто-то из родителей приедет да останется на ночь? Для своего сна Нина приспособила "новый", втащенный мужчинами диван.

Кстати, чуть позже она сбегала проверить слова Марьи Егоровны. Дверь на балкон из коридора не закрывалась: жильцы привыкли к ней так, что обычно не замечали её. Стена и стена — с деревянным прямоугольником. Пока не понадобится что-то на балконе. Поэтому, выждав момент, когда в коридоре никого, Нина шмыгнула к той двери и, открыв её, быстро сунулась головой — посмотреть. Всё ей казалось, что на балконе теперь страшный бардак и погром. Но мебель всё теми же аккуратными рядами громоздилась в два ряда. Будто из этих рядов никто ничего и не вытаскивал.

...Апрель подкрался незаметно в хлопотах устройства на новом месте и подспудном, непреходящем страхе перед появлением мужа. Тот, кстати, затихарился. Что ещё не значило, что он отступил от бешеного желания найти и вернуть их.

Детей, уходящих на первую долгую прогулку с няней, Нина провожала тревожным взглядом и с замиранием сердца, пока не поняла, что и церковный, и монастырский сады находятся вдали от оживлённых трасс, с которых детей могут заметить.

До их прогулки Нина вообще не выходила из дома. Но сейчас... Пока детишки, собранные няней Галюшкой, парами шли по тропке, укреплённой битым кирпичом, она переступила порог дома во двор и огляделась.

Слева возвышалась древняя, но крепкая липа, на низком, толстом суку которой болтались верёвочные качели с дощечкой-сиденьем. Справа, через узкую и потрёпанную асфальтированную дорожку перед домом, расположились углом две длинные скамейки. Над ними нависали пока что голые прутья сирени, и Нина вдруг подумала, как, наверное, здесь здорово летом. Тем более, как объяснила Марья Егоровна, жильцам запрещено оставлять машины здесь... Постояв немного на холодном апрельском ветру, Нина вернулась в комнату, где принялась за готовку. К электрическим плиткам она уже привыкла и пользовалась сразу двумя, а ещё, по совету сердобольных соседей, купила электрический обогреватель, и в комнате стало теплее. С дровами и печью возиться она пока не решалась.

Ещё она научилась стирать в маленькой стиральной машинке и радовалась, что в доме, в общем коридоре, есть водопроводный кран. Марья Егоровна рассказала ей, что всего несколько лет назад за водой ходили к другой остановке, к колонке.

А ещё через неделю Нина попросилась в "группу" няни Галюшки: так захотелось хоть чуть-чуть погулять на воздухе! Нет, на скамейке перед входом в барак она уже посидела, но ведь с прогулкой такое сидение не сравнится.

Няня Галюшка, по своему обыкновению, посмеялась в кулачок и кивнула.

На месте детских игр Нина с любопытством огляделась. Её усадили на одну из скамей, над которыми пока ещё голыми ветвями блестела сирень. Няня же мгновенно организовала своих воспитанников на упорядоченную беготню.

Некоторое время Нина следила за крикливыми малышами. А потом присмотрелась к местности. Монастырский сад здесь, на холме, ещё не обрёл жёстких границ в виде металлического забора. И, кажется, монахини довольно спокойно относились к ребятишкам из барака.

Чуть ниже по склону холма к монастырским воротам вела асфальтированная дорога, через которую словно осела в землю небольшая церковь.

Бездумно разглядывая даже сейчас, в дождливом апреле, ухоженные клумбы и газоны в церковном дворике, Нина вздохнула, мельком помечтав однажды набраться смелости и прогуляться к церкви. Она крещёная, хоть на службы активно не ходила. Как большинство — лишь на праздники. И то редко. Но запомнила, как спокойно становилось, когда замирала возле зажжённых свеч, заворожённо следя за вздрагивающим пламенем.

А когда очнулась от невольной дремоты под тёплым солнцем, удивилась: опершись на трость, толщиной больше похожую на посох, за играющими детьми наблюдал старенький священник. Он был небольшого росточка, почти незаметный в своём сером на солнце одеянии. Неудивительно, что на него не обращали внимания не только обычно остроглазые дети, но и няня Галюшка.

Нина, кажется, всего на секунду отвела взгляд от священника, ища слишком громко визжавшую Анютку. За это время старенький священник ушёл.

Глава вторая

Но на улицу она всё же побаивалась выходить. Во всяком случае — слишком часто.

Пока осваивалась в доме.

Нумерация комнат в бараке начиналась с их стороны. Не с внутреннего коридора, потому что в общем коридоре, по бокам от входной двери в барак, имелись ещё две комнаты. Комната, временно принадлежавшая Нине и её детям, числилась под номером "два". Сосредоточенная на детях, быстрее, чем она, привыкавших к новому месту их обитания, Нина поначалу не обращала внимания, сколько комнат вообще располагалось в "её" коридоре. Мельком видела лишь, что сам коридор тупиковый, без окон и заканчивается недалеко. Именно так — недалеко. Ну и привыкла, что в нём всегда темно. Ей-то и соседям напротив легче: свет к ним, как дневной с балкона, так и от двух лампочек, шёл из общего коридора.

Когда она освоилась с житьём в комнате и перестала зацикливаться на страхе перед появлением бывшего, начала вникать и в жизнь соседей. И тогда всегда тёмный тупик в коридоре перестал вызывать в ней тревогу, а лишь некоторое опасение: тёмный же — и неизвестно, что в этой темноте скрывается. А вдруг там бывший муж затаился...

В другом коридоре видела, что там тоже тупик и тоже темно. Но тот тупик был дальше и не так пугал, как здешний, из своего коридора. А потом придумала: именно в её тупике живёт тот псих, из-за которого после двенадцати ночи никто не выходит во двор. Глупая мысль заставляла смущённо улыбаться: а как же здесь справляют Новый год? Но помалкивала и жила дальше.