Волчица и пергамент. Том 12

Она прекрасно знала своего брата: если нежная девушка выдавила бы слезинку, сопровождая ею робко высказанную просьбу, он сразу проникся бы сочувствием и поспешил её выполнить.

Расчётливость, прячущуюся под слоем белой пудры, Миюри, конечно, вмиг распознает. Но для этого болвана, её брата, это было совершенно невозможно. Поэтому Миюри и понимавший её мотивы Клевенд делали всё возможное, чтобы подобные "бабочки" не смогли порхать вокруг её брата. Однако их усилия, несомненно, дополнительно подпитали уверенность брата в том, что этих "бабочек" нет вовсе.

Миюри беспокоилась о том и о сём, всегда была настороже и прикладывала все усилия ради брата, а он относился к её стараниям с полным пренебрежением. Более того, глядя, как она в очередной раз напряжённо чем-то занимается, он улыбался, как улыбаются ребёнку, которому в темноте мерещатся призраки. От этого зуд в хвосте Миюри становился только сильнее.

Однако у неё не было времени спорить с братом, обвинять его в бесчувственности, ей надо было изгонять одного за другим подозрительных типов и помогать Клевенду и остальным выискивать средства на прокладку дороги.

Так или иначе, но с первоочередной задачей — наплывом первой волны посетителей — удалось совладать, теперь основное внимание уделялось людям и инструментам. И вылилось это в целую эпопею.

Собираешь людей — обеспечь их едой и ночлегом, закупаешь для них припасы — ищи, где их хранить. А ведь Убан и так был тесным местом среди гор, в котором жило много людей, к которым в последнее время добавилось ещё много желавших хоть мельком увидеть Предрассветного кардинала.

С этим надо было как-то справляться...

Город располагался высоко в горах, время, в течение которого люди могли жить в палатках, было очень ограничено. Следовательно, требовалось всё подготовить до наступления зимы, а с учётом ограниченной площади требовалось действовать быстро и решительно. Но тут неожиданно возникло ещё одно препятствие. И им оказался не кто иной, как сам Предрассветный кардинал.

Брат Миюри в практических вопросах был не слишком силён, но свою ответственность за дела он ощущал остро. Он вбил себе в голову, что, если сам предложил этот замысел, то обязан и посещать все собрания, на которых решались вопросы по строительству дороги.

В то же время размах работ был настолько широким, а замысел настолько связан с противостоянием с Церковью, что времени сомневаться не оставалось. Всех объединяло понимание того, что достижение цели требовало даже некоторых очень решительных мер. Например, получить место для рабочих, изгнав бедных бездомных из той части Убана, которую они облюбовали для ночлега.

Всякий раз, когда на собраниях поднимались подобные вопросы, Предрассветный кардинал вмешивался в ход обсуждения, разражаясь проповедями о честности и справедливости.

По первому разу все увидели в этом похвальное и достойное его звания Предрассветного кардинала отношение к простому люду, но со второго раза лица собравшихся начали становиться всё более недовольными. Если принимать во внимание всё, о чём говорил Предрассветный кардинал, тогда, ясное дело, сделать не удастся вообще ничего.

И люди обратились к Миюри с просьбой. Им было неудобно высказывать свои возражения напрямую Предрассветному кардиналу, и они хотели, чтобы Миюри убедила кардинала.

И Миюри ничего не оставалось, кроме как переговорить с братом, когда они остались наедине в своей комнате, брат в итоге дал согласие, но посмотрел на неё так, будто она была игрушкой в руках зла.

И подобное повторялось снова и снова, с каждым разом досада Миюри становилась всё сильнее, как и зуд в её хвосте.

Но Миюри не могла отмахнуться от неприятностей, грозившим жителям города из-за её брата, и она знала, что вреда он причинять никому не хотел. Также ей нравилось его стремление двигаться вперёд навстречу своим идеалам, учитывала она и то, что её брат, похоже, был близок к пределу своих сил, поскольку противостояние с Церковью приближалось к решающему моменту. И её брат работал до глубокой ночи, сжигая свечу за свечой.

Потому Миюри, превозмогая зуд своего хвоста, работала со всем усердием.

Во всяком случае, полагала она, когда эта работа завершится, у неё будет до Вселенского собора ещё немного времени, чтобы вместе с братом посмотреть город и просто побездельничать.

А пока...

— Можно ли твоего внимания, Солнечная святая? Услышала однажды Миюри, когда она сопровождала брата на обычную церковную службу в часовню.

Её окружили мужчины, взмокшие настолько, что их кожа жирно блестела.

— Это ни в коем случае не ради нашей собственной выгоды, — стали наперебой уверять они. — Речь о том, как мир будет воспринимать действия Предрассветного кардинала!

При виде отчаяния священнослужителей Миюри потупилась, крепко сжимая зубы.

Плохое предчувствие охватило Миюри, когда она вошла в часовню. Священнослужители, казалось, не находили места от беспокойного нетерпения, было очевидно, что им хотелось о чём-то переговорить.

И лишь её недалёкий брат не замечал повисшего в воздухе беспокойства.

В большом зале закурились благовония и началось служение, Миюри прошла в маленькую комнатку отдохнуть, и священнослужители устремились за ней.

— Да благословит тебя Господь, Солнечная святая. Просим тебя благосклонно выслушать наши слова.

Величественно изречённые слова показались Миюри настолько преувеличенно-неискренними, что она забыла о необходимости держать себя, как положено святой, и бросила на них раздражённый взгляд:

— Опять что-то произошло, так?..

— Истинно, истинно. Дело касается строительства дороги на юг. Дорога на юг строится под руководством Предрассветного кардинала. Иначе говоря, святой путь. Дорогу, вероятно, будут называть путём, которым ходил святой.

— Мм?.. Мм? — вопрошающе склонила набок голову Миюри.

Первым ей в голову пришло, что речь идёт о названии дороги. Покинула Ньоххиру, она заметила, что в городах даже маленьким улочкам давали названия, иногда в честь местных жителей. Раз так, было бы неплохо, чтобы их собственные имена были тоже где-то запечатлены. Ну, а такую важную дорогу из Убана в южные земли нельзя именовать просто "дорогой на юг".

— Ты говоришь о названии дороги?

— Об этом тоже, но ещё и о несколько ином. Это иное, о чём, в общем, идёт речь, — это срубленные деревья и вывороченные камни.

Миюри, пропутешествовав с братом, полагала, что повидала многое...

Похоже, есть ещё многое, чего я не могла предугадать, подумала она, хмурясь.

— Деревья и камни, говоришь? Что ты имеешь в виду?

— Если позволишь, Солнечная святая. Дорога на юг — это святой путь. Тогда можно говорить о том, что срубленные деревья будут олицетворять того, кто жертвовал собой ради достижения справедливости.

— Мм... Мм?

— А извлечённые камни будут символизировать зло, вставшее на пути к справедливости и обретения веры. Многие захотели бы получить и то, и это в качестве свидетельства своей веры.

Миюри разочарованно отвела взгляд от пожилых священников, отчаянно старавшихся ей втолковать, что их так волновало.

Толковали они о священных реликвиях.

Сама Миюри мечтала о собственном мече, причём особом мече, подобном мечу из легенды, в которой, в частности, говорилось, что частью меча должна была стать священная реликвия, поэтому она собирала когда-то сведения о них.

Говорят, что любой предмет, способный творить чудеса, являлся священной реликвией, большая часть из них была связана с тем или иным человеком, признанного святым, например, одежда, которую он носил, не говоря уже о собственных костях святого.

Всё, что считалось священным, могло иметь невероятно высокую цену. Можно было только гадать, что будет, если речь пойдёт о Предрассветном кардинале, о котором больше всего судачили на улицах. Вероятно, самые камни на пути, по которому он пройдёт, будут считаться священными реликвиями.

— Досточтимая Солнечная святая. Просим тебя доверить нашей церкви право распоряжаться этими возможными священными реликвиями. Для этого... Пожалуйста, попроси Предрассветного кардинала по-доброму высказаться о нашей просьбе.

Миюри любила истории о принцессах, но если принцессу каждый день окружали бы люди, униженно просившие то и это, такое ей пришлось бы не по вкусу.

Она глубоко вдохнула и прочистила горло.

Пожилые священнослужители, затаив дыхание, приняли торжественный вид.

Миюри, стараясь войти в роль Солнечной святой, изрекла:

— Я поняла... Передам ваши слова моему досточтимому брату.

Учтивая речь, которой её научила Хайленд.

Священники тут же склонились перед Миюри с такой поспешностью, словно собирались пасть ниц.

Вырубленные при прокладывании дороги деревья и вывороченные камни, скорее всего, пойдут на продажу по высокой цене как священные реликвии. А поскольку реликвиями и мощами распоряжается Церковь, то, понятное дело, местные священники желают любой ценой получить возможность самим распоряжаться предполагаемыми святынями.

Миюри не сомневалась, что священники получили бы баснословную прибыль. При этой мысли она вспомнила, что знает женщину-торговца, обладавшую чутьём острее волчьего.

Она решила покончить с этим делом до того, как возникнут неприятные осложнения, и вечером в их с братом комнате рассказала ему всё.

— Очень хорошее предложение, — запросто ответил её брат, не отрываясь от просматривания при свете свечи пергаментов, один за другим, из толстой стопки, лежавшей на столе перед ним.

— Тогда я скажу это людям из церкви, — сказала Миюри, помня, как неохотно её упрямый брат говорил обо всём, что касалось денег.

Однако, даже если он был бы против этой затеи, его запрет не повлиял бы на чувства людей, желавших приобрести эти срубленные деревья и вытащенные из земли камни. В случае запрета началась бы тайная торговля, которую вели бы те, кто предпочитает держаться в тени. А знакомая Миюри женщина-торговец Ив наверняка сочла бы такое положение идеальным для своей охоты.

В итоге, когда слухи об этом достигнут ушей Предрассветного кардинала, её бескомпромиссно правильный брат, несомненно, будет в ярости.

Очевидность такого развития событий делало разумным сразу предоставить церкви все права, возложив на неё и всю ответственность, это обещало быть менее хлопотным.

И Миюри, сидевшая, скрестив ноги, на кровати и разбиравшая различные прошения, переложила прошение от церкви в пачку уже рассмотренных.

Теперь следующее — Миюри уже было потянулась за ним...

— А, только я хотел бы, чтобы ты сказала кое-что всем этим из церкви, — вдруг заговорил её брат, и уши Миюри тревожно выпрямились. — Я уверен, что найдутся те, кто будет готов заплатить много денег за эти деревья и камни. Скажи им в церкви, пожалуйста, чтобы они таким не давали предпочтения.

Миюри с недоумением посмотрела на него.

— Потому что...

Миюри охватило нехорошее предчувствие, она молча ждала продолжение, меж тем как Предрассветный кардинал, не отрываясь от очередного пергамента, совершенно, кажется, не замечал её состояния.

— Эту дорогу можно было бы назвать путём паломничества для тех, кто ищет истинную форму вероисповедания для Церкви, так ведь? Я надеюсь, что каждый сохранит это в своём сердце, и потому доступ должен иметь каждый желающий без предпочтения кому бы то ни было.

Почесав у основания ушей, Миюри уточнила:

— То есть, продавать нельзя?

В то время как церковь этого города хотела именно этого.

— Я бы хотел так сказать, но если даже мы куплю-продажу запретим, запрет легко было бы обойти под видом пожертвований или чего-то ещё в этом роде.

Похоже, её брат понемногу начинал больше понимать устройство мира. Всё не может быть идеально. Если стараться всё облечь в правильную форму, сразу появляются сложности и неприятности. И Миюри была рада этой подвижке, однако далее досточтимый Предрассветный кардинал сказал вот что:

— Поэтому надо распределять дерево и камни правильно — так, чтобы всем досталось.

— Распределить правильно? — переспросила Миюри.

Её лицо напоминало морду кошки, понюхавшей что-то вонючее.

— Да. Например, выделили десять деревьев тем, кто не против того, чтобы пожертвовать, тогда следующие десять выделить тем, у кого денег не так много. И таким образом хватить должно на всех.

"Отличная мысль, — подумала Миюри, — если, конечно, её можно было бы осуществить".

— Потом ещё, каждый, кто рубит, кто вывозит, должен получить свою долю. А, есть вроде бы ещё те, кто поддерживает замысел издалека, было бы хорошо суметь дотянуться и до них. Если бы те, кто носит на своём теле частички деревьев и камней, полученных при прокладке этого пути, смогли бы почувствовать значение этого замысла и осознать движение по пути к правильному учению Господа, это было бы замечательно.

Со своего места Миюри могла увидеть лицо брата лишь сбоку, когда он произносил эти слова. Но и этого было достаточно, чтобы понять, с каким удовольствием он говорил. Вероятно, ему сейчас представлялись улыбки тех, кто принесёт частицы вырубленных деревьев и выбитых камней тем, кто в них нуждался.

— Не сомневаюсь, что то, что придумал мой брат, великолепно... — с нарочитой иронией отозвалась Миюри, однако объект её насмешки, похоже, не был против.

— Да, может, не всё пойдёт гладко, но нам надо попытаться. Сначала расскажи им обо всём этом. Уверен, что все поддержат.

"Вот уж как сказать", — холодно подумала Миюри.

Все могут согласиться с необходимостью правильного распределения дерева и камней между нуждающимися, но у каждого окажется своё видение этого "правильного".

Людям из церкви, конечно, нужны были деньги, они захотят придержать побольше для богатых. Хотя их и страшило сияние Предрассветного кардинала. Поэтому, как только к ним придёт богатей, отчаянно желавший получить священный камень, они со слёзной просьбой бросятся к ней, Миюри. Предсказать это было совсем несложно.

Бедняки же, с другой стороны, могут не мешкая начать продавать доставшиеся им бесплатно дерево и камни. Нет, непременно найдётся торговец, который по-быстрому скупит всё у них и провернёт большую торговую операцию.

Что бы ни было придумано для правильного распределения, оно быстро уйдёт в забвение.

Замысел её брата был неосуществим.

Чернила легко растекаются, заливая любые границы.

Однако её брат, придумав всё это, наверняка рассчитывал увидеть идеальную картину осуществления замысла, он расценит как несправедливость любое отклонение от него. И если бы это только терзало его, было бы не так страшно, но он в итоге мог встрять в ход событий, чтобы всё исправить, руководствуясь своим чувством справедливости. От одной мысли, какой переполох мог бы тогда начаться, у Миюри шерсть на хвосте зашевелилась сама собой.

Её брат больше не был добрым молодым человеком, чьи хорошие качества оценила только Миюри. Весь мир следил за ним, присматриваясь к каждому выражению его лица, к каждому движению.

Как точно подметил Клевенд: