Радужные крылья (общий файл)

Однако колючки прятались хорошо. Рабы не ходили по улицам голодные и в лохмотьях. Считалось, если ты экономишь на рабах, значит, не достоин такой собственности, и она, в смысле собственность, а порой и её бывший хозяин, уходили на торги в пользу, да-да, опять-таки короны. Так что в толпе раба от свободного гражданина порой отличало лишь наличие того самого ошейника. В общем, относились к рабам по-семейному. Но и разбирались так же, по-семейному тихо. Они не сидели на площадях в колодках и у позорного столба никто не стоял. Нет, их пороли в собственных, надёжно укрытых от чужих глаз усадьбах. И вот тут Хозяин был Царь и Бог. А жизнь и смерть раба была исключительно в его руках. Ну а корона всегда с радостью принимала новых рабов. Говорят, где-то на юге были шахты, что потребляли дармовую силу просто в огромных количествах. Так что рабы в городе были тихи и покорны. Всё что угодно, лишь бы не копи Руюна.

И это не голословная информация. Просто однажды я очень удачно посидела в открытом кафе и послушала местных работников Городской Управы.

Так вот, Олли.

К концу весны я, похоже, всерьёз поехала крышей. Реальность, включая универ и лучшего друга Пашку, как-то совсем потускнела, и оживала я лишь, проваливаясь в свои сны. Там по-прежнему было лето, а яркое лазоревое небо купалось в тёплых водах моря. Там по-прежнему одуряюще пахли магнолии, пышная зелень прятала светлый камень стен от жары и тёплый солёный ветер всё так же трепал волосы. И я как-то незаметно для самой себя забыла, что это всего лишь сон. Для меня это был уже самый настоящий самостоятельный мир, с каждой ночью обретавший всё большую реальность.

Олли я увидела во дворе того самого храма, он сидел на бревне, подставив лицо солнечным лучам, жмурясь и смешно морща нос. В кожаных тапочках и грубой, длинной до полу подпоясанной рубахе, в каких здесь ходили работники храма. Совсем юный, не старше пятнадцати-шестнадцати лет, он был лишь чуть светлее местного окраса. Роскошные волосы, сплетённые в обычную косу, без всяких там выкрутасов, стелились вниз по худой спине. В вороте трогательно виднелись хрупкие косточки ключиц. И весь он был такой... руки-веточки, ноги-палочки. Ну просто обнять и плакать. Цыплёнок!

А в тени недалеко от меня замер тот самый Руфус, который настоятель. Я и заметила-то его случайно, так тихо он стоял. И его тяжёлый, жадный взгляд буквально прожигал Олли. Я ещё помнится, сравнила масштаб, бедный цыплёнок матерому настоятелю едва ли до груди доходил. А потом... потом началось такое! Он налетел на Олли как ветер. Надавал ему затрещин и, ухватив за воротник, потащил внутрь. И всё это на глазах местных работников, что занимались во дворе какими-то хозяйственными нуждами. Впрочем, те даже бровью не повели, проводив настоятеля равнодушными взглядами.

А меня как кипятком ошпарило! Цыплёнок был таким хрупким, таким беззащитным, так растеряно хлопал ресницами, явно не ожидая нападения, что у меня всё внутри перевернулось. Не думая ни о чём, я бросилась вслед за ними в тёмный проём двери, даже не вспомнив, что не могу заходить внутрь.

Возможно, это сыграло свою роль, возможно, что-то иное, но в дверь я влетела на всех парах, едва не навернувшись на крутой лестнице, что вела куда-то вниз. Торопливо спускаясь по ступеням, я спешила вслед за настоятелем, чей белый воротник уже едва угадывался в темноте. Стараясь даже не думать, как я буду останавливать грядущий произвол. А то, что он будет, я чуяла нутром. Лестница привела меня в узкий коридор с частыми дверями, и вот за одной из них я и услышала голоса. Вернее голос. Олли как раз молчал, что совсем не мешало настоятелю высказывать своё мнение, подкрепляя его ударами. А моя рука никак не могла ухватить ручку двери. Упёршись лбом в грубые доски, я хрипло дышала, но когда крики сменились свистом плети, я зажмурилась и просто шагнула сквозь дверь. В конце концов это мой сон. Это мой мир! И ничто здесь не будет для меня преградой!

Я была зла. Я была очень зла. А когда я в таком состоянии, меня опасается даже Пашка, хотя он выше меня на голову, да и вообще массивнее. В общем, влетев внутрь кельи, я, не сомневаясь ни минуты, ухватила настоятеля за косу, оттаскивая его от поверженного цыплёнка.

А потом надавала ему по морде с оттяжкой полновесных оплеух. А рука у меня тяжёлая, по словам того же Пашки. Настоятель стоял, тяжело, загнанно дыша, растерянно оглядывая келью. И тут я рявкнула, хотя была уверена, что меня не услышат:

— Пошёл вон, скотина!

Однако настоятель вздрогнул всем телом и, всё так же растерянно озираясь, попятился к двери. И лишь когда замок щёлкнул, закрываясь, я пришла в себя и кинулась к цыплёнку. Его рубаха была порвана, местами в крови, на скуле наливался багрянцем синяк, и сам он был словно в забытьи. Я пыталась его перевернуть, но мои руки раз за разом проходили сквозь его тело. Видимо на сегодня лимит моих геройств закончился. Устало сгорбившись, я так и сидела на коленях рядом с ним, гладя его встрёпанные волосы. Спустя пару минут ресницы его чуть дрогнули, и он прошептал:

— Зак? Это ты? Ты пришёл... Ты знаешь, твой Олли такой глупый...

Он судорожно вздохнул и... заплакал.

А я сидела, смаргивая слёзы, и всё гладила его по волосам. Вот так и познакомились.

С тех пор я больше не гуляла по городу. Всё его очарование померкло для меня в один миг. Меня уже не радовали красоты южной природы, яркие краски и запах моря. У меня была другая, более важная цель. Я проваливалась в сон и, уже не глядя по сторонам, сразу же спешила к Олли. А он каким-то образом чувствовал меня. Он уже понял, что я не Зак, смущённо просил прощения и называл меня Шуи. Что-то вроде духа-хранителя, как я понимаю.

Надо признать, мне пришлось ещё не один раз отгонять настоятеля, прежде чем тот поутих. Поутих, но провожал Олли такими взглядами, что я пугалась до судорог. В них было столько жажды и одновременно чёрной ненависти, что я ходила с Олли как приклеенная, подспудно ожидая чего-то страшного. Умирая от ужаса каждый раз, когда приходилось просыпаться.

В реальности я бродила как тень, не зная, куда себя положить, буквально считая часы, когда можно было бы вновь нырнуть в жаркий южный полдень. Я похудела (даже не помню, что и когда я ела), обзавелась шикарными подглазинами, разругалась в хлам с Пашкой, но мне было всё равно. Там, во сне меня ждал Олли. А для меня он давно стал родным.

Мне иногда кажется, если бы Ванька успел вырасти, он был бы очень похож на Олли, такой же мелкий и большеглазый. Олли так же ярко улыбался мне навстречу, как и братишка когда-то.

Слава их Вседержителю, ночью Руфус не тревожил цыплёнка. Словно с закатом его отпускало сумасшествие или удерживало от срыва что-то другое. В любом случае, я с облегчением выдыхала, видя при встрече спокойный сияющий взгляд маленького певчего. Да-да, как оказалось, именно голос цыплёнка тогда произвёл на меня столь неизгладимое впечатление.

Вот так мы и жили. Олли доверчиво смотрел на мир, растворяясь в храмовой музыке, смиренно снося ругань настоятеля, благо большего тот себе не позволял. А я... Я ждала грандиозной гадости. И дождалась.

Олли продали.

Да, Олли был рабом. Обычное дело для их мира, да и сам он почти не грустил о своей судьбе. Быть может потому, что не знал иного, жил при храме и занимался тем, что действительно любил. Он пел. Как он сам подчёркивал — он пел хвалу Богу. И для него это было очень серьёзно. На его рассуждения о собственной везучести, я помалкивала. С Богом у меня были сложные отношения, и я искренне считала, что среди пары-тройки миллиардов населения моя судьба была не столь уж важна в Его глазах.

Так вот, Олли продали. И продали не куда-нибудь, а в Вольные баронства на границу Империи. По местным меркам, в жуткие ебе... гм, в жуткие дали, практически к дикарям. Я бы не сказала, что настоятель был обрадован, вроде как инициатива была не его. Сам же Руфус брезгливо кривился и злорадно цедил сквозь зубы, что там мерзкому уроду самое место. Не на клиросе в Храме, а на спине средь солдатни.

Олли был ошарашен. Буквально убит, раздавлен. Он был на хорошем счету у начальника хора, а как я поняла, просто так певчих не продавали. Храмы гордились своими хорами, негласно соревнуясь меж собой. И как бы настоятель не относился к Олли, терять его голос... Хотя не знаю. Я так и не могла понять, что же питает ненависть Руфуса.

Подробностей Олли не сообщали. Сказали лишь, заберут ближе к вечеру. Быстро собрав свои нехитрые пожитки, остатки дня он трупом пролежал на своей узкой койке. Ему было страшно, привычный его мир рушился, жизнь летела по узкой горной дороге, грозя сорваться в пропасть, и он ничего не мог сделать.

А я металась по его келье, всё больше психуя. Оставить Олли не могло быть и речи, но где и как его искать, когда я вновь окажусь здесь?

Не буду рассказывать, как прошёл мой следующий день. Не раз и не два я доставала пузырёк со снотворным, и только данная Пашке страшная, из детства, "на слюнях" клятва "не принимать таблетки, торопя ночь", удержала меня от скорейшего возвращения к Олли. Она и страх, что искусственный сон может нарушить тонкую и неясную мне самой возможность бывать в том мире.

Издёргавшись за день, я, как назло, долго не могла уснуть. А когда, наконец, провалилась в сон, поняла, дело дрянь. В городе Олли не было.

Глава 2. Дым

Я даже не ходила по городу, так и сидела на своей лавке под магнолией, не в силах подняться. Ощущение катастрофы сковало меня, не давая даже нормально вздохнуть. Олли не было. Город бурлил, полный людей, суеты, шума и только следы маленького певчего стёрлись напрочь из городского фона, словно его и не было. Словно он мне просто приснился.

Нет. Нет! Олли не мой глюк! Олли реален, как тот же Пашка. И я должна, просто обязана его найти. Потому что иначе... Потому что иначе произойдёт что-то действительно страшное. И я знала это совершенно точно.

Паника накатывала волнами, и я никак не могла сосредоточиться, не могла решить, за что хвататься и куда бежать. А потом на меня хлынуло море, и я почти захлебнулась.

— Гриднева, это уже никуда не годится.

Я лежала на полу. В своей квартире. В луже воды. Судорожно кашляя, и даже не пытаясь встать. Как нашкодившего котёнка, меня подняли за шкирку, встряхнули и прижали к чему-то тёплому... И я знала только одного человека, кто мог это сделать.

— Что ж ты творишь, Гриднева?

— Пашка?

Лунные блики пробивались сквозь отдёрнутую штору, причудливо мешая свет и тень, превращая мою спальню в волшебный лес.

— Пойдём-ка.

Яркий электрический свет ослепил мгновенно, так что приземление на кухонный диванчик, плед и всунутая в ладони горячая кружка, прошли автоматом. Машинально хлебнув, я благодарно кивнула. Чёрный чай с мятой — самое то сейчас. Хотя, откуда у меня мята?

— Да, Гриднева, ты, похоже, нашла свою ручку.

— Чего?

— Я говорю, дальше поезд не идёт, ты приехала.

Соображала я ещё туго, в глазах мельтешили цветные круги, да и дышалось не так что бы очень.

— Паш, я не догоняю, давай ты как-то конкретизируешь свою мысль?

Щёлкнуло колёсико зажигалки, опахнуло дымом, и я внезапно поняла, как я хочу, просто до судорог, хочу курить.

— Дай.

Пашка безропотно сунул мне сигарету, прикуривая следующую для себя, а я торопливо вдыхала дым, стараясь подольше задержать его в себе, так, что даже голову повело.

— Полегчало?

— Да, спасибо.

— Что с тобой творится, Сань? Ты сама-то понимаешь?

Я хмыкнула, вновь затягиваясь. Откуда я знаю, что со мной? Я словно вынырнула с большой глубины, и теперь никак не могла прийти в себя.

— Ты со мной нормально говоришь, впервые хрен знает за сколько времени. Нормально, в смысле не как обычно: да, нет, возьми там. Подруга, у тебя проблемы, ты сама-то видишь?

Я затянулась, слепо глядя в тёмное окно. Новолуние, что ли?

— К мозгоправу пошлёшь?

— Была ты там. Много он тебе помог? Что происходит, Сань?

Пальцы мелко подрагивали. Вместе с ними подрагивала сигарета, чашка с чаем, да и весь организм в целом.

— Я не знаю, Паш. Я уже ничего не понимаю — Лицо Олли всплыло в памяти, и в глазах запекло. — Помнишь, я тебе про сны рассказывала?..

Пашка кивнул, выдыхая дым и не сводя с меня внимательных серых глаз. Сердце сжалось, как же я могла так забыть Пашку? Пашку? Непоколебимую скалу в моей такой неспокойной жизни? С самого детства Пашка был рядом. Всегда.

— Ну так вот. Сны...

И я рассказала ему всё. От лавочки под магнолией до продажи Олли. На плечи вновь навалилась неподъёмная тяжесть. Пашка слушал молча, изредка затягиваясь, терпеливо пережидая мой очередной панический всплеск, пока я, обжигаясь, запивала его чаем.

— Ты просыпалась всегда в одном месте?

— Да.

— И сначала ты не могла входить в двери?

— Да.

— И насколько серьёзно ты влепила по морде тому ублюдку?

Я помню, Пашка органически не выносил таких типов. Сам, будучи кабаном под сто кило, он всегда чётко регулировал своё воздействие на окружающих. Стараясь даже случайно не причинить ненужной боли. Массаж не в счёт. А тут, такое. Я хмыкнула. Гримаса получилась не очень уверенной, словно я забыла, каково это — улыбаться, пусть даже краешком губ.

— Хорошо влепила, он проникся.

— Молодец.

Пашка одобрительно кивнул, подкуривая новую сигарету. Он сам ставил мне удар. Правильно выполненная 'лодочка' — сильная вещь.

— Итак, подведём итог. На протяжении года тебе каждую ночь... Каждую?

Я кивнула.

— Так вот, каждую ночь снится один и тот же сон. Ты появляешься в одном и том же месте, видишь один и тот же пейзаж, один и тот же город, тех же странных людей, но видишь лишь как наблюдатель. Так?

Я вновь кивнула.

— Под воздействием стрессовой ситуации ты преодолела какой-то барьер, с этих пор можешь влиять на этот 'мир' и на физическом уровне. Так?

— Не всегда. — Я мотнула головой. — Но в принципе да, могу.

— Продолжим. Ты чувствуешь этого Олли, его след в мире. Так?

Я задумалась. А ведь правда. Я всегда чуяла, где он, словно какое-то ощущение... Словно между нами была какая-то...

— Связь. — Пашка выпустил дым в потолок, щурясь на лампочку. — Между вами что-то есть. Ты нашла его в большом городе. Ты находила его потом. И почувствовала, когда он уехал.

Я тоже повисла взглядом на лампочке.

— И что теперь делать?

Пашка пожал плечами.

— Либо ты как-то очень хитро свихнулась, либо это какой-то очень неправильный сон. В любом случае, хрен знает, что делать. Вены ты не режешь, на других не бросаешься, значит, в дурку тебя не возьмут. Тихие психи никому на хрен не нужны на балласте больницы. Так что пока вижу лишь один выход. Проколоть курс витаминов.

— Ты издеваешься? — Я чуть кружку не выронила.

— Нет, это просто ты себя в зеркале не видела. Чтобы не происходило с тобой в этих снах, но это всё мало похоже на простой глюк. Ну не бывает, чтобы так подробно и на протяжении почти года одинаково и регулярно снился целый мир. А значит, мы чего-то не знаем. И ты в это "что-то" умудрилась вляпаться.