Битва за небеса

Закончив с чтением и обдумыванием предоставленных материалов, Гитлер нажал кнопку вызова. В распахнутых витражных дверях материализовался дежурный секретарь.

— Связь с Герингом, телефон сюда.

Секретарь щёлкнул каблуками, кивнул и исчез, Гитлер вновь начал просматривать бумаги, погрузившись в чтение. Ждать пришлось недолго, всего пару минут.

— Командующий люфтваффе слушает, — секретарь протянул трубку, поставил аппарат на стол, замер, ожидая дальнейших распоряжений.

Гитлер кивнул, взмахом руки дал понять, что тот свободен, приложил трубку к уху, прихлопнул документы, вздумавшие разлететься под порывом ветра.

— Добрый день, Герман. Чем занимаешься?

— Добрый, мой фюрер, — в голосе Геринга сквозила нешуточная усталость. — У меня весь штаб на ушах стоит, работаем по плану.

— По тому самому?

— Так точно.

— Операция отменяется — это приказ.

Некоторое время на другом конце провода стояла мёртвая тишина, нарушаемая лишь техническими шумами и отдалёнными голосами штабных офицеров. Придя в себя, Геринг выдал очередь вопросов.

— Но как? Почему? Всё ведь было решено...

— Герман, это приказ! — жёстко отчеканил Гитлер и, убрав металл из голоса, продолжил. — Разрешаю только разведку. Ты понял? — только разведку, больше ничего.

— Понял, — а голос-то у командующего совершенно убитый.

— У меня для тебя и твоего штаба другое задание.

— И какое же? — скептицизм Геринга просто сочится через телефон. Ещё бы — он готовился ударами бомбардировщиков принудить Англию к миру, наглядно показать, что их остров, их география больше не гарантирует полной безопасности и тут такое. Всё равно, что скомандовать собаке "Фас", а когда она разогналась и готова вцепиться, дёрнуть за поводок со строгим ошейником.

— Собери все материалы по американским и английским четырёхмоторным бомбардировщикам, приведи в понятный вид, обобщи и подготовь анализ дальнейшего развития. Через два дня позвоню, доложишь, как идёт работа, определимся с датой большого совещания по авиации.

— Только американские и английские? — поинтересовался Геринг.

— Можешь ещё советские включить, этого хватит. Всё, до связи.

Оборвав разговор, Гитлер кинул трубку на аппарат, попытался представить, что сейчас творится в штабе люфтваффе, усмехнулся и сразу помрачнел. Теперь, отменив бомбардировки острова, он совершенно не понимал — как он мог в той истории довериться гипнотической уверенности Геринга? Ведь это же элементарно — англичане будут драться истребителями и зенитками, над своей территорией, их выжившие пилоты возвращаются в строй, а для люфтваффе потери безвозвратные, хоть убитые, хоть пленные. Эту "засаду", спасибо пришельцу, обойти удалось.

Ну что же, можно сказать, что первый шаг сделан, теперь надо готовиться к совещанию и, кстати, ... ну конечно!

Вновь материализовавшийся в дверях секретарь услышал ожидаемый приказ

— Накрывайте ужин, — зато следующий приказ оказался неожиданным. — Найдите мне книгу генерала Дуэ, итальянца, о воздушной войне.

* * *

Следующие трое суток остались в памяти обслуживающего персонала "Бергхофа" как сплошной аврал, ведь такого наплыва посетителей в истории резиденции ещё не было. С раннего утра и до позднего вечера приезжали учёные и промышленники, администраторы и военные, практически каждый из которых мучительно недоумевал о причинах вызова. Всех их следовало разместить, обеспечить им комфорт и согласовать время приёма, в запланированное время не укладывался практически ни один из вызванных, и график бесед ломался на ходу. Взмыленная обслуга носилась по территории резиденции как угорелая, едва успевая готовить гостевые комнаты, разносить еду и напитки, и обеспечивать безопасность мероприятия. Одним из итогов этой суматохи стал ночной разговор Гитлера с Альбертом Шпеером — личным архитектором фюрера.

— Если я правильно понял, то на мировую англичане не пойдут? — спросил Шпеер в продолжение разговора.

— Именно так! Они готовы воевать до последнего солдата, — Гитлер усмехнулся. — Раньше до последнего французского, теперь до последнего русского, а после их заокеанские кузены подключатся, устроят нам бомбовый ливень днём и ночью.

— Может разведка несколько сгущает краски?

— Альберт, эта информация получена из весьма достоверного источника, никаких сомнений у меня нет, и тебе я советую принять за аксиому, что нас ждут те самые бомбёжки, которые предвидел этот макаронник, ... гениально предвидел, надо отдать ему должное.

— Неужели они станут целенаправленно бомбить жилые кварталы? — возмутился Шпеер. — Это же варварство!

— А ты подумай хорошенько, затем попробуй ответить на свой вопрос сам.

В голосе фюрера проскользнули нотки раздражения, и Шпеер счёл за благо промолчать. Он ехал с мыслью, что они вновь будут обсуждать грандиозные планы реконструкции Берлина, на всякий случай захватил с собой множество эскизов и набросков, а вместо этого узнал оглушительную новость, что эти плутократы решили сровнять Рейх с землёй с помощью невообразимо огромных бомбардировщиков в непредставимом количестве. Подумать только — удар тысячью бомбардировщиков, каждый из которых готов высыпать не одну, не две и даже не три тонны бомб, сегодня один город, завтра другой, послезавтра третий и, чтобы ты ни построил, какой бы шедевр ни возвёл, всё это станет лишь грудой обломков. Такова реальность сегодняшнего дня.

— Я правильно понял, что мне предстоит заняться проектированием бомбоубежищ?

— Ты быстро всё схватываешь, — ответил Гитлер, затем покачал головой. — Однако в этот раз ошибся. Строить убежища найдутся люди и без твоего таланта, а для тебя найдётся другая задача, гораздо ответственнее.

— Какая же? — удивился Шпеер.

— Альберт, ты весьма талантлив, а талантливый человек всегда разносторонен, — Гитлер сделал паузу, обдумывая дальнейшие слова, и Шпеер поспешил ответить.

— Благодарю, мой фюрер, но...

— Не перебивай меня — сверкнул глазами Гитлер. — Сиди и слушай! Я хочу, чтобы ты сделал эти бомбёжки невозможными.

— Но к-как? — удивление Шпеера переросло в изумление.

— На словах просто, а вот на деле,... на деле сложнее. Но ты сможешь, я это знаю.

Глядя на совершенно ошеломлённого своего, теперь уже бывшего архитектора, Гитлер едва сдержал улыбку. Альберт действительно талантлив, он справился с поставленной задачей в той истории, значит, справится и в этой. Тот английский школьник не знал о ходе войны практически ничего, но Роммелю и Шпееру буквально пел дифирамбы. С промышленностью пока обождём, слишком там всё переплетено, но вот это направление надо разгребать немедленно.

— Мне надо, всему нашему Рейху надо, чтобы ты навёл порядок в науке.

— Но как!? — воскликнул Шпеер, непонимающе глядя на фюрера.

— Видишь ли, Альберт, в последнее время я много общался с самыми разными людьми практически на одну и ту же тему. Как ты, наверняка понял, на тему защиты нашего неба. И выяснил, несколько неожиданно для себя, что в сфере науки у нас творится страшный бардак. Есть министерство науки, просвещения и воспитания, со своим научно-исследовательским советом, обществом кайзера Вильгельма и своими лабораториями. Есть лаборатории наших промышленных концернов, у военных каждый вид вооружённых сил имеет свой научный сектор, да ещё плюс Имперская почта со своими учёными. Есть Государственный научно-исследовательский совет и параллельно с ним Управление развития экономики. Получается, что по многим направлениям у нас идут одни и те же исследования в разных секторах и учёные, которые в них заняты, ничего не знают о своих коллегах из других ведомств. Нет ни одной инстанции, которая бы руководила ходом исследований, некому обобщать результаты и доводить их заинтересованным сторонам, в общем и целом — бардак!

— Но причём здесь я?

— Притом, что у тебя есть мозги и есть талант, для которых найдётся лучшее применение, нежели работа на стройке. Поэтому успокойся и прими как данность, что ты назначен на должность рейхскомиссара по научным исследованиям. Для начала лично ознакомься с ситуацией, пообщайся с людьми, набросай план мероприятий, обдумай и, как будешь готов, сразу ко мне на доклад. Но не позже, чем через месяц! Список первоочередных исследований обсудим завтра, заодно и позавтракаем. Когда план реорганизации составишь, сразу получишь все необходимые полномочия.

— Мой фюрер! — от избытка чувств Шпеер вскочил. — Как я могу координировать научные исследования, если не разбираюсь в них? Как я определю правильность выбранного пути?

Вместо ответа Гитлер махнул рукой.

— Садись и слушай, — вздохнув и потерев лоб ладонью, он продолжил. — До тебя я общался с полковником Фишером, начальником школы аэрофотосъёмки, обсуждали технические проблемы. Так вот, оказалось, что работы по его направлению параллельно ведут Цейс, Аэрофотограф, Ганза-Люфтбильд и Фотограмметрия, все эти фирмы разрабатывают методы и технику для аэрофотосъёмки, всем нужны специалисты, деньги, материалы и время, при этом ни одна из фирм не имеет никакого представления о достижениях и неудачах коллег. От тебя вовсе не требуется быть учёным в области оптики или фотографии, тебе надо скоординировать их работу так, чтобы силы, время и деньги не распылялись, не уходили водой в песок. Таких примеров я могу привести множество, и поэтому мне нужен человек, который возьмёт на себя наиболее востребованные направления исследований и обеспечит их максимальную эффективность.

— Но почему именно мне...?

— Потому, что этого хочу я и потому, что это нужно Рейху! — резко оборвал начинающиеся возражения Гитлер. — Ты пойми, что из тысячи новорожденных только один имеет шанс стать учёным-первооткрывателем, двое-трое смогут открытие продолжить и развить, а у нас они, получается, что дублируют друг друга. И это в тот момент, когда наша страна ведёт войну на выживание, против нас практически весь остальной мир, все эти плутократы и жидобольшевики желают нашей гибели и мечтают видеть Германию вымаливающей пощаду.

— Но ведь у нас пакт со Сталиным, он поддержал нас в польском вопросе, — вклинился в речь фюрера Шпеер.

— Поддержал, — с горечью усмехнулся Гитлер, — Тебе пока незачем знать некоторые вещи, может быть, позже я расскажу о них, но пока вспомни их главную риторику до пакта — "Грязное, преступное порождение империализма — фашистская Германия". Это сейчас у нас мир и дружба, но у Сталина есть свои цели и мир долго не продлится. Сейчас он выкручивает мне руки по финскому вопросу, лезет в Румынию, на Балканы и, если продолжит в том же духе, его придётся останавливать силой.

— То есть, нас ждёт ещё и война со Сталиным?

— Не исключено, хоть мне и хотелось бы этого меньше всего. На осень у нас намечены очередные переговоры, в Берлин прилетит Молотов, тогда и определимся насчёт отношений с коммунистами. Всё, Альберт, спать пора, ты ведь не хочешь, чтобы Ева тебе яду в бокал подсыпала, а то и чего похуже?

Ночь, для Шпеера, выдалась бессонной. Он до утра ворочался с боку на бок, перебирая варианты действий, самый простой из которых — решительный отказ. Однако фюрер недвусмысленно дал понять, что отказа не примет, его аргументы логичны, а уверенность в правильности выбора, что ни говори, воодушевляет. Он дал месяц на вхождение в курс дела, теперь осталось узнать о конкретных направлениях работы, а там видно будет. Да и действительно, если ситуация обстоит именно так, то деваться некуда — надо впрягаться и тащить, другого выхода нет, под угрозой само существование Рейха.

* * *

Полученная от Гитлера эмоциональная накачка, в сочетании с характером трудоголика заставили Шпеера трудиться, не зная ни сна, ни отдыха, а поставленная задача — обеспечить надёжную ПВО страны, тяжким грузом ответственности легла на его плечи. Чем глубже он вникал в связанные с ней проблемы, тем сильнее становилось ощущение полнейшего бессилия. Практически любой вопрос требовал многочисленных консультаций, согласований и бесконечных совещаний, каждый из участников которых всеми силами стремился получить хоть малую толику дополнительного влияния, расширения властных полномочий и подконтрольных ресурсов. На фоне этих бесконечных дрязг, интриг и перекладывания ответственности, настоящей отдушиной остались встречи с доктором Тодтом. Доктор, сам тянущий на себе неимоверный груз руководства тремя министерствами и организацией имени себя, с неизменной приветливостью встречал Шпеера в своём скромном жилище на берегу Хинтерзее, особенно радуясь, когда земляк появлялся с женой. Помимо общих профессиональных интересов, — оба строители — и землячества, у них обнаружилась ещё одна причина для сближения.

Несмотря на искреннее уважение к фюреру, оба профессионала не могли скрыть за тщательно обтекаемыми формулировками своё презрение к многочисленному племени партийных горлопанов, которые, словно пена на гребне волны, захлестнули все стороны общественной жизни Германии. Первичное безоглядное доверие, родившееся из фантастического рывка страны, сумевшей вырваться из унизительных оков Версальского мира, из нищеты Веймарской республики, постепенно сходило на нет при виде вчерашних лавочников, торгашей и просто люмпенов, превратившихся в чванливых вельмож благодаря подвешенному языку вкупе с беспринципным интриганством. Особенно их возмущало заигрывание партийной верхушки с низами общества через унижение учёного сословия, а последней каплей стало выступление Роберта Лея, умудрившегося заявить, что для него любой дворник гораздо выше любого академика. Мол, дворник одним взмахом метлы сметает в канаву мириады бактерий, а какой-нибудь учёный гордится тем, что за всю жизнь открыл одну-единственную бактерию.

В ходе рабочих встреч и консультаций Шпеер познакомился с бывшим командующим пятым флотом Эрхардом Мильхом, ставшим генерал-фельдмаршалом за Норвежскую операцию. Тот сильно натерпелся от идёйных болтунов, поскольку его мать была еврейкой и лишь решительное заступничество Геринга, заявившего, что у себя в штабе только он решает, кто еврей, а кто нет, спасло Мильха от травли. Геринг доверил ему пост статс-секретаря и начальника вооружений люфтваффе, поэтому именно с ним Шпееру пришлось контактировать больше всего при вхождении в курс дела. На почве общих взглядов и характеров они весьма быстро образовали ещё один "полюс силы" в руководстве страны. Может показаться странным, но их почти союзником стал Геббельс, который весьма настороженно относился к группировке Гесса и Бормана. А тут ещё и резкий взлёт Гейдриха, в одночасье ставшего ещё одной значимой фигурой на политическом небосклоне.

Оказавшись в этой "банке с пауками", ломая голову над раскладами, складывающимися между всевозможными клановыми и ведомственными группировками, Шпеер искренне завидовал Тодту, который умудрялся сохранять практически со всеми ровные отношения и пользоваться безграничным доверием фюрера. Компенсацией за потраченные нервы и время выступало то обстоятельство, что дело стронулось с мёртвой точки, а эскизные наброски по решению поставленной задачи постепенно превращались в рабочий чертёж, своего рода технологическую карту. Сегодняшнее собрание подводило итог трёхнедельных встреч и консультаций, оно же являлось вторым этапом сегодняшнего выступления Геббельса в Берлинской высшей технической школе, где собранные со всех отраслей "авторитеты-технари", довольно неожиданно для себя, узнали о новом курсе во взаимоотношениях между ними и государством. Ещё более удивительным стал фактический приказ, высказанный в форме пожелания о том, чтобы они подготовили списки молодых специалистов — на своё усмотрение! — которых следовало забрать из армии и вернуть обратно в науку. На этом же "первом этапе" собравшимся представили нового рейхскомиссара по научным исследованиям, он же заместитель Уполномоченного по четырёхлетнему плану (Геринга), он же А. Шпеер.