"Ночи Белладонны и другие рассазы"

— Ты прекрасно знаешь мое имя.

Он ухмыльнулся. — Раз ты так говоришь.

Он отвечал мне резко, не задумываясь, как будто вкладывал долю серьезности, которой я не должна была достичь. Улыбался и подмигивал мне, но во всем этом было что-то фальшивое, какая-то скованность, которую он не мог полностью скрыть. Это было утро перед ночью, когда я должна была сплетать свои нити, и, хотя день был еще не мой, а Нунки, которая сплетала нити прошлой ночью, меня тоже поздравляли и ждали, по мере того как проходили часы, предвкушение начинало переходить на меня, и я уже чувствовала себя все более сосредоточенной на вещах, которых у меня не было с момента приезда. Сегодня ночью мои воспоминания просочатся в головы всех остальных в линии, и когда мы встанем завтра, именно мои переживания будут проанализированы, подвергнуты критике и воспеты. По крайней мере, в течение этих двух дней Лихнис был бы обязан выслушать меня и ответить на мои вопросы.

Мы стояли на высоком балконе Свечной башни, под ногами у нас были теплые голубые плитки, в нос нам бил острый морской воздух.

— Как это работает, Лихнис, когда многие из вас мертвы? Ваши встречи длятся меньше, чем наши?

— Нет, впереди все равно тысяча ночей. Но, очевидно, есть промежутки, в которые нельзя вплести новые воспоминания. В такие ночи мы чтим память умерших. Аппаратура для создания нитей воспроизводит их предыдущие фрагменты или создает новые перестановки на основе старых воспоминаний. Иногда мы возвращаем умерших в виде физических образов, позволяя им ходить и разговаривать среди нас, как если бы они все еще были живы. Некоторые считают такое неприятным, но я не вижу вреда, если это помогает нам радоваться чьей-то хорошо прожитой жизни.

— У нас нет такой проблемы, — сказала я.

— Да, — осторожно ответил он, словно опасаясь обидеть. — У вас ее нет.

— Кто-то сказал бы, что то, что мы зашли так далеко, не потеряв ни одного из нас, говорит о врожденном уклонении от приключений.

Он пожал плечами. — Или, может быть, вы просто выбираете правильные приключения. В осторожности нет ничего постыдного, Шаула. Тебя отделили от одного человека, чтобы ты могла выйти и познать Вселенную, а не для того, чтобы найти новые способы умереть.

— В таком случае ты не считаешь нас достойными презрения?

— Меня бы здесь не было, я не приходил бы сюда, если бы так считал. Верно?

Его ответ удовлетворил меня в этом отношении, потому что казался таким искренним. Только позже, когда я обдумывала наш разговор, пришла мысль, почему он говорил так, как будто был нашим гостем не один раз.

Однако он был неправ. Это была наша двадцать вторая встреча, и Лихнис никогда раньше не присоединялся к нам.

Так почему же он говорил так, как будто было иначе?

Я чувствовала себя глупо. Мы общались, и это было слишком легко, слишком нормально, как будто между нами никогда не было какой-то необычной дистанции. И это было странно и тревожно само по себе.

День еще не закончился, да и вечер еще не наступил, поэтому я знала, что у меня будет больше возможностей высказаться. Но я должна была подготовить все свои вопросы и не дать ему сбить себя с толку своей непринужденностью. Если ему что-то от меня было нужно, я, черт возьми, собиралась выяснить, что именно.

Я была уверена, что цветы что-то значат, и где-то на задворках моего сознания маячила мысль о половинчатом ответе. Это было что-то о белладонне, какой-то едва запомнившийся факт или ассоциация. Однако на ум ничего не приходило, и по мере того, как утро переходило в полдень, я была в основном занята тем, что вносила последние изменения в свое сплетение. Конечно, у меня были сотни дней, чтобы отредактировать свои воспоминания, но по какой-то причине я всегда оттягивала приведение их в приемлемый вид. Можно было бы внести некоторые изменения в память в своей комнате в Совиной башне, но на борту моего корабля все еще оставались большие фрагменты неуплотненной памяти, и я знала, что быстрее и проще будет внести некоторые изменения с орбиты.

Я поднялась по винтовой лестнице на крышу башни и переместилась на свой корабль. Несмотря на все прелести этого места, было приятно вернуться на свою территорию. Я прошла на мостик "Сарабанды" и уселась на свой трон, вызывая дисплеи и панели приборов. Мой взгляд скользнул по светящимся индикаторам. Я с облегчением отметила, что с кораблем все в порядке. Через шестьсот тридцать дней мы все покинем Тирс, и я задействую параметрический двигатель "Сарабанды", чтобы разогнать ее до скорости, близкой к скорости света. Я уже чувствовала, как мои мысли перескакивают на следующий цикл и на бесчисленные системы и миры, которые мне предстояло посетить.

За "Сарабандой", видимой через широкий иллюминатор мостика, было по меньшей мере сто других кораблей, которые можно было разглядеть достаточно близко. Я рассматривала их самые разные формы и размеры, поражаясь разнообразию конструкций, принятых моими товарищами шаттерлингами. Единственное, что должно было объединять корабли, — это скорость и надежность. Также было несколько транспортных средств, принадлежащих нашим гостям, включая скромный "Лентяй" Лихниса, который казался крошечным по сравнению почти со всеми другими кораблями, вращающимися на орбите Тирса.

Я порылась в памяти. Это не заняло много времени, но когда я закончила, что-то заставило меня остаться на мостике.

— Корабль, — сказала я вслух. — Найди мне ссылки на белладонну.

— Существует множество ссылок, — сообщила мне "Сарабанда". — Учитывая, что твоя текущая нейронная обработка данных является узким местом, тебе потребовалось бы восемнадцать тысяч лет, чтобы просмотреть их все. Хочешь применить поисковый фильтр?

— Наверное, так было бы лучше. Сузить поиск до ссылок, имеющих прямое отношение к линиям или их Союзу. — Это было предчувствие, но что-то меня не давало покоя.

— Очень хорошо. По-прежнему насчитывается более тысячи ста упоминаний. Но наиболее заметная запись относится к линии Горечавок.

Я наклонилась вперед на своем троне. — Продолжай.

— Протокол Белладонны — это мера реагирования на чрезвычайные ситуации, разработанная линией Горечавок для продления срока жизни линии в случае крайнего снижения численности в результате несчастного случая или враждебных действий.

— Разъясняю. "Протокол Белладонны", или просто "Белладонна", — это согласованный набор действий для того, чтобы покинуть одно место проведения встречи и переместиться в другое. Заранее намеченная цель не требуется. Белладонна функционирует как алгоритм принятия решений, который определяет уникальный запасной вариант, учитывая применение простых критериев поиска и уклонения.

По моему телу пробежала дрожь беспокойства. — Линия Горечавки запускала Белладонну?

— Нет, Шаула. В этом никогда не было необходимости. Но протокол Белладонны был принят рядом других линий, включая линию Мимозы.

— Мы так и сделали... — Но я оборвала себя, чтобы не выглядеть глупой. — Нет, конечно, нет. Я не знаю, вводили ли мы Белладонну. И мы, конечно, не испытывали предельного сокращения численности. Мы вообще не испытывали никакого сокращения.

Мы слишком робкие для этого, — подумала я про себя. — Слишком робкие.

Разве не так?

Я поспешила обратно на Тирс. Лихнис нежился в лучах послеполуденного солнца на верхней галерее Свечной башни, само обаяние и скромность, отвечая на вопросы о возможностях своего корабля. — Да, за последние годы я приобрел пару оружейных безделушек, а кто этого не делал? Но нет, ничего исключительного, и уж точно никакого гомункулярного оружия. Космические сражения? Одно или парочка. В основном я стараюсь держаться от них подальше, но время от времени не удается избежать неприятностей. Однажды я разбил луну Аргула в выступе Терзет, но это было только для того, чтобы создать себе прикрытие. Когда я это делал, на Аргуле никого не было. По крайней мере, я так думаю. О, и тот раз, когда я столкнулся с флотом Одиннадцатого Заступника, недалеко от Сердоликовой бухты.

— Лихнис, — сказала я, и его слушатели спокойно отнеслись к моему вмешательству, как и должны были отнестись в день моего выступления. — Не могли бы мы поговорить? Где-нибудь в более тихом месте, если возможно?

— Во что бы то ни стало, Шаула. Только при условии, что ты не будешь выкладывать никаких спойлеров о своем грядущем сплетении.

— Это не о моем сплетении.

Он поднялся со стула, стряхивая хлебные крошки с одежды, рассеянно помахал своим поклонникам и присоединился ко мне, когда мы направились в затененный уголок галереи.

— Что тебя беспокоит, Шаула? Нервы сдали в последнюю минуту?

— Ты точно знаешь, что не давало мне покоя. — Я говорила тихо, без всякой угрозы, хотя ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем обхватить руками его тощее горло и выдавить из него правду. — Это игра, в которую ты играешь со мной, скорее, играешь надо мной.

— Игра? — спросил он тихим, но сдержанным тоном.

— Цветы. У меня было подозрение, что это ты, еще до того, как я поставила глазок, а потом не осталось никаких сомнений. Но ты все равно не смотрел мне в лицо. А сегодня утром притворялся, что даже не уверен, как меня зовут. Все эти легкие ответы и пренебрежительные улыбки, как будто в том, что ты делал, нет ничего странного. Но с меня хватит. Я хочу, чтобы у меня появилась ясность, прежде чем вложить свое сплетение в аппаратуру, и ты мне ее обеспечишь. Начни с некоторых ответов.

— Ответов, — повторил он.

— Насчет моего имени никогда не было никаких сомнений, не так ли?

Он на мгновение отвел взгляд. Однако, когда снова посмотрел на меня, что-то изменилось в его лице. В нем было смирение, своего рода желанная капитуляция.

— Да, в этом не было никаких сомнений. Из всех вас твое имя было единственным, которое я вряд ли смог бы забыть.

— Ты говоришь так, будто мы уже встречались.

— Мы встречались.

Я покачала головой. — Не помню, чтобы я пересекалась с Горечавкой.

— Это произошло не во время одной из наших экспедиций. Мы встретились здесь, на Тирсе.

На этот раз я покачала головой более решительно. — Нет, это еще менее вероятно. Ты игнорировал меня с того момента, как я появилась. Я не могла подойти к тебе, а если и подходила, у тебя всегда находился какой-нибудь предлог, чтобы уйти куда-нибудь еще. Что делает эту историю с цветами еще более раздражающей, потому что если ты хотел поговорить со мной, то...

— Да, — сказал он. — Всегда. И мы действительно встречались раньше, и это было на Тирсе. Я знаю, что ты собираешься сказать. Будто это невозможно, потому что линия Мимозы никогда раньше не появлялась на Тирсе, а этим башням не больше ста лет. Но это правда. Мы оба бывали здесь раньше.

— Я не понимаю.

— Это не в первый раз, — ответил Лихнис. Затем он опустил взгляд на узорчатые плитки пола, отливающие холодными оттенками индиго в приглушенном свете. — Этот день всегда наступает. Просто в этот раз все произошло немного раньше. Либо я стал менее осторожен с цветами, либо ты сохраняешь какие-то воспоминания об этом между циклами.

— Что ты имеешь в виду? — Я протянула руку и коснулась его предплечья, не сильно, но достаточно, чтобы дать понять, что готова прекратить это издевательство посредством полуправды и загадок. — Знаешь, я спросила у своего корабля о цветах. "Сарабанда" рассказала мне о протоколе Белладонны. Знаю, что это было где-то в глубине моего сознания. Но кто бы стал беспокоиться о таких вещах, если мы не потеряли ни одного шаттерлинга? И почему ты оставляешь цветы, вместо того чтобы просто подойти с тем, чем тебе нужно поделиться?

— Потому что ты заставила меня пообещать это, — сказал Лихнис. — Цветы были твоей идеей. Так сказать, проверка для себя. Ничего слишком очевидного, но и ничего слишком загадочного. Если ты уловила связь, так тому и быть. Если нет, то тебе придется пережить эту тысячу ночей в блаженном неведении.

— Это была не моя идея. А блаженное неведение о чем?

Я чувствовала, что это было нечто большее, чем он мог мне сказать. — О том. что стало с линией Мимозы?

Он отвел меня на самую высокую смотровую площадку Часовой башни. Мы находились под куполообразным потолком, выкрашенным в пастельно-голубой цвет с золотыми звездами, с открытыми окнами, украшенными каменной резьбой. Я была удивлена, что здесь все было в полном распоряжении гостей. Мы могли наблюдать за другими шаттерлингами, расположившимися на галереях и променадах других башен, но в этот поздний послеполуденный час в башне было необычно тихо. Мы тоже помолчали несколько долгих мгновений. Лихнис одержал верх, но на данный момент он, казалось, не был уверен, что с этим делать.

— Фекда молодчина, тебе не кажется, — сказала я, чтобы заполнить пустоту.

— Ты сказала, что возвращалась на свой корабль.

— Так и было. — Я кивнула на расписной потолок, на настоящее небо за ним. — Все это прекрасно видно с высоты птичьего полета, но нельзя по-настоящему оценить их, пока не окажешься на орбите. Время от времени я возвращаюсь туда, нужно это мне или нет. "Сарабанда" служила мне на протяжении десятков турне, и я чувствую себя отрезанной от нее, если слишком долго нахожусь в другом мире.

— Понимаю это. Я так же отношусь к "Лентяю". Портулак говорит, что это шутка, но этот корабль был ко мне очень добр.

— Портулак?

Что-то изменилось в его лице. — Шаула, ты не возражаешь, если я тебе кое-что покажу? В этом месте применяются довольно жесткие фильтры восприятия, но я могу достаточно просто их снять, если ты дашь мне согласие.

Я нахмурилась. — Фекда никогда ничего не говорила о фильтрах.

— Она бы и не сказала. — Лихнис на мгновение закрыл глаза, посылая куда-то какую-то команду. — Позволь мне убрать этот потолок. Он вполне реален, потому что эти башни действительно выросли из морского дна, но мешает мне показать то, о чем я хочу рассказать. — Он поднял руку, и расписной потолок с золотыми звездами растворился в ярко-синем небе за ним. — А теперь позволь мне показать корабли, как будто сейчас ночь и их можно видеть на орбите. Я их немного увеличу, если ты не возражаешь.

— Делай все, что тебе нужно.

Корабли врывались в эту синеву, как сотни распускающихся цветов, во всех цветах и геометриях своих корпусов и полей. Они изгибались над головой неровной цепочкой, медленно скользя от одного горизонта к другому, кинжалы, клинья и сферы, блоки, цилиндры и ажурные решетки, больше похожие на морских драконов, чем на машины, и из сотни, которую я сейчас видела, должно было получиться еще девятьсот, а то и больше, спрятанных за поворотом мира. Это была такая простая и приятная настройка восприятия, что я удивилась, почему мне никогда не приходило в голову применить ее к себе.

Потом Лихнис сказал: — Большинство из них ненастоящие.

— Прошу прощения?

— Основная часть этих кораблей не существует. Это фантомы, вызванные к жизни этим местом. Правда в том, что на орбите Тирса находится всего несколько настоящих кораблей.

Один за другим разноцветные корабли исчезали с неба, открывая дыры в цепи. Процесс продолжался. Каждый десятый исчез, затем два из десяти, три из десяти...