Фебус. Принц Вианы (1)

Остальные все укладываются спать прямо на землю. На попонах, седло под голову, прямо аки князь Святослав.

И никто не курит. Знать Америку еще не открыли или религия не позволяет.

Около шатра на свежем воздухе устроили для меня опять же вполне приличное лежбище из козьих и бараньих шкур, на которое по мере его готовности меня же и перенесли, даже не спрашивая моего мнения. Но удобней стало и не так влажно, как от сырой земли, укрытой только тонкой шерстяной тканью.

Ну, что: осмотрелся, додик долбанутенький? Делай выводы, — приказал я себе.

Вывод первый по косвенным признакам можно уже делать. Судя по тому, как со мной носятся, я тут не гроб повапленный, а вовсе даже писаная торба. А хорошо это или плохо я даже не подозреваю. По крайней мере, стало ясно, что вреда мне причинять эти разбойники не хотят и вроде даже собираются при опасности меня от нее защищать.

Вывод второй: по одежде, оружию и аксессуарам на дворе стоит голимое средневековье. Это я как музейщик авторитетно заявляю. Век пятнадцатый от рождества Христова плюс-минус лапоть. На пороге Ренессанса.

Вывод третий: обращение ''сир''* ко мне от окружающих говорит о том, что среди них я лицо владетельное — ''государь''. Как минимум баннерет*, потому как золотые шпоры бакалавров* в моем нынешнем окружении встречаются. И на мне самом короткие золотые шпоры без колесика, красуются на длинных замшевых ботфортах, мешая принять удобную позу, без потери ее красивости.

Махнул рукой проходившему мимо воину с мечом на поясе.

Тут же подошел, ни секунды не помедлил, но на колени не встал. Только голову склонил.

Ага... И на этом золотые шпоры. Рыцарь, значит. На колени ему невместно. Как тут обращаются к рыцарю-то, вспоминай труп хладный, отягощенный моей душонкой.

— Кабальеро*, позови ко мне Микала, раба, — а голос-то у меня еще хриплый.

— Сей час, сир, — ответил рыцарь с новым поклоном и пошел к кострам.

Быстро я, однако, вживаюсь в ''государя''. Целого рыцаря построил и погнал на посылку. И что самое удивительно — он пошел. Сам пошел, а не поймал кого-то, чтобы команду передать с ускорением.

Да кто же я такой, в самом деле?

Прибежал Микал. Встал рядом с моей лежанкой на колени.

— Слушаю, сир.

— Где мое оружие? — вот не желаю я безоружным оставаться среди таких бандитских рож.

— У вашего эскудеро*, сир.

Эскудеро? Эскудо — это щит и еще, помню, монета такая была. Эскудеро, скорее всего, то же самое, что в Англии эсквайр*, только на Пиренеях. Щитоносец, значит. Или как нам привычнее — оруженосец. Хотя это не совсем адекватно. Щитоносец, это не тот, кто за рыцарем таскает щит, а тот который имеет право на щите носить свой дворянский герб, а до рыцаря не дорос.

— Как зовут эскудеро?

— Филипп, сир. Дамуазо* Филипп де Фларамбель. Он гаск* из кондадо* Фезансак. Приуготовляется к принятию сана кабальеро.

— Зови его. Вместе с моим оружием.

Убежал пацанчик куда-то влево от костров, смешно подкидывая голенями в стороны.

Тем временем совсем стемнело. Луна еще не взошла. Только костры ярко выделялись на поляне. И на их фоне люди казались плоскими, как бы вырезанными из черной фотобумаги. Но ходили они мало. В основном сидели вокруг костров и занимались каким-то рукоделием. Мне отсюда подробно не видно. Предусмотрительно положили меня в сторонку, чтобы никому не мешал. Усмехнулся: подальше от начальства — поближе к кухне, не в наш век родилось. А я вроде как за начальство здесь, несмотря на возраст этого тела.

Не прошло и пяти минут, как Микал привел с собой другого юношу одного с ним роста, но более узкого по фигуре. Брюнета. Кареглазого. Без растительности на лице. С волосами до плеч. В традиционном берете. Для разнообразия — без перьев.

Микал встал на колени. А вот его спутник рядом опустился только на одно колено. Но оба одинаково склонили головы. Надо отметить, что выдрессировали их неплохо тут.

— Филипп, — спросил я, — ты принес мое оружие?

— Да, сир, — голос звонкий, прямо хоть сейчас в ансамбль Локтева забирай солистом.

Он положил рядом со мной меч и кинжал.

— Микал.

— Слушаю, сир, — откликнулся раб.

— Стало темно. Принеси факел.

— Сию минуту, сир.

Пока Микал бегал за источником света я, не вынимая из ножен, ощупал кинжал.

Через мои руки музейщика за долгие годы прошло много всяких пырятельных железок самых разных стран и народов. Не надо кивать на то, что в губернских городах все музеи считай краеведческие. Это вы по экспозиции судите. Напомнить вам, что в экспозиции всего три процента экспонатов. И часто не самые интересные. А я и в питерском Эрмитаже стажировался три раза именно по военным железкам. И в Музее народов Востока в Москве. А уж в фондах Исторического, что в столице на Красной площади такое было раздолье, когда его экспозиция была полностью на несколько лет закрыта в Перестройку, какого больше, наверное, никогда не будет. И на угаре интереса Запада к ''Горби'' обломился мне по случаю целый месяц в фондах музея Клюни покопаться за счет принимающей стороны. А уж там экспозиция... Целый замок и все по французскому средневековью.

Жена потом несколько лет пилила меня циркуляркой, что не смог я там зацепиться. И что даже в Париже по магазинам не ходил как положено порядочному мужу и нормальному советскому человеку. А мне интересней было в подвалах старинного замка перебирать руками штабеля мечей, шпаг, даг* и кинжалов. Сравнивать их, слушая пояснения старого музейного волка, который в этих подвалах сорок лет прожил и наконец-то дорвался до ушей такого же маньяка, как он сам.

Так вот на ощупь у меня в руках было не орудие убийства, а парадная поделка — пыль в глаза пускать. Пусть даже имеющая художественную ценность на которую не пожалели драгоценного металла. Понторезная штучка. С гладкими скользкими щечками рукояти и вычурной гардой. Сказать, что я огорчился, это ничего не сказать.

Пришел Микал с факелом, и мне стало хорошо видно то, что я держал в руках. Плохие ощущения только усилились. Хорошо кованого, литого и резаного золота было больше, чем того требовалось для хорошего оружия. Щечки рукояти были из полированной слоновой кости. Скользкой по определению. А уж количество плохо ошлифованных кабошонов* из драгоценных камней просто зашкаливало за здравый смысл. Больше всего было гранатов, просто россыпи их окружали крупные рубины.

Но все изменилось, стоило мне обнажить клинок. Гладкое, зеркально отполированное светлое лезвие. Больше всего это походило на изделия Златоустовских мастеров девятнадцатого века. Но такого просто не могло быть, судя по антуражу моего окружения. Очень острое. Формой напоминающий офицерский кортик советских времен, но шире и длиннее. Мастера, мать их ити, руки вырвать мало. Испортили такой прекрасный рабочий клинок в угоду показной роскоши.

— Толедо*? Золинген*? — отрывисто спросил я Филиппа, постукивая пальцем по лезвию, на котором не увидел никаких клейм.

— Нет, сир, — ответил вроде как мой оруженосец, — клинок ковали в горах басков, в Алаве*, а вот рукоять и ножны, сработали уже в цеху златокузнецов города Тура, пока вы там гостили у вашего дяди. Ювелиры там — близ резиденции владетеля франков, искусней, чем наши.

Вот и все что можно сказать о кинжале.

А вот осмотр шпаги меня порадовал. Точнее не шпаги еще, а узкого меча ромбического сечения, предназначенного с силой втыкать в сочленения сплошных рыцарских доспехов. Но и фехтовать таким клинком уже возможно, а не только рубить и пырять. А это значит, что фехтовальные школы — итальянская ли, или испанская, или какие вообще тут будут — уже на подходе. В исторических рамках, конечно. Гарда была уже классически шпажная с чашкой на крестовине и защитными дугами для кисти — мечта д'Артаньяна с Портосом. Прекрасный ''меч для камзола''.

Украшения эфеса меня отдельно порадовало. Я подобное видел в московском Историческом музее. Техника ''стальных бриллиантов'' называется. Как раз в одно из моих посещений столицы реставратор Евгений Буратов восстанавливал похожее изделие тульских мастеров времен царя Федора III, старшего сводного брата Петра Великого. И красиво до чертиков — вон как играют грани в мятущемся свете факела, и боевому применению не мешает.

— Молодец, Филипп, — похвалил я паренька. — Оружие хорошо тобой ухожено. Оставь мне кинжал, а шпагу пока прибери.

— Это эспада*, сир, — поправил меня паренек.

— Иди, отдыхай, — я отдал ему шпагу.

Польщенный парень, поклонившись мне со шпагой в обеих руках, развернулся и шустро побежал к кострам. С охотой так побежал. Радуется, стервец, что не припахали внеурочно.

Микал все это время так и стоял рядом на коленях.

— У тебя есть неотложные дела, — спросил я его, с намерением отпустить.

Парень с готовностью ответил.

— Сир, единственное мое неотложное дело — это служить вам. Все остальное может подождать, — и смотрит предано прямо в глаза.

Умный мальчик. Далеко пойдет, если милиция не остановит. Хорошо это или плохо для моих целей, что парень такой сообразительный? А вот не угадать. Иной раз дурака проще в темную использовать.

Но все равно делать что-то надо. Время-то неотвратимо тикает. На косвенных признаках я ситуацию уже исследовал и выжал досуха, но все равно информации для принятия каких-либо решений мне жутко не хватает. А Ваньку валять долго я не продержусь. Буду дурковать как ''доцент'' из кинофильма ''тут помню, а тут не помню'', пока не спалюсь по крупному. Вот тогда не факт, что смерть под взорвавшимся бензовозом будет для меня тяжелей. А умирать не хочется ни разу. Тем более что один раз я уже умер. Остается только одно — вживаться в этот мир, каким бы он не был. И стать тем, у кого я отнял это прекрасное юное тело.

Признаваться, что ''государь'' ни черта не помнит кому-то из местной золотошпорной знати чревато по определению — те ребята хваткие, сразу в свои интриги такое знание вплетут, не побрезгуют. Да еще дезы мне самому подкинут сто пудов в своих побуждениях и ладно бы только в корыстных. Деньги потерять в этом разрезе не самое страшное.

— Читать, писать умеешь? — продолжил я расспрос парня.

Так, навскидку спросил, для проформы, хотя положительного ответа от него совсем не ожидал. Не те времена.

— Умею, сир, — неожиданно заявил парень. — Меня замковый капеллан* научил, когда я мальчишкой при капелле* состоял.

— Мальчишкой это сколько?

— Пять лет уже как. Даже больше.

— А сколько тебе сейчас?

— Почти семнадцать лет, сир.

— Взрослый уже, — констатировал я этот факт, хоть чтобы что-то сказать, не молчать истуканом.

Парень кивнул, соглашаясь со мной. Действительно взрослый. В эти века в четырнадцать лет уже воевать ходят. И никто в рукопашной на поле боя скидок на возраст не дает.

— Язык, какой знаешь письменно, или только латынь?

— Не только латынь, сир. Еще васконский.

Это что еще за диво — васконский язык? Васконский язык бывает по логике у народа васконов. Или васков. Los vascos. Это может даже — басков? Но это как раз легко узнается далее по косвенным признакам. Не горит особо. Есть более насущные задачи, которые решать надо здесь и теперь. Незамедлительно. Я и так целый день тут дурака валяю, когда на самом деле по лезвию бритвы хожу. Такая вот практика теории относительности.

Интересно, а на каком языке мы сейчас с ним тут трендим? У меня полное ощущение закадрового перевода, когда голос актера и голос диктора сливаются и, кажется, что по-русски говорит с экрана голос иностранного актера. Такие вот выверты сознания.

А парень, тем временем продолжая ''дозволенные речи'' вываливал на меня свое резюме.

— А говорю я на франсийском*, окситанском*, кастильском* и варяжском* языках. Еще на языке дойчей* и мурманов* могу объясниться. Меня покойный капеллан хотел по духовной части определить, но майордом* запретил. Добрый был ко мне покойный падре*.

Ага, васконский язык не назвал, знать именно на нем сейчас и треплемся. И получается у меня это естественно, как дышать. Чудеса в решете. ''Доктор, а я после вашего лечения смогу играть на скрипке? Сможете. Вот здорово, а раньше не мог''.

— Принеси-ка подогретого вина. А то так голос ссадим, не заметим, — подмигнул я ему.

Парень моментом подорвался и убежал к кострам.

А я не на шутку заскрипел извилинами. Воспитанник падре, однако. Вот только невинной жертвы священника-педофила мне и не хватает до полного счастья в ближнем окружении. Потому и отослал парня, что такую информацию мне срочно надо переварить наедине. В моем времени педофильские скандалы с католическими пасторами возникали с периодичностью почтового поезда. И очень смачно обсасывались всеми средствами массовой информации. Вплоть до того, что самого папу римского каяться заставляли. Зачем — понятно. При легализации гомосексуализма и полной толерастии во всем остальном кроме педофилов у демократов совсем не осталось ''врагов народа''.

Известный всем педик в традиционном христианском обществе — содомит и изгой, а тайный — вкусный объект для шантажа. К примеру, в Англии, шантажируя оглаской, наша разведка заставила работать на СССР аристократическую ''кембриджскую пятерку''. Это в середине ХХ века. А вот в начале третьего тысячелетия такое уже по определению невозможно.

А вот как ТУТ к содомитам относятся, я пока не знаю. Может быть и толерастно до радужности. До гей-парадов на Масленичный карнавал.

Представил себе лав-парад геев — флягелянтов* и усмехнулся такой картинке.

А с другой стороны резон еще в том, что других походящих кандидатур вокруг что-то не наблюдается. К тому же грамотных. Не те века. Не помню, чтобы их было много, помимо жеребячьего сословия*.

Все же, как это трудно решиться: кому-то довериться, тем более в незнакомой обстановке. Да что там незнакомой — фантастической! К тому же, один раз уже погибнув, очень не хочется повтора. И надо честно признаться себе в том, что ''Штирлиц как никогда был близок к провалу''. Дальше вопросы у меня пойдут такие, что у парня кроме недоумения ничего вызвать не смогут. А это опасно тем, что...

Повторяться не хочу — смотри выше.

К тому же, как ни крути, а кроме этого парня у меня в обозримом пространстве другой походящей кандидатуры нет. Что может быть лучше кандидатуры раба в таком случае? Кто был ничем — тот станет всем.

Одноглазый, который почему-то слишком фамильярен с ''государем'', отпадает сразу. Да и не нравится мне его бандитская рожа. Рыцари тоже отпадают по определению. В вопросах чести у них в жопе вода не держится. И как они воспримут мои предложения вот хрен мне угадать навскидку местный этос*.

А остальные кто тут?

Чьи это люди?

Мои, как ''государя''? Или из рыцарских копий* пахолики*? Тогда вассалы* моих вассалов ни разу не мои вассалы.

Микал прискакал обратно не один, а с двумя такими же парнями в неброской одежде. Головных уборов на них не было и мне стало видно в неровном свете факела, что эти молодые люди, в отличие от рыцарей и пажей, очень коротко стрижены.