История Лешего

Я начал убегать из квартиры. Как только открывалась входная дверь квартиры, я тут же давал деру, выскакивал в подъезд, мчался вниз по ступенькам. Я хотел убежать от Кощеевых, а именно такая фамилия была у моих хозяев. Если бы мне удалось тогда убежать, я бы, скорее всего, прибежал бы к тебе или к своим родителям в надежде, что кто-то из вас меня возьмет к себе. Тогда мне жилось бы лучше даже в кошачьем теле. Но, увы, подъездная дверь всегда была закрытой. Тогда я прятался под лестницу в надежде отсидеться там и дождаться, когда эту чертову дверь кто-нибудь откроет. Но Кощеевы всегда меня находили и выцарапывали из-под лестницы с помощью игрушечного меча или швабры-лентяйки. И я всегда возвращался в свою пятикомнатную тюрьму на пятом этаже. И только однажды, выскочив из квартиры и спустившись вниз, я увидел, что дверь подъезда открыта. Это какая-то бабка заходила в подъезд с большими баулами. "Ура! Свобода!" — подумал я тогда и прошмыгнул у бабки между ног. Я уже оказался на улице, но бабка тоже оказалась не лыком шита. Она кинула на меня свои баулы, прижав меня ими к бетонному крыльцу, потом ухватила меня за шкирку и отдала бегущей за мной Алине, благодаря нерасторопности которой мне и удалось тогда хоть недалеко, но всё-таки убежать. Обидно, досадно, но ладно... Мое заточение продолжилось. Чтобы хоть как-то разнообразить свой досуг, я днем забирался на подоконник и через оконное стекло рассматривал идущих внизу людей, проезжающие машины, пролетающих птиц. Боже мой, как же я им завидовал. Ведь даже собаки, идущие на поводках, были свободнее, чем я! Но больше всего мне в те моменты нравилось рассматривать людей, а точнее, свечение, исходящее от них. Светлое свечение — у людей всё хорошо, у них хорошее настроение. И, наоборот, чем темнее свечение, тем хуже дела у них идут. Видел я и людей с черным свечением. Там, наверное, вообще всё было плохо. Эти люди, наверняка, были одной ногой в могиле. Но таких было не много. Коричневое свечение говорило мне о болезнях, которые были у людей. Запах лекарств, исходящий от них, я чувствовал даже через закрытое окно. Внезапное потемнение свечения, как правило, говорило о том, что у человека испортилось настроение. Очень часто это наблюдалось у людей, идущих по улице и говорящих с кем-нибудь по мобильному телефону, когда они узнавали какую-то нехорошую весть. Я это точно знал, так как очень хорошо слышал их разговоры и при закрытом окне... Как бы увлекательно не было рассматривать людей и узнавать о них то, чего, быть может, они сами не знают, это быстро мне надоело, и я начал думать, чем же мне ещё можно разнообразить свою жизнь либо как приблизить мое расставание с Кощеевыми. Придумал. Я начал гадить во всех углах. Причем, делал я это или тогда, когда все были чем-то заняты и меня не видели или тогда, когда дома никого не было. Конечно, рано или поздно следы моего преступления Кощеевы находили по запаху и тогда, если дома не было Нади, я получал порцию трендюлей и меня обязательно тыкали носом в мои сюрпризы с душком. А что толку? Благодаря густой шерсти боли я почти не чувствовал. Задерживая дыхание, не чувствовал запахов. Процесс наказания меня, как правило, очень веселил Платона-гондона. Поэтому он сам иногда ссал в углах, чтобы меня подставить. Этот придурок даже не догадывался тогда, что тем самым он играет мне на руку. Точнее, на лапу. Сам того не ведая, он помогал мне приблизить момент расставания с Кощеевыми... Увы, это не сработало, а только ухудшило мое положение. Когда все уходили из квартиры по своим делам, меня начали закрывать в маленькой комнатушке, которую Надя использовала как гардеробную или рабочий кабинет. Иногда она просто закрывалась там, если ей хотелось побыть одной. Ей там нравилось бывать, а вот мне сидеть в этой камере два на два было вообще не в кайф, и я перестал гадить по углам. Зато начал обдирать когтями обои, быстро превратив евроремонт в ничто. Думаешь, после этого мозги у Кощеевых проснулись, и они от меня избавились? Буй там плавал. Я получил очередную порцию люлей от Сергея, в очередной раз услышал всё, что он обо мне думает. А потом меня отвезли к ветеринару, и тот вырвал мне все когти на лапах, чтобы драть обои было нечем. Казалось бы, всё! Больше ничего не поделаешь. Остается только смириться с тем, что есть и жить дальше. Но нет. Я чувствовал, что должен продолжать начатое дело. Ну, не мог я жить с Кощеевыми! Не мог и не хотел. Мне было скучно с ними, да еще в шкуре кота. Причем, не простого, а кастрированного, да ещё без когтей. Хрен с ними, с когтями, но, когда я разглядывал свое хозяйство, задрав заднюю лапу, и видел там вместо бубенчиков шрам, прячущийся под шерстью, становилось особенно обидно. В общем, чем дольше я жил у Кощеевых, тем хуже мне было. И как они не понимали этого? Ну, отпустите вы меня или отнесите меня к ветеринару, пусть усыпит меня. Уж лучше умереть, чем влачить это жалкое существование. И я делал всё возможное, чтобы дать это понять Кощеевым. В какой-то момент мне в голову пришла мысль, что раз мои хозяева этого не понимают, может, их многочисленные друзья смогут достучаться до мозгов господ Кощеевых. И я начал ссать в обувь гостей, которые по выходным дням приходили к моим хозяевам в большом количестве. Кто сказал, что кастрированные коты не ссут в обувь? Ещё как ссут! А я это делал ещё и с удовольствием, так как гости Кощеевых мне не нравились. Чаще всего это были мужчины, друзья Сергея. Они всегда громко говорили, сильно жестикулировали. От них воняло алкоголем, табаком и потом. Но это было не самым ужасным. Самым ужасным для меня было то, что каждый второй из них, нажравшись, норовил взять меня на руки и, дыша мне в морду тошнотворным перегаром, начинал тискать меня. Этого я стерпеть не мог, поэтому сразу кусал наглеца, а потом ещё и в обувь ему ссал. Мог и навалить в ему в кроссовки. Но это уже был высший пилотаж. Разумеется, после этого количество желающих прийти в гости к Кощеевым резко поубавилось, что меня только радовало... Как-то раз, днем, когда я спал, мне приснилось, что я снова стал человеком. Я очень обрадовался. Думал, что наконец-то этот кошмар закончился. Слава Богу! Я гулял по незнакомым улицам, познакомился с какой-то девушкой. С ней мы пошли в ресторан. И, как только мы переступили порог ресторана, девушка превратилась в ту самую колдунью, из-за которой я оказался в теле кота Яшки. Она смотрит на меня и спрашивает, не хочу ли я ей что-то сказать? Я тут же рухнул перед ней на колени, начал рассказывать ей, как мне плохо в кошачьем теле. Потом я начал целовать ей руки и извиняться. А она, глядя на меня сверху вниз, сказала, что прощает меня, но, для того, чтобы избавиться от её заклятья, я должен убить кота Яшку. Другими словами, совершить самоубийство. Я проснулся. Я снова был в ненавистном кошачьем образе, от чего очень расстроился. Вспоминал свой сон. Он был чертовски реалистичным для простого сна. Словно это был и не сон вовсе. И я начал думать, как мне можно красиво уйти из жизни. Выпрыгнуть из окна — не вариант, так как под окнами растут большие деревья, которые смягчат падение. Убежать через дверь и броситься под машину у меня не получилось бы, так как без когтей я бегал очень медленно. Нажраться лекарств тоже не получилось бы, так как аптечка лежала на верхней полочке навесного шкафа, в кухне. А шкаф висит высоко, мне до него не добраться. Перегрызть провод, находящийся под напряжением, например, провод от телевизора или от сетевого фильтра, мне тоже показалось не очень удачной мыслью. Вряд ли напряжение двести двадцать вольт сможет убить кота. К тому же, не зря люди говорят, что у кошек девять жизней, да? Эти твари живучие! Значит, оставалось ждать какого-то удобного момента, ждать чуда. К счастью для меня ждать пришлось недолго. Через два дня после того, как во сне я увидел колдунью, Кощеевы начали активно собирать вещи и обсуждать отпуск на даче. А ещё через день меня посадили в переноску и повезли на дачу. Ох, как же я радовался тогда, когда меня везли в машине. Я уже представлял, как убегу с дачи, доберусь до оживленной трассы и прощай, Яша! И каково же было моё разочарование, когда на даче меня выпустили из переноски. Оказалось, что дача Кощеевых это большой двухэтажный дом, обнесенный высоким металлическим забором. Весь приусадебный участок, кроме клумб и плодовых деревьев, был заасфальтирован. Расстояние между прутьями забора было таким маленьким, что между ними носа было не просунуть. Перелезть через забор было невозможно, сделать подкоп под ним там, где не было асфальта, мне без когтей тоже не представлялось возможным. Под воротами тоже не пролезть. Зазор между воротами и асфальтом был таким узким, что в него пролезали только передние лапы. Ну, ничего, думал я, что-нибудь придумаем. Когда-нибудь они все равно ворота откроют. Не будут же они безвылазно сидеть на этой даче. Вот тогда-то я и улизну от них. Но буй-то там плавал! Когда Сергей с Надеждой уезжали за покупками в ближайший продуктовый магазин или возвращались из него, Алина брала меня на руки и крепко прижимала к себе. Несмотря на то, что она была маленькой девочкой, руки у неё были довольно-таки сильными. Не вырвешься. Вот и оставалось мне с тоской смотреть на открывающиеся и закрывающиеся автоматические ворота и думать, какого черта всё происходит именно так? Сколько мне ещё торчать в этом лохматом, кастрированном теле? Это было похоже на насмешку судьбы, когда знаешь, что надо делать и не можешь сделать это. What the fuck?! Оставалось только жить дальше и ждать, что произойдет какое-то чудо. А жилось мне хреново. В дом меня не пускали, так как в нем был сделан очень дорогой ремонт. Я жил в бревенчатой собачьей будке, похожей на теремок. Там же стояли миски с едой и питьем. На полу теремка лежал мягкий матрас, воняющий псиной. Очень часто, лежа на нем, я задавался вопросами: что стало с пёселем Кощеевых? Издох или дал по тапкам? Ответов на эти вопросы я так и не получил. А жить на приусадебном участке Кощеевых было ещё скучнее, чем в их квартире. Я развлекал себя тем, что разглядывал через прутья забора проходящих мимо людей, проезжающие машины, собак, идущих на поводках,. Иногда мимо пробегали коты и кошки. Заметив меня, они начинали шипеть. Я тоже шипел на них. Точнее, посылал их на х... А вообще, я всех посылал. Мне это нравилось. Иногда, от нечего делать, я гонялся по участку за птицами, ящерицами, лягушками. Играл с ними, если получалось догнать. Один раз у меня получилось прогнать с участка гадюку. Точнее, я хотел поиграть с ней, в тайне надеясь, что она меня укусит и прекратит мои страдания. Но она меня не укусила, а через прутья забора уползла на соседский участок. Вот ведь тварь тупая! Да и я тупел и деградировал. У будки стоял лоток, он же сральник-ссальник. Но я им из принципа не пользовался, предпочитая ссать и срать на асфальт. Да, слышал потом в свой адрес нелестные слова, но мне было пофиг... Пару раз спал в дождь на крыше будки. Думал, сдохну от переохлаждения, но даже не замерз и не простудился. Вот дерьмо! Больше всего пугала мысль: а вдруг Яшка бессмертный как Дункан Маклауд? От этой мысли даже мурашки по шерсти бегать начинали, и она вставала дыбом. "Дайте мне уйти, придурки!" — кричал я Кощеевым, когда они выходили из дома во двор. А от них слышал всегда: "Не шипи. Ты не газировка!" и тут мне пришла в голову мысль об отказе от воды и от пищи. Тогда ведь точно издохну. И я перестал есть и пить. Причем, хватило меня на несколько дней. Самое удивительное, что я, точнее, Яшка, не издох. Я чувствовал себя хорошо. Только спал по двадцать часов в сутки и практически не выходил из будки. Сергей с Надеждой, видя это, решили привезти ко мне ветеринара. Да только на кой хрен он мне сдался? Да пошел он, думал я! Да пошли вы! Дайте умереть, суки! Перед выездом Надежда сказала Алине, чтобы та взяла меня на руки. Та кивнула головой и уже направилась к будке, в которой лежал я. И тут вдруг пронзительно запищал её телефон. Она достала его из заднего кармана своих драных джинсиков и сказала: "Алло!" Это звонила какая-то из её подруг. Понятное дело, про меня Алина тут же забыла, увлекшись болтовней. А я понял, что вот он, мой шанс. Шанс снова стать человеком. Шанс, которого больше может не быть. Я вылез из будки и посеменил к воротам. Понятное дело, быстро я бежать не мог. Сказывалось и отсутствие когтей, и слабость вследствие отказа от воды и пищи. Соответственно, я потерял много времени. И, когда я доплелся до ворот, они уже почти закрылись. Но я не растерялся и бесстрашно юркнул в небольшой зазор между створками ворот. А чего мне было бояться? Что мне было терять? Ну, зажало бы меня воротами, ну, сломался бы позвоночник, внутренние органы превратились бы в кашу... Пусть даже не мгновенно, это все равно прекратило бы мои мучения. Но этого не произошло. Я благополучно проскочил через ворота и оказался на свободе. Вопреки моим ожиданиям, машина Кощеевых, грязный серый паркетник, ещё не успела отъехать на достаточное расстояние. И я, испугавшись, что они могут меня заметить и начать ловить, спрятался в кустах напротив ворот. Дождавшись, когда машина Кощеевых окончательно скроется из вида, я вышел из своего укрытия. Я пошел на шум от автомобильных двигателей, к шоссе. Шел долго, хотя казалось, что идти — всего ничего. Это только казалось. Устав, остановился и решил где-нибудь прилечь, чтобы отдохнуть. Тут же услышал шумное дыхание и топот ног позади себя. Оглянувшись, увидел большую собаку, приближающуюся ко мне. Она так быстро бежала, что я даже не успел сообразить, что мне делать. Я не смог ни убежать, ни спрятаться. А собака меня схватила зубами за шею и начала трепать, как тряпку. Другой кот, наверное, визжал бы как свинья недорезанная. Я же полностью расслабился и думаю: "Ну, что поделать? Если Яшке суждено издохнуть именно так, пусть так и будет. Главное, чтобы всё прошло быстро и безболезненно". Ни одному нормальному человеку такие мысли никогда не придут в голову. Но я-то тогда был не человеком. И, находясь в кошачьем теле, начал сходить с ума. Сейчас я это понимаю, а тогда мысли о самоубийстве мне казались чем-то вполне нормальным. "Давай быстрее уже!" — думал тогда я, глядя, как перед глазами вертятся небеса и асфальт. Но собака, вместо того, чтобы завершить начатое, утратила ко мне интерес, отшвырнула меня на обочину дороги и убежала по своим делам. Вот с-сука, думал тогда я. Тварь лохматая!.. Полежав немного, я поднялся с земли. Шея болела так, что я не мог вертеть головой. Я мог смотреть только прямо. Я чувствовал боль впервые с того момента, как оказался в Яшке. Пошатываясь, пройдя метров пять, я понял, что не чувствую своих лап. И при каждом шаге в глазах темнеет. Но я, всё равно, упорно шел вперед. Ведь назад пути не было. Больше всего тогда я боялся упасть. Снова подняться я вряд ли уже смог бы. И подыхал бы долго и мучительно на обочине дороги, пока не иссякнут все Яшкины девять жизней. Это меня пугало больше всего. Поэтому я шел вперед, на звуки шоссе, несмотря на боль в шее. И вот, наконец-то, впереди показалось шоссе со снующими по нему туда-сюда машинами. Чтобы попасть на шоссе, нужно было преодолеть довольно-таки крутой подъем. Преодолевая его, я истратил столько сил, что на шоссе я не вышел, а выполз. Я полз на животе, пока силы окончательно не покинули меня. И только тогда я упал, обессилев. Первая же машина благополучно объехала меня. Водитель следующей машины тоже в последний момент крутанул руль, и машина пронеслась надо мной, пропустив меня между колесами и не причинив никакого вреда. Зато едущий следом внедорожник оказался не таким маневренным. Он тут же наехал на меня передним колесом со стороны пассажира. Быстро приближающееся ко мне вращающееся колесо было последним, что я увидел в той опостылевшей мне кошачьей жизни. Смерть была мгновенной. А я уже начал было сомневаться в успешности своего мероприятия. Я погрузился в темноту. Ничего не чувствовал, но мог думать. Я тогда подумал: "Интересно, это когда-нибудь закончится, или я обречён провести в этой темноте вечность, как наказание от Бога за самоубийство?" Но, едва я так подумал, темнота начала светлеть. Это напоминало рассвет после темной ночи. За несколько секунд чернота в моих глазах превратилась в нечто белое. И тут я понял, что белое — натяжной потолок в спальне моей, приобретенной в ипотеку квартиры. В тот момент я не по-детски обрадовался. А как иначе, ведь я уже не даже не мечтал его увидеть! Я подвигал руками, ногами. Ты даже не представляешь, Даша, как это здорово — чувствовать их, двигать ими после того, как по тебе проехалось колесо машины и раскатало тебя по асфальту! Я посмотрел на свои руки. Это, действительно, были МОИ руки, а не мохнатые кошачьи лапы, лишенные когтей. Дальше, я вскочил с кровати и подошел к зеркалу. Боже мой, какое это было счастье — увидеть себя, а не котяру! Это означало, что сон, в котором я увидел колдунью, был не просто сном, а своего рода посланием от неё. И, убив кота Яшку, я вернулся в своё тело. Вернулся, а не продолжил жалкое существование. И не попал в никуда. Ты понимаешь, о чем я, да? Конечно, Надежду было немного жалко. Она ведь так любила своего Яшку! Да, пофиг... Купит себе ещё какого-нибудь Барсика и будет его так же любить. Может, назовет его тоже Яшкой. Да, пофиг!.. В общем, стою я такой голый перед зеркалом, радуюсь, как дурак. В тот момент я дал себе слово, что отныне я буду самым мягким и пушистым. Я никогда не откажу никому даже в самой незначительной просьбе. Тачку припаркую хоть на другом конце города, лишь бы ещё раз не стать котом или какой-нибудь другой тварью... И тут мне в голову приходит мысль: а что я буду делать в этом мире, мире людей, дальше? Меня же по-любому уже с работы за прогулы уволили. Как я буду за ипотеку платить? Тут мне на глаза попался мой сотик, лежащий на комоде. Я хватаю его... А он, с-сука, даже не разрядился за время моего нахождения в теле Яшки. Я смотрю на дату и понимаю, что отсутствовал всего два месяца, а не полжизни, как мне казалось. Разве это не чудо? Конечно, чудо! Там же, на комоде, я увидел больничный лист, закрытый вчерашней датой. Ещё одно чудо, да? Точнее, не первое в моей жизни, но, мать его, чудо! Тут же мне захотелось прогуляться по городу. Я оделся, вышел на улицу. Понял, что кое-что унаследовал от Яшки. А это: зрение, обоняние, слух. У котяр всё это тоньше, чем у людей. Почувствовав голод, я зашел в кафешку. Заказал там мясную нарезку и бокал пива. Нарезочку-то я с удовольствием съел, а вот пиво выпить не смог. Его запах мне показался слишком резким, как запах нашатыря. И мне пришлось вылить пиво в цветочный горшок, стоящий рядом со столиком, за которым сидел я. В плане зрения меня раздражает солнечный свет. Именно поэтому я сейчас сижу перед тобой в солнцезащитных очках. Слух... Я даже слышу твоё сердцебиение. Прикинь, какая фигня!.. В общем, пришлось мне к этому всему приспосабливаться. И я приспособился. А на следующий день пошел на работу. Ты даже не представляешь, как мне все были рады. Все меня спрашивали, поему я отсутствовал два месяца, а я всем говорил, что меня сбила машина, что, в общем-то, недалеко от правды. В правду никто бы не поверил...