— Господи Иисусе, — сказал Робертс. — С вами раньше случалось что-нибудь подобное?
— У меня и раньше бывали неудачные миссии, — ответила Бэйр и огляделась в спасательной капсуле. — Но нет. Такое впервые.
— Будем надеяться, что это наилучший вариант развития событий, — сказал Робертс. — Если это не так, то примерно через неделю ситуация ухудшится.
— После четвертого дня будем дышать по очереди, — пошутила Бэйр.
Робертс слабо рассмеялся и тут же оборвал себя. — Не хочу этого делать, — сказал он. — Пустая трата кислорода.
Бэйр и сама начала смеяться, а затем удивилась, когда воздух из ее легких вырвался в другую сторону, прямо в космический вакуум, заполнивший спасательную капсулу, когда она развалилась на части. У Бэйр было мгновение, чтобы заметить выражение лица своего помощника, прежде чем осколки от взрыва, который разнес в клочья спасательную капсулу, попали и в них, убивая их. У нее не было никаких последних мыслей, кроме ощущения воздуха, скользящего мимо ее губ, и краткого, безболезненного толчка, который производили осколки, проходя сквозь нее, а затем выходя наружу. Было последнее, отдаленное ощущение холода, затем жара, а потом вообще ничего.
II.
В шестидесяти двух световых годах от "Полка" лейтенант Гарри Уилсон неподвижно стоял на краю прибрежного обрыва на планете Фарнут вместе с несколькими другими членами экипажа дипломатического курьерского корабля "Кларк" Колониального союза. Стоял великолепный солнечный день, теплый, но не настолько жаркий, чтобы люди вспотели в своих официальных нарядах. Дипломаты Колониального союза выстроились в шеренгу; параллельно им выстроились фарнутийские дипломаты, на их конечностях сверкали официальные украшения. Каждый дипломат-человек держал в руках украшенный в стиле барокко кувшин, наполненный водой, специально привезенной с "Кларка". Во главе каждой шеренги на переговорах стояли главные дипломаты двух рас: Кар Кнутдин от фарнутийцев и Оде Абумве от Союза. Кнутдин в данный момент находился на подиуме и говорил на гортанном фарнутийском языке. Посол Абумве, стоявшая в стороне, казалось, внимательно слушала, время от времени кивая.
— Что он говорит? — спросил как можно тише Харт Шмидт, стоявший рядом с Уилсоном.
— Стандартный шаблон о дружбе между нациями и видами, — ответил Уилсон. Как единственный представитель сил обороны колоний в дипломатической миссии, он был единственным в шеренге, кто мог переводить фарнутийский на лету с помощью своего мозгодруга; остальным оставалось полагаться на переводчиков, предоставленных фарнутийцами. Единственный такой переводчик среди присутствующих на церемонии теперь стоял позади посла Абумве и что-то тихо шептал ей на ухо.
— Похоже, он заканчивает? — спросил Шмидт.
— А что, Харт? — Уилсон взглянул на своего друга. — Ты торопишься перейти к следующей части?
Шмидт бросил взгляд на своего визави в фарнутийской шеренге и ничего не сказал.
Как оказалось, Кнутдин действительно заканчивал. Он сделал руками и ногами жест, который на фарнутийском языке был эквивалентен поклону, и отступил с подиума. Посол Абумве поклонилась и подошла к подиуму, чтобы произнести речь. Переводчик, стоявший позади нее, переместился и встал за спиной Кнутдина.
— Я хочу поблагодарить торгового представителя Кнутдина за его волнующие слова о растущей дружбе между нашими двумя великими народами, — начала Абумве, а затем пустилась в собственные рассуждения, произнося их с акцентом, который выдавал ее статус колониста в первом поколении. Ее родители эмигрировали из Нигерии на колониальную планету Новый Альбион, когда Абумве была еще младенцем; следы речи этой страны наложились на новоальбионский выговор, напомнивший Уилсону американский Средний Запад, на котором он вырос.
Не так давно, пытаясь наладить отношения с послом, Уилсон заметил Абумве, что они двое были единственными членами экипажа "Кларка", родившимися на Земле, в то время как остальные члены экипажа всю свою жизнь прожили в колониях. Абумве прищурилась, спросила, на что он намекает, и сердито удалилась. Уилсон повернулся к своему другу Шмидту, который с ужасом наблюдал за происходящим, и спросил, что он сделал не так. Шмидт посоветовал ему зайти в новостную ленту.
Именно так Уилсон узнал, что Земля и Союз колоний, по-видимому, проходят процедуру пробного разделения и, вероятно, готовятся к разводу. И узнал о том, кто их разлучает.
Ну что ж, — подумал Уилсон, наблюдая, как Абумве завершает свою речь. Абумве никогда не питала к нему теплых чувств; он был почти уверен, что ее смутно возмущало присутствие СОК на ее корабле, даже в относительно безобидной форме консультанта по технологиям, каковой была роль Уилсона. Но, как любил подчеркивать Шмидт, в этом не было ничего личного. Судя по всему, Абумве никогда ни к кому не испытывала теплых чувств. Некоторые люди просто не любят людей.
Не самый лучший темперамент для дипломата, — подумал Уилсон, — и не в первый раз.
Абумве сошла с подиума, низко поклонилась Кару Кнутдину, а в конце поклона взяла свой кувшин и кивнула своим дипломатам. Кнутдин также подал знак своей шеренге.
— Вот и все, — сказал Шмидт Уилсону, и затем они оба шагнули вперед, к фарнутийцам, как раз в тот момент, когда те скользнули к ним. Шеренги остановились примерно в полуметре друг от друга, оставаясь параллельными.
Как единое целое, как они и практиковались, все дипломаты-люди, включая посла Абумве, выставили вперед свои кувшины. — Мы обмениваемся водой, — сказали они все и с церемониальной помпой перевернули свои кувшины, выплеснув воду на то, что считалось ногами фарнутийцев.
Фарнутийцы ответили резким звуком, который мозгодруг Уилсона перевел как "Мы обмениваемся водой", а затем выплюнули изо рта морскую воду, которую они хранили в балластных пузырях своих тел, прямо в лица дипломатов-людей. Каждый дипломат-человек был облит соленой фарнутийской водой, соответствующей температуре тела.
— Спасибо за это, — сказал Уилсон своему коллеге по фарнутийской шеренге. Но фарнутиец уже отвернулся, издав икающий звук при виде другого такого же существа, нарушившего строй. Мозгодруг Уилсона перевел его слова.
— Слава богу, что это закончилось, — говорил он. — Когда мы пообедаем?
* * *
— Ты необычно молчалив, — сказал Шмидт Уилсону по пути на шаттле обратно в "Кларк".
— Я размышляю о своей жизни и карме, — ответил Уилсон. — И что я, должно быть, сделал в прошлой жизни, чтобы заслужить плевок со стороны инопланетного вида во время дипломатической церемонии.
— Это потому, что культура фарнутийцев тесно связана с морем, — объяснил Шмидт. — Обмен водами их родины — символический способ сказать, что наши судьбы теперь связаны воедино.
— Это также отличный способ распространения фарнутийского эквивалента оспы, — заметил Уилсон.
— Вот почему мы сделали прививки, — сказал Шмидт.
— Я бы, по крайней мере, хотел вылить эту бутылку кому-нибудь на голову, — заявил Уилсон.
— Это было бы не очень дипломатично, — предупредил Шмидт.
— А плевок нам в лицо — это как? — голос Уилсона слегка повысился.
— Да, потому что именно так они скрепляют свои сделки, — пояснил Шмидт. — И они также знают, что когда люди плюют кому-то в лицо или льют воду на голову, это означает разные вещи. Поэтому мы придумали то, что, по общему мнению, было символически приемлемо. Нашей передовой группе потребовалось три недели, чтобы договориться об этом.
— Они могли бы договориться о том, чтобы фарнутийцы научились пожимать друг другу руки, — отметил Уилсон.
— Могли бы, — согласился Шмидт. — За исключением того небольшого факта, что мы нуждаемся в этом торговом альянсе гораздо больше, чем они, поэтому нам приходится играть по их правилам. Именно поэтому переговоры чуть не зашли в тупик. Вот почему посол Абумве согласилась на сделку, которая оказалась невыгодной в краткосрочной перспективе. Вот почему мы стояли там, когда в нас плевали, и говорили спасибо.
Уилсон посмотрел в носовую часть шаттла, где сидела посол со своими главными помощниками. Шмидт не оценил степень вовлеченности, Уилсон, конечно, тоже. Они сидели сзади, на непрестижных местах. — Она заключила невыгодную сделку? — спросил он.
— Ей приказали, чтобы мы заключили невыгодную сделку, — ответил Шмидт, также глядя на посла. — Это оборонительное оборудование, которому ты обучил их людей? Мы обменяли его на сельскохозяйственную продукцию. Обменяли его на фрукты. Нам не нужны их фрукты. Мы не можем есть их фрукты. Вероятно, в конечном итоге будем брать все, что они нам дают, и превращать это в этанол или что-то в этом роде.
— Тогда почему мы заключили эту сделку? — спросил Уилсон.
— Нам приказали думать об этом как о плановой продаже в убыток, — ответил Шмидт. — Что-то, что поможет войти в дверь к фарнутийцам, чтобы позже мы могли заключать более выгодные сделки.
— Фантастика, — сказал Уилсон. — Я с нетерпением жду, когда в меня снова будут плеваться.
— Нет, — возразил Шмидт и откинулся на спинку стула. — Это будем уже не мы.
— О, точно, — сказал Уилсон. — Тебе достаются все дерьмовые дипломатические миссии, и как только ты справляешься с этой работой, кто-то другой приходит за славой.
— Ты говоришь это так, будто настроен скептически, — заметил Шмидт Уилсону. — Да ладно, Гарри. Ты уже достаточно долго с нами. Видел, что с нами происходит. Задания, которые мы получаем, либо низкоуровневые, либо такие, в которых в случае провала будет достаточно легко обвинить нас, а не наши приказы.
— Каким было это? — спросил Уилсон.
— И тем, и другим, — ответил Шмидт. — И следующее тоже.
— Это возвращает меня к моему вопросу о моей карме, — сказал Уилсон.
— Ты, вероятно, поджигал котят в прежней жизни, — предположил Шмидт. — И остальные из нас, вероятно, были там с тобой, с шашлыками.
— Когда я только присоединился к СОК, мы, вероятно, просто перестреляли бы фарнутийцев к чертовой матери, пока они не дали бы нам то, что мы хотели, — сказал Уилсон.
— Ах, старые добрые времена, — саркастически заметил Шмидт, а затем пожал плечами. — То было тогда. Это сейчас. Мы потеряли Землю, Гарри. Теперь нам нужно научиться справляться с этим.
— Этому будет чертовски трудно научиться, — сказал Уилсон через минуту.
— Ты прав, — согласился Шмидт. — Радуйся, что тебе не придется быть учителем.
III.
Мне нужно с тобой встретиться, — обратился полковник Эйбл Риньи к полковнику Лиз Иган, представителю СОК при госсекретаре. Он направлялся к ее кабинету на станции "Феникс".
Я сейчас немного занята, — ответила Иган.
Это важно, — прислал Риньи.
То, чем я сейчас занимаюсь, тоже важно, — ответила Иган.
Это важнее, — прислал Риньи.
Ну, если так выразиться, — ответила Иган.
Риньи улыбнулся. — Буду у тебя в офисе через две минуты, — послал он сообщение.
Меня там нет, — вернулась Иган. — Отправляйся в конференц-комплекс госдепартамента. Я в седьмом зале.
Что ты там делаешь? — отправил Риньи.
Пугаю детей, — ответила Иган.
Три минуты спустя Риньи проскользнул в заднюю часть седьмого зала. Зал был затемнен и заполнен представителями среднего звена дипломатического корпуса Колониального союза. Риньи занял место в одном из верхних рядов зала и посмотрел на лица людей, находившихся там. Они выглядели довольно мрачно. Внизу, на полу зала, стояла полковник Иган, за ее спиной был трехмерный экран, в данный момент неосвещенный.
Я здесь, — отправил Риньи сообщение Иган.
Значит, можешь видеть, что я работаю, — ответила она. — Заткнись и дай мне минутку.
Иган слушал, как один из дипломатов среднего звена бубнит что-то в той слегка снисходительной манере, которую обычно проявляют дипломаты среднего звена, когда их знакомят с кем-то, кто, по их мнению, ниже их по положению. Риньи, который знал, что в прошлой жизни Иган была генеральным директором довольно крупной медиа-империи, устроился поудобнее, чтобы насладиться шоу.
— Не могу не согласиться с тем, что новая реальность нашей ситуации является сложной, — говорил дипломат. — Но я не совсем уверен, что ситуация настолько неразрешима, как предполагает ваша оценка.
— Это так, мистер Диново? — спросила Иган.
— Да, я так думаю, — сказал дипломат по фамилии Диново. — Человечество здесь всегда было в меньшинстве. Но нам удалось сохранить свое место в системе вещей. Здесь изменились небольшие, хотя и важные детали, но фундаментальные вопросы в основном остались прежними.
— Так ли это? — спросила Иган. На дисплее за ее спиной вспыхнуло изображение медленно вращающегося звездного поля, в котором Риньи распознал местное межзвездное пространство. Ряд звезд вспыхнул синим. — Итак, мы на месте. Все звездные системы, в которых есть населенные людьми планеты. Союз колоний. А вот и все звездные системы, в которых обитают другие разумные расы. — Звездное поле стало красным, когда пара тысяч звезд сменили цвет, чтобы показать свою принадлежность.
— Это ничем не отличается от того, с чем нам всегда приходилось работать, — сказал дипломат Диново.
— Неверно, — сказала Иган. — Эта звездная карта вводит в заблуждение, а вы, мистер Диново, похоже, этого не понимаете. Весь этот красный цвет раньше символизировал сотни отдельных рас, каждой из которых, как и человеческой расе, приходилось сражаться или вести переговоры с любой другой расой, с которой они сталкивались. Некоторые расы были сильнее других, но ни одна из них не обладала превосходящей мощью или тактическим преимуществом перед большинством других. Существовало слишком много цивилизаций, слишком близких к паритету, чтобы какая-либо из них могла добиться долгосрочного лидерства в борьбе за власть.
— Это сработало для нас, потому что у нас было преимущество, которого не было у других рас, — продолжила Иган. Позади нее светилась ярче одна голубая звездная система, несколько изолированная от основной дуги человеческих систем. — У нас была Земля, которая снабжала Союз колоний двумя важнейшими вещами: колонистами, с помощью которых мы могли быстро заселять планеты, на которые претендовали, и солдатами, которых мы могли использовать для защиты этих планет и обеспечения безопасности дополнительных миров. Земля поставляла Колониальному союзу больше тех и других, чем он политически реально мог обеспечить за счет своих собственных миров. Это давало Союзу колоний как стратегическое, так и тактическое преимущество и позволило человечеству вплотную приблизиться к сдвигу существующего политического порядка в нашем регионе космоса.
— Преимущества, которые мы все еще можем использовать, — начал Диново.
— Опять не так, — сказала Иган. — Потому что теперь изменились две важные вещи. Во-первых, Конклав. — Две трети бывших красных звезд стали желтыми. — Конклав, сформированный из четырехсот инопланетных рас, которые раньше воевали между собой, но теперь действуют как единое политическое образование, способное проводить свою политику сообща. Конклав не позволит независимым расам участвовать в дальнейшей колонизации, но это не мешает этим расам совершать набеги друг на друга ради ресурсов, или в целях безопасности, или для сведения старых счетов. Таким образом, Колониальному союзу все еще приходится бороться с двумя сотнями инопланетных рас, нацелившихся на его миры и корабли.
