Безбожие. Злая Игра

Я оставил одежду на траве, взяв с собой только тесак — всё равно ничего опасного по близости нет, да и Оскал в случае чего поднимет тревогу. Погружение в горячую воду было божественным. Мои мышцы задёргались, расслабляясь, я закрыл глаза...

Гарпун прошил моё правое плечо — я всё-таки успел среагировать, но в воде мои движения были стеснены. У меня ни плаща, ни маски, я даже...

Второй гарпун глубоко вошёл мне в правый бок, третий — в бедро. Веревки дёрнулись и потащили меня к берегу, где стояла возникшая из неоткуда группа людей. Новички, не меньше дюжины человек. А с ними невысокая утопленница с зеленоватой кожей и смешными перепончатыми ушами. Вот только мне-то было совсем не смешно. А уж после того, как я увидел окровавленного Оскала, валяющегося в ногах одного из моих пленителей, я окончательно разозлился.

Но дать волю своей Злобе не мог.

Меня вытащили на берег. Высокий воин в панцирном доспехе и с двуручником в руках наступил мне на правую кисть. Пришлось бросить тесак.

— Это он что ли тут ошивается и всех распугивает? — спросил один из новичков у утопленницы.

— Да. Замучил моего отца до смерти, пытаясь выведать дорогу через болото. И кроме отца ещё кучу народу положил.

— Так вы и по-человечески понимаете, — прошипел я.

Воин склонился надо мной и неприятно улыбнулся.

— Они — понимают, а вот ты скоро перестанешь.

Он отвесил мне тяжёлую пощёчину. Я в который раз поблагодарил Комка за новые зубы — старые бы я после такого удара выплюнул. Но меня по крайней мере поддержали, чтобы я не упал, и, вывернув голову, я увидел, что Оскал ещё дышит. Комок, как это часто было в критической ситуации, помалкивал — он сейчас был целиком занят тем, что искал хоть какой-нибудь выход из сложившейся ситуации.

Но уже через пару секунд всё стало ещё хуже.

— Эй, Гарт, посмотри-ка, знакомые шмотки! — крикнул один из отряда, до этого громивший мой шалаш. — Маска и плащ. Это тот ублюдок, что пару месяцев назад от нас с Эшком ушёл. Я-то думал, что он в реке подо льдом утонул, ан нет. Живучий говнюк оказался.

— Посмотрим, переживёт ли он переизбыток железа в организме.

— Погодите, — сухо сказал тот охотник, которого назвали Эшком. Это был тощий парень с длинным лицом и чёрными сальными волосами. Наконечник его стрелы после первого знакомства я выковыривал ножом из собственного же бока, наверное, не меньше часа.

— Что такое? — зло спросил первый охотник. — Ещё за ним побегать хочешь?

— Нет. Но мы должны дождаться Судью.

У меня по телу прошла дрожь. Кого они должны дождаться? Судью?

А я тогда кто? Комок говорил мне, что в случаях, когда судьба мира висит на волоске, появляется Судья. Один-единственный. И я уже думал, что кто такой Судья — дело решённое. Излишней скромностью я не страдал.

— Ладно, — прошипел Гарт, сплёвывая. — Дождёмся Судью. — Он дёрнул гарпун, стараясь сделать так, чтобы мне было как можно больнее. Ему это удалось.

— Никакой излишней жестокости, — сказал Эшк.

— Хорошо! Но и гарпуны я из него вытаскивать не собираюсь. Или ты хочешь ещё пару дней за ним побегать?

— Нет. Просто оставь его.

"Придётся ждать Судью, — сказал мне Комок. — Я ничем не могу помочь".

"Боль хотя бы сними".

"И так".

Я про себя застонал. Кровь из моих ран уже не текла, плоть готовилась срастись. Вообще, очень удобно, когда раны склеиваются сразу, но потом они очень долго болят, срастаясь окончательно, и могут раскрыться в самый неподходящий момент...

... что-то заговорило во мне, но я сразу же задвинул это нечто за границы своего сознания. Никаких воспоминаний. Некоторые вещи, которые я видел зимой, слишком жестоки и чудовищны даже для меня, повидавшего всякое. Я просто забыл их, а Комок мне в этом помогал. Забыл, конечно, не до конца, мне чуть ли не через день снились кошмары, но даже это куда лучше, чем помнить. Я — лишь слабый человек, я имею право на то, чтобы не помнить многое.

Тем временем мои вещи уже поделили. Маску и несколько амулетов решили выбросить — парни считали себя верными последователями Корда, и амулеты, которые я забрал у оккультистов и пары ведьм, встретившихся мне зимой, им были не нужны. Ломать, впрочем, ничего не стали, хотя один из охотников порывался растоптать бусы, составленные из височных костей.

Утопленница бродила из стороны в сторону, осыпая меня проклятьями и жалуясь, что ей теперь кормить младших сестёр. Чем-то она напомнила мне Топлюшу. Наверное, той же непосредственностью и кровожадностью. Я был на грани смерти, но всё равно не мог отвести взгляда от двух тряпок, едва прикрывающих её грудь и пах. Я слишком давно не видел живых женщин. А спал последний раз с Фиалкой, четыре месяца назад.

Хоть помечтать перед смертью...

Они вышли как будто из ниоткуда, ещё дюжина человек — девять друидов и трое воинов для поддержки. Среди них было три женщины, две друидки и воин. Одну друидку я знал, и очень близко. Вторая ничем не выделялась. А третья...

Меня будто током прошило. Комок тихо пискнул и "убежал", я практически перестал ощущать его. Никаких сомнений в том, что перед нами Судья, не возникало.

На вид девушке было лет восемнадцать-двадцать. Её почти белые волосы были стянуты в конский хвост, своим кончиком едва не достигающим земли. Вокруг её белёсых, как у слепого, глаз можно было разглядеть тонкую сеть шрамов. Полные бледные губы сжались в нитку, едва она меня заметила. Значит, зрячая. И очень сильная. И дело вовсе не в кольчуге, небрежно зажатом подмышкой шлеме и бастарде, прицепленному к поясе с правой стороны. Аура света буквально сминала меня.

— Можно убивать, — оскалился Гарт, указывая на мою задымившуюся кровь. — Это приговор.

— Давай, приговоры будет выносить Судья, — в сухом и бесцветном голосе Эшка впервые прорезалось раздражение. Он сделал шаг вперёд и припал на колено, кланяясь идущей впереди девушке.

— Это он? — спросила она.

— Да.

Я посмотрел на Инчу, но та лишь отвела взгляд. На её лице читалось то ли "очень жаль", то ли "сам виноват". Может, действительно, с тем утопленником (интересно, каким из десятка?) нужно было помягче?

— Его кровь дымиться, — бесстрастно сказала Судья, — значит, он — слуга Тьмы. Он пришелец. У него нечеловеческие клыки. Его левый глаз похож на глаз чудовища, а не человека. Он до смерти запытал кучу местного народца. На болото его могли привести только тёмные дела. Кончайте его.

Вот и весь суд. Я закрыл глаза. Комок тихо пискнул.

Вот так, думаешь, что ты готов к смерти каждую секунду, но на самом деле это не так. И уж тем более не хочется погибать, как свинья на бойне.

— Судья, постой, — услышал я знакомый голос. — Я знаю его.

Моё сердце яростно забилось в груди. Неужели шанс?

— Хватит резину тянуть! — рявкнул Гарт. — Пришьем его, и дело с концом.

— Судья... прошу, Суди его.

Я приоткрыл правый глаз. Левым — тёмно-серым, без белка, с чёрной точкой зрачка посередине — решил лишний раз не светить. Разве только что не было Суда?

— Инча, ты думаешь, у него есть шанс? — с тем же спокойствием в голосе спросила Судья. — Я без Истинного Зрения вижу его прогнившую натуру.

— Когда я его впервые встретила, шанс ещё был.

Утопленница запричитала, требуя возмездия, но её уже никто не слушал.

— Это было давно?

— По нынешним временам — целую вечность назад. Но я хочу верить.

— Да он тебя, поди, просто оттрахал, пока ты там в лесу своём сидела? — фыркнул Гарт, но тут же сник под тяжёлым взглядом Судьи, а через миг вообще куда-то исчез.

— Хорошо, — медленно сказала она. — Но только ради тебя, Инча. Свалите его одежду в кучу. Вытащите гарпуны. И расступитесь. А ты не дёргайся, иначе никакого Суда не будет.

Когда всё это было сделано, Судья, небрежно бросив шлем на траву, приблизилась ко мне. Её правая ладонь небрежно лежала на рукояти меча, но у меня по этому поводу не было никаких надежд — в случае приговора клинок увидит свет очень быстро.

Наши глаза встретились. И я замер. Я совершенно точно знал, что сейчас свершится Суд, и противиться его решению нет абсолютно никакого смысла. Но хотя бы это решение точно будет справедливым.

Судья на несколько секунд закрыла глаза, как будто бы слегка изогнула шею, а потом её глаза распахнулись. Они излучали потоки белого света, окутавшие меня с ног до головы. Этот свет не освещал, он сжигал. Слой за слоем моя суть раскрывалась перед ней. Злоба, Комок, Оскал, всё, что я видел и что сделал. Вся моя суть сейчас говорила Судье стоит ли выносить приговор или нет. Павел, Вася, Маша, Алексей. Каждая моя мысль, каждый мотив предстали перед Судом.

Это я вспоминал всё, что со мной произошло. Судья же будто сдирала с каждого моего поступка все внешние слои, оставляя лишь самую суть.

А потом пустота. Ничего. Глухая стена, отгораживающая мою старую личность от новой? Или абсолютное ничто, будто бы меня до Игры и не существовало? И этот барьер не смогла преодолеть даже Судья.

Потоки света рассеялись. Судья закрыла глаза и пошатнулась. К ней никто не приблизился, чтобы поддержать. Я видел в её спутниках какой-то животный страх, и в то же время безудержную преданность и обожание. Если не сказать — обожествление. Сейчас, когда выносится приговор, никто бы и не посмел к ней приблизиться.

Судья упала на четвереньки. Её вырвало желчью. Она стояла так несколько секунд, тихо постанывая.

— Срам прикрой, — простонала она, наконец.

Гарт едва слышно выругался. Я уже успел заметить, что его лицо слегка перекосилось. Видимо, приговор исполнялся мгновенно самой Судьёй, и я зря волновался несколько последних секунд.

Я поднялся и шагнул к ней, чтобы помочь подняться, но она резко выставила перед собой ладонь.

— Только посмей прикоснуться ко мне. Я бы с удовольствием тебя убила, но это мой личное предпочтение. Истинное же Зрение считает по-другому. Сейчас я оглашу... ох-х... — Судью ещё раз согнул спазм.

Пока я одевался, Инча помогала Судье прийти в себя. На лице друидки читалась искренняя жалость к пострадавшей. На меня она не смотрела.

— Приговор, — тяжело дыша, проговорила Судья. Её усадили на сухую траву, что была у меня в шалаше. — Ты обязан возместить утопленнице по имени Синеглазка ущерб... на её усмотрение. В общем, а-а-а-а... твою мать... выплатишь виру. — Правый угол её рта презрительно дёрнулся. — И ещё... Синеглазка. Ты обязана проводить его туда, куда он захочет. И назад, если он соблаговолит вернуться. Или, скорее, если он СМОЖЕТ вернуться. — Судья перевела взгляд на меня. — А вам, ублюдки, я желаю сдохнуть. Не знаю, что вы такое, но скоро узнаю. И тогда я вас найду... и... а-а-а... — Она остановилась, закрывая глаза, а после махнула рукой. — Уходим.

Отряд ушёл, оставив со мной израненного Оскала и недовольную утопленницу.

— Что-то все встреченные мной за последнее время существа грозятся меня убить, — сказал я псу, тяжело вздыхая. Оскал прикрыл глаза. Раны на его теле быстро затягивались. Заживает как на собаке, а?

— И я бы убила, — буркнула Синеглазка, — но перечить Судье не могу. Куда тебе нужно?

— Я укажу направление. А ты покажешь, как туда пройти.

Но куда больше меня сейчас занимала моя новая белокурая знакомая. Она, видите ли, не знает, кто я такой. Но и я снова не знаю этого, хотя ещё несколько минут назад мне казалось, что все точки над "ё" моей личности расставлены.

Канал III

Ещё шаг по пружинящему полотну мха. Страшно только первый раз, потом приходит уверенность, даже если зелёно-коричневое покрытие начинает немного расползаться под ступнёй, как в этот раз. Просто сейчас весна, и воды на болоте слишком много. И ещё шаг...

Я ушёл в трясину по пояс. Комок истерично завизжал, а Оскал тихо заскулил. Вот, кажется, мне и крышка... Плевать на всех судей и все оправдательные приговоры. Месть — вот что главное для местных. А то, что мы уже так долго идём по трясине, это нормально — отсюда я точно не выберусь, да и месть нужно подавать холодной.

Но утопленница действительно не могла противиться вынесенному мне приговору. Она упала на живот, зацепилась ногами за какую-то торчащую посреди тропы корягу, и схватила меня за шиворот.

— Вот сюда! Да, сюда! Да, держи его, скотина клыкастая! А ты не шевелись, придурок, быстрее же потонешь!

Оскал вцепился клыками в мой капюшон и потянул, но этого явно было недостаточно — трясина засасывала меня внутрь, я погрузился в неё уже по грудь и продолжал тонуть.

— Вот так! — рыкнула Синеглазка.

Она отпустила меня и нырнула в трясину. Ей-то что, утопленнице...

Мне в поясницу вцепились две тонкие руки. Мощный рывок, и я над трясиной уже по грудь. После второго по пояс.

— Да не сучи ты ногами!

— Я не сучу!

— Сучишь!

Оскал зарычал и потянул мой капюшон. Синеглазка выбралась на тропу и, ухватив меня за руку, резким движением вытащила меня на относительно сухое место. Я хватал ртом воздух так, будто не дышал целую вечность, хотя моя голова даже не проваливалась под воду. Утопленница лежала рядом.

— Ну ты и тяжёлый, — проворчала она, утирая с лица грязь.

— Какой есть.

— Я же сказала туда не ходить.

— Не сказала.

— Значит, подумала.

Я тяжело вздохнул. Решила, что ли, сделать так, чтобы я ей жизнью был обязан? Или просто пугнула из злости?

Синеглазка посмотрела на меня каким-то странноватым взглядом и хихикнула.

— А если в тине тебя измазать, ты даже ничего, симпатичный.

Я ответил ей злой улыбкой, показывая свои клыки, но вызвал лишь второе "хи-хи". Человеческая мораль чужда нечисти и нежити, хотя они и способны на человеческие (или почти человеческие) эмоции. Да, я убил её отца. Но ей, в целом, было на это плевать, её куда больше беспокоило то, что она могла стать следующей моей жертвой, и потому привела помощь. Она без каких-либо угрызений совести бросит своих сестёр на голодную смерть. Хотя, в то, что утопленницы со своей силой и умениями охотиться под водой умрут от голода, я лично сильно сомневаюсь. Её сёстры поступили бы так же. В конце концов, их породила Тьма.

На ту семейную идиллию с купанием детей и почти нормальными отношениями, что я видел на Туманном озере, способны только те, что когда-то жили по-человечески. Те же, что родились уже мёртвыми, как Синеглазка, любят только себя. Ну, по крайней мере, так говорил Комок.

— Теперь я знаю, куда мы идём, — сказала Синеглазка.

— Да? И куда же?

— На Остров Пропавших.

— Что за остров?

Синеглазка пожала плечами.

— Просто остров посреди болота. Но очень нехороший, даже для нас, кого люди считают нехорошими. Понимаешь... он то есть, то его нет. Можно спокойно его пересечь, а можно сделать по его поверхности два шага и потеряться. Мы с сёстрами ходили на него... шли, вроде бы, вместе, вчетвером, но одна куда-то пропала, как сквозь дно провалилась. Отец говорил, что мать ушла туда... Она была из тех немногих, что вернулись. Тогда поговаривали, что на острове можно загадать желание, и оно сбудется. Мать хотела, чтобы мы стали людьми, ведь она когда-то была человеком. Она... — Утопленница сглотнула, переживая мрачные воспоминания. — Когда она вернулась, её всю покрывала чёрно-зелёная чешуя. И она совсем обезумела. Убила всех братьев, но её смогли усмирить. Отец долго пытался достучаться до неё, но, в конце концов, пришлось её убить... высушить на камнях на солнце... чтобы её Скверна не распространилась на всё болото. Это было лет сорок назад. Отец так после этого так и не нашёл себе новую жену, всё о нас заботится.