Смертельная Игра. Новичок

Я попытался повернуться спиной к чудовищу. Как вы, наверное, поняли, моя попытка не увенчалась успехом.

— Вставай! — грозно потребовала сестра.

— Я же тебе уже всё рассказал, — мученическим тоном произнёс я.

— Всё равно вставай! — потребовала эта мелкая пакость.

Понимая, что приговор мой был вынесен ещё пару минут назад и от моего мнения вообще ничего не зависит, я произнёс:

— Ладно, встаю.

Я сокрушенно сел на кровати, проклиная Маришку на чём свет стоит, после чего неторопливо начал облачаться в одежду, лежавшую на гидравлическом стуле возле кровати, параллельно вспоминая столь захватывающий сон. Если вам интересно, что мне снилось, попробуйте сами догадаться, какие сны могут быть у двадцатилетнего парня, у которого давно не было девушки... Вот, видно, что догадались, и мне теперь не требуется углубляться в объяснения о том, до какой максимальной скорости разгонялся мой гоночный флаер*.

Встав с кровати, я сладко потянулся, медленно разминая затекшие во время сна мышцы. Всё это делалось под нетерпеливым взглядом Маринки, которая хотела, чтобы я побыстрее закончил свою разминку и последовал за ней, поэтому я, чтобы хоть как-то насолить этому ужасному монстру, делал всё в точности наоборот.

— Пошли, вредина! — сказал я сестрице после того, как увидел, что та потихоньку начала выходить из себя, смотря за тем, как я неторопливо разминаю кости, которые слегка поскрипывали от накопившейся в них за время сна соли.

Та в ответ, естественно, обиженно засопела, после чего недовольно буркнула:

— Сам такой!

— Так я и не отрицаю, — философски заметил я. — Но это не отменяет того факта, что ты — вредина.

Маринка нахмурилась, продолжая строить из себя обиженно сопящего пекинеса, а затем, молниеносно развернувшись, походкой гордой дворянки двинулась из моей комнаты.

Эх, вот так бы сразу! Я бы сейчас вновь покорял небесные просторы на флаере немецкой компании 'Волатус', участвуя в мировых гонках.

Ну, что же... Здравствуй, суровая реальность. Я степенно последовал за своей сестрицей, помешавшей мне выиграть такой желанный для меня гран-при. Мы оба вышли в коридор и, не сговариваясь, двинулись на кухню, в которой уже вовсю хлопотала Веста — наш персональный робот для ведения хозяйства.

А вы как думали? Двадцать второй век как-никак.

Кстати, хочу заметить, что за последние пятьдесят лет мир капитально изменился: сейчас практически не существовало отраслей жизни, в которой не использовали бы роботов. Строители, повара, уборщики, кассиры, военные... Во всех этих отраслях роботы были более выгодными в плане эксплуатации, нежели люди, просто потому что они спокойно могли на протяжении многих лет работать двадцать четыре часа в сутки и, конечно, не требовали заработной платы, что, несомненно, тоже являлось весомым аргументом.

Из-за этого людям пришлось пересмотреть приоритеты в плане выбора профессии, так как процент безработных ввиду дешевизны труда механических жестянок постепенно рос. А в две тысяча восемьдесят седьмом году даже был мировой кризис, связанный с огромным процентом безработицы и преобладанием на рынке труда роботизированных рабочих. Но его удалось перебороть, и сейчас большинство населения планеты в основной своей массе задействовано в интеллектуальных и творческих сферах: там, где жестяные мозги могут быть бессильны.

Веста была роботом-гуманоидом с простейшим алгоритмическим сознанием, которое даже если бы хотело (чего по определению быть не может), ничего не смогло бы сделать нашей семье. Восстания машин ещё никто не отменял. 'Паранойя', — скажете вы. 'Предосторожность', — отвечу вам я.

— Доброе утро, Лёша, Марина, — холодным женским голосом поприветствовала нас Веста, когда мы с сестрёнкой завалились на кухню. — Желаете поесть?

'Утро добрым не бывает', — подумал я, задумчиво глядя на маленькое чудовище, но вслух сказал совершенно другое.

— Да. Я с радостью! — я в предвкушении вкусного и калорийного завтрака радостно потёр руки.

— Я тоже, — тут же поддакнула Маринка, при этом не сводя с меня обиженного взгляда.

— Идите мыть руки, садитесь за стол, — произнёс робот свою стандартную фразу, которая лично у меня уже в печенках сидит.

Я, повинуясь воле Весты, быстро покинул кухню, но, услышав за спиной подозрительное сопение, мгновенно остановился и, обернувшись, увидел, что обиженная Маринка пристроилась за мной хвостиком и не отстает от меня ни на шаг.

— Ну, прости, сестрёнка, — вынужденно извинился я, видя выражение её лица.

Уже имея опыт общения с противоположным полом, я был практически на сто процентов уверен, что если я не попрошу прощения, то мы с моим личным исчадием ада не помиримся никогда. Ибо не царское это дело: императрице у холопа прощения просить.

— Хорошо, — вдруг, не оправдав моих ожиданий, удивительно легко согласилась Маринка.

Не понял? Вот так просто? Без вымаливания прощения, без карманных денег и без выполнения идиотских желаний типа съесть паука и любых других, способных прийти в голову восьмилетнему ребенку с неадекватной фантазией? Стареет моя сестрёнка, ох стареет...

Выполнив то, о чём просила нас Веста, при этом не обмолвившись ни единым словом, мы с сестренкой вернулись на кухню, сели за стол и выжидательно уставились на робота, который неторопливо поставил на стол большую тарелку с аппетитными на вид блинами и маленькую мисочку с клубничным вареньем.

Мой желудок взревел раненным зверем, требующим одного — еды. Я сразу же накинулся на сочные блинчики, макая их в сладкое клубничное варенье, отдающее легкой кислинкой, и мечтательно зажмурился, чувствуя, как тело наполняется приятным чувством внутреннего удовлетворения. Сестренка также старалась не отставать от меня, активно уничтожая завтрак. Спустя пару минут тарелка с миской были девственно чисты, без единой крошки или капли варенья, а мы с Маринкой, сытые и довольные, встали из-за стола и двинулись в зал, в котором уже сидели наши о чем-то спорящие (не трудно догадаться о чём) родители.

— О, доброе утро, Лёша, — сказал мне отец, приветственно помахав рукой, когда я очутился на пороге нашего просторного зала.

Это была больших размеров комната, выкрашенная в светлых тонах, с типичными атрибутами, которые изображают писатели-фантасты, описывая будущее: несколько больших плазменных экранов, расположенных на стенах, парочка интересных стульев, которые при желании могут левитировать, большой стол-компьютер, проецирующий на окружающее пространство трёхмерные голограммы. Именно за этим столом на этих левитирующих стульях сидели мои родители, бурно обсуждающие моё участие в экспедиции.

Папа у меня был солидным представительным мужчиной атлетического телосложения с черной козлиной бородкой, с прямым носом, высоким лбом и пронзительными серыми глазами.

— Мы тут с мамой обсуждаем письмо, которое сегодня утром пришло из твоего университета, — спокойно произнёс папа.

Внешне мой отец всегда был очень спокойным — этакий человек-кремень, которого ничем не прошибёшь. Но я-то знал, что, несмотря на всё внешнее спокойствие, благодаря которому многие за глаза называли Чернова Виктора Григорьевича 'айсбергом', бывали всё же моменты, когда он нервничал. И понять это было очень легко: когда он испытывал волнение или злился, он слегка закусывал нижнюю губу. Так что с уверенностью могу сказать: сейчас Виктор Григорьевич очень сильно нервничал.

— Только через мой труп! — воскликнула моя мама, уверенно глядя в глаза отцу.

Это была невысокая, но стройная женщина с гривой каштановых волос, сегодня заплетенных в косу, с немного бледноватой кожей, и большими зелёными глазами, напоминающими изумруды.

— Я считаю, что это должен решать Алексей, а не ты, — проведя ладонью по лицу и затем по роскошной чёрной шевелюре, устало произнёс отец.

— Он ещё слишком мал... — завела свою любимую волынку мама.

Мал?! Мне уже двадцать лет как-никак. Ещё век назад совершеннолетие наступало в восемнадцать, а сейчас, когда ввели этот идиотский закон, мне ещё около полугода придётся ждать, когда я наконец смогу избавиться от излишней родительской опеки и, спокойно расправив крылья, жить самостоятельной жизнью.

Я, конечно, понимаю, что самое лучшее время в жизни — когда мы ни за кого не отвечаем, и все проблемы за нас решают наши родители, но свойственный мне, как и большинству людей моего возраста, юношеский максимализм заставлял искать любые способы, чтобы избежать гиперопеки матери. С отцом в этом плане всё было намного проще: он понимал, что мне нужна свобода, и потому особо не сопротивлялся моему участию в межзвездной экспедиции.

— Мама, мы уже об этом говорили! — искренне возмутился я. — Мне уже двадцать лет, поэтому позволь мне самому решать, что для меня хорошо, а что плохо! Ладно?

— Да ты и месяца без нас с отцом не проживёшь! — вспылила Чернова Екатерина Юрьевна.

— Так может, проверим? Ты даже шанса мне дать не хочешь!

— Сначала научись носки по комнате не разбрасывать и убирать за собой! И только тогда я подумаю, чтобы дать тебе шанс! — бледная кожа мамы постепенно начала краснеть, а на её изящной лебединой шейке вздулась голубоватая яремная вена.

Не думал, что она может быть настолько сердитой... Маринка даже испугалась и аккуратно свалила из комнаты, оставив меня один на один с родителями.

— Катя, ты не права... — встал на мою сторону отец. — Ты...

— Ты что это одобряешь?! — на лице мамы возникло изумленное выражение.

Она со всей силы тыкнула наманикюренным пальцем в голограмму над столом, которая быстро начала увеличиваться и спустя мгновение заняла почти всё место над столом. Это было электронное письмо от ректора моего универа: Александра Григорьевича.

Не обращая больше внимания на словесную перепалку между родителями, я углубился в чтение сообщения, присланного моим родителям.

"Уважаемые Черновы Виктор Григорьевич и Екатерина Юрьевна!

Шишко Александр Григорьевич, ректор Московского Государственного Университета Биофизики 10.07.2106"

— Он никуда не полетит! — продолжала гнуть своё мама.

Ох, ну когда это уже закончится? Надоело уже!

— Это ему решать, — также не сдавался отец, не теряя прежней холодности.

На протяжении следующих нескольких часов мы совместно с отцом, будучи союзниками, осаждали неприступные стены бастиона под названием 'мамино упрямство', пытаясь воззвать к её здравому смыслу. И хоть надежда на победу была призрачной, нам с папой удалось ценой сорванного до хрипоты голоса и жуткой головной боли убедить маму в том, что лететь в экспедицию всё же стоит.

Я был счастлив! Счастлив, несмотря на дикую боль в горле, которое словно прополоскали гвоздями, на неприятные ощущения в висках, которые походили на то, будто у меня в мозгах кто-то усиленно стучал молотком — ведь все эти проблемы меркли по сравнению с тем, что я всё же смогу полететь в экспедицию.

Следующие полчаса я, довольный как слон, бегал по дому, не в силах сосредоточиться на чём-то конкретном больше, чем на пять минут: чувство восторга, которое вызывала у меня космическая экспедиция, добавляло мне 'туеву хучу' энергии, которую просто некуда было выплёскивать.

Наконец успокоившись, предварительно перед этим налетев на своего отца, который, недовольный сим фактом, пригрозил изменением своего решения, я придумал съездить куда-нибудь, чтобы слегка развеяться: неизвестно, когда я в следующий раз смогу как следует оттянуться на Земле.

Позвонил моей лучшей подруге Диане, с которой, спустя полчаса усердных обсуждений и ярых споров, согласовал плотный график развлечений на сегодняшний и завтрашний день, включающий в себя кучу интересных вещей, начиная с простого посещения кафе-мороженого и заканчивая прыжками с реактивными ранцами из нижних слоев атмосферы.

Кстати, насчёт последнего: мама о моем хобби с полётами ничего не знала. Для прыжков несовершеннолетних требуется разрешение всего лишь одного из родителей, так что я смело шёл к папе, который, не долго думая, ставил цифровую подпись на моём электронном сертификате 'АэроДжампер'. Ну а маме это знать совсем необязательно: ей так будет намного спокойнее...

Следующие два дня прошли для меня довольно быстро, если не сказать мгновенно. Как в принципе и всегда, когда проводишь свободное время за увлекательным делом: чтением интересного детектива, просмотром сериалов и фильмов, игрой в ММОРПГ или, как в моём случае, активными и даже кое-где опасными развлечениями.

Но наконец, настало тринадцатое июля, и вот мы вместе с мамой сидим в просторной аудитории номер четырнадцать и уже на протяжении получаса слушаем уважаемого Александра Григорьевича, являющегося ректором МГУБа. Если мне стало неинтересно слушать нудного восьмидесятилетнего старичка уже после десяти минут и я, периодически позевывая, просто смотрел в потолок, то моя мама напротив — ловила каждое слово, сказанное господином Шишко, записывая всю информацию на электронный планшет.

Александр Григорьевич, несмотря на свой почтенный возраст, чуть ли не бегал перед нами, с энтузиазмом рассказывая мне и моим однокурсникам про любые мелочи, вплоть до примерного поведения за столом. Понятное дело, что он был невероятно возбужден тем фактом, что от нашего универа в экспедицию отправляют аж целых пять человек, но и границы же знать надо! Если бы я проводил инструктаж, то ограничился всего лишь парочкой коротких, но от этого не менее эффективных предложений:

— Экспедиция на планету HIP 116454b продлится один земной год: девяносто пять дней занимает полёт туда, сто семьдесят пять займут исследования планеты, и девяносто пять полёт обратно. В процессе полёта для приятного времяпрепровождения и предотвращения социальных конфликтов между членами экспедиции будут использоваться новейшие виртуальные капсулы с одной из самых популярных на сегодняшний день ММОРПГ. Звездолёт 'Одиссей' вылетает завтра в двенадцать часов с Московского космодрома.

А всё остальное, о чём рассказывал ректор, по моему мнению, было абсолютно бесполезной информацией, которая никаким образом не могла помочь нам в наших будущих исследованиях. Поэтому я даже слегка подремал, слушая нудный голос лысого старичка, вгоняющий в сон не хуже любого снотворного.

— В принципе, это всё, что я хотел сказать, — спустя полчаса наконец закончил ректор. — Ну и ещё, конечно, не посрамите честь нашего университета! Удачных исследований!

Слава яйцам! Наконец-то приступ словесного поноса у нашего ректора закончился и можно со спокойной душой идти домой готовиться к полёту.