Штрихи

Невеста

Третий помощник капитана Никита Ягодкин сменился ровно в двенадцать. Уже час как зашло солнце и над Японским морем разлилась тихая звездная ночь. Вдохновение для поэта. "Две синевы у горизонта сходятся..." — память выдала строчку Высоцкого, но сегодня это не порадовало. Уныло Никита мелькнул взглядом по алмазам небесным и побрел в свою каюту.

Какое-то томление... тревога... беспокойство... Никита даже не представлял, как и назвать-то это чувство, что легло на сердце и не отпускало. Будто на глаза надели серые очки и сколько не верти головой, не смотри на солнце и цветы — нет красок.

— Привет, Михалыч. — Ягодкин заглянул в радиорубку.

— Доброй ночи Никась. Сменился? — Радист Михалыч, донской казак отвечал словоохотливо. Кому же охота сидеть ночью одному? То ли дело с другом... как в степи, у костра...

— Да вот... — Ягодкин протиснулся в рубку. — Тишина? Ничего ещё не слышно? — Спросил поспешно, волнительно.

— Рановато ещё. — Михалыч оправил усы.

— Рановато. — Повторил Никита. — Ну я пойду.

— Доброй ночи.

И всё продолжилось своим порядком. И судно шло заданным курсом, и чайки дремали где-то на берегу, и маяки светили, как им и положено.

Часика через два Михалыч заварил крутым кипятком стакан чаю и принялся мечтать о чем-то, невидящим взором глядя в черноту стакана. В дверях радиорубки снова показался Никита.

— Не спится? — Михалыч посмотрел на гостя. — Садись, поговорим. Всё ночь покороче будет.

Никита присел.

— Послушай ещё разок, Михалыч. Вдруг "Маяк" на длинных добьет или ещё кто.

Михалыч приложил к уху наушник, стал медленно прокручивать ручку приемника. Писк, стрёкот, азиатская речь...

— Нет. — Михалыч прошел по всему диапазону. — Нашего ничего.

— Жаль. — Никита вздохнул. — Соскучился.

— С чего это вдруг? Ты вроде не новичок, да и рейс не самый длинный.

— Не знаю. В Сингапуре первый раз это почувствовал, как... — Никита поводил ладонью у груди и сжал кулак. — Вроде как узел на веревке завязался... Иду по улице, улыбаюсь. Глаз радуется — чистота, порядок. Мне все улыбаются. Кланяются, я в ответ кланяюсь. А вдруг так тошно стало... — Никита замолчал, подбирая слово. — Будто воздуху мало стало. Как в дыму задыхаюсь... Понимаешь?

Михалыч заварил второй стакан чаю, внимательно слушал.

— Я ворот расстегнул, думаю водки, что ль выпить? — продолжал Никита, — да не хочется вроде. Зашел в какой-то бар, так... больше любопытства ради. Хозяин меня встречает, кланяется, улыбается, лопочет что-то... Выпил я рюмку, ещё одну, ещё... потом дармовую налили, за счет заведения. Чувствую — пьяный уже, а узелок не развязывается. Я хозяину поклонился, руки пожал, обещал ещё зайти и ушел.

Хозяйственный Михалыч разрезал шоколадную конфетку на четыре части. Отхлебнул чаю, положил в рот кусочек. Никита за ним.

— Хороший город.

— Сингапур? — Переспросил Никита. Михалыч кивнул. — Да, мне тоже понравился. Улицы, дома красивые. Порт, как игрушечка. Люди счастливые, уверенные... Приятно. Приятный город...

Через трое суток были дома. Родной Владивосток, родная бухта Золотого рога. Холодный туман, морось...

В бухту кто-то слил мазута, а вахтенный не досмотрел, и судно влетело прямиком в эту лужу. Боцман орал и матерился так, что черти позатыкали уши. Всё было как всегда... Разве что рваных покрышек, пивных бутылок и окурков у причала прибавилось. Да пьяных такелажников на пирсе.

Когда швартовались, вся команда стояла наверху. И Никита Ягодкин.

— Ты чего? — С тревогой спросил капитан и заглянул ему в лицо. — Что с тобой Ягодкин?

— А? — Переспросил Никита. Всё его существо сейчас было занято другим.

— У тебя выражение лица было такое... такое как будто тебе сейчас звезду героя должны вручать. Как у святого на иконе.

— Да не, товарищ капитан, не такое. — Вступился Михалыч. — Не звезду. Будто его на берегу, невеста встречает. Писаная красавица на золотом блюдечке.

— Не невеста, — Никита улыбнулся мягко и открыто. — Родина.

Мне надо, где метели и туман,

Где завтра ожидают снегопада,

Открыли Лондон, Дели, Амстердам,

Открыли всё, но мне туда не надо...

В. Высоцкий