| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Пульт замигал жёлтой голограммой — тревога, несчастный случай с пострадавшим! Включаю связь: — Медслужба на связи, парамедик Танир! Что у вас случилось?
— Это Сайомха! Дахи, у нас оборвался трос на переправе, и один из детей сильно ударился о камень, сейчас его вытащат, и нужна будет ваша помощь.
— Понял, вылетаем.
В интеркоме слышны разговоры, чьи-то детские голоса. В голове мысль: "Как может лопнуть двенадцатимиллиметровый полимерный трос? Им же челнок поднять можно!" Вспоминается утренний разговор с Насаром, который восторженным, но с нотками грусти, голосом сказал, что они идут домой. При этом на заднем плане детские голоса громко хором пели: "В Африке горы вот такой вышины". Эта незатейливая песенка уже разошлась по колонии и стала невероятно популярной среди любителей пеших походов. Из интеркома слышится глухой удар и полный ужаса детский крик: — Игорь!
За ним кричит Сайомха: — Дахи, Игорь вытащил телекинезом Ферона на обрыв, а сам отрубился. Я боюсь он выгорел.
Внутри холодный ком страха, вскакиваю, стул улетает в угол, вижу напротив широко открытые глаза Рэтнейт. Рука сама хлопает по голограмме красной тревоги. В громкоговорителе голос нашего пилота Вадика Добрякова: — Какую машину готовить, Дахи?
— Спасателя готовь! — уже на бегу кричу я. Коридоры, коридоры, рядом бежит Рэтнейт. Духи, как же медленно открываются двери! Вбегаем в ангар, летун-спасатель уже висит в воздухе. Запрыгиваем.
— Куда? — голос Вадика.
— К подвесной переправе на Гремучке. Быстрей, Вадик, на максимальной!
Вот показалась переправа, около неё толпа детей вперемешку со взрослыми. Вижу адмирала, он машет мне рукой. Снижаемся.
На обрыве лежат два тела. Одно дрела изломанное. Видно, что сломана рука и правая нога рядом со стопой. Рядом в небольшой лужице крови лежит уже раздетый Игорь. Ему колят панацелин, но все бесполезно в таких случаях только регенератором вытаскивать. Ретнейт кидается с аптечкой к Ферону. И начинает колдовать. Я же хватаю раздетого Игоря и тащу в летун там установлен один регенератор на всякий случай.
Игорь (Городской госпиталь, г. Леонов, два дня спустя).
Я стою на краю пропасти. Вокруг, насколько хватает взгляда, раскинулась ледяная пустыня. Лед, странного, голубовато-жёлтого цвета, был везде! У меня — не менее странный костюм... хотя, это скорее броня, судя по перчатке, которую я разглядел сквозь визор шлема. Левая рука висит плетью, и я её почти не чувствую, даже пошевелить толком не могу. За спиной, на льду, лежит корабль — он покорёжен и изломан, корпус лопнул посредине, и корабль сложился почти пополам. Вижу торчащие шпангоуты корпуса, висят пучки проводов, торчат лопнувшие трубопроводы. Видны помещения палуб. Наружная часть корпуса, странного, антрацитово-чёрного цвета, сейчас покрыта плавлеными ранами, кое-где толстенная на вид обшивка проплавлена насквозь. Я разворачиваюсь и бреду к обломкам корабля. Среди всякого мусора и перекрученных железяк стоит восьмиколёсный БТР, два передних колеса с моей стороны срезаны, как бритвой — видно торчащие элементы подвески с блестящим срезом. Подхожу к БТРу и нажимаю на светящийся зелёным светом небольшой кружок на броне. Кусок брони отходит и открывается, за ним видна плёнка силового поля. Я оборачиваюсь и снова оглядываю панораму ледяного мира, он страшно тих, и приходит понимание, что я здесь — один, совсем один!..
Сначала пришла боль, она, казалось, была везде, болело всё: руки, ноги, тело, огнём жгло кожу. Гулким барабаном боль пульсировала в голове. Похоже у меня из-за стресса началась перестройка тела.
Ночью меня разбудил детский голос:
— О Амонкира, наставница охотников! Помоги ей найти дорогу в наш мир! Верни ей силы и здоровье! Помоги ей, прошу тебя, о Амонкира!
Открываю глаза и рядом с койкой вижу макушку Ферона — он, сложив руки и склонившись, сидит на стуле и шепчет молитвы.
— Не знал, что ты такой верующий, Ферон.
Парень вздрогнул и поднял на меня глаза. В тусклом свете ночника они выглядели удивительно — фиолетовая радужка на антрацитово-чёрном белке, слегка светящийся светлый зрачок. В его чувствах — радость и облегчение.
— Она услышала мои молитвы! — сказал Ферон и улыбнулся.
— Не знаю, как Амонкира, но я тебя точно услышала! — говорю с улыбкой. — Как сам?
— Всё в порядке — колени уже зажили, и синяки почти сошли. Даже кость в руке уже срослась, правда на ноге еще фиксатор. А ты как?
— Ну, как видишь, уже гораздо лучше! Голова правда трещит.
— Я твой должник, Игорь, и когда-нибудь верну этот долг!
— Я знаю, вернёшь! Хоть это и не обязательно, — и понимаю, что вернёт. Не знаю, когда и где — но это случится точно. Вот, блин!
Ферон встаёт, идёт к двери и, открыв её, оборачивается: — Меня послезавтра выписывают. А ты выздоравливай скорее — мы тебя все ждём, весь класс!
На следующий день мне уже совсем полегчало, и я попытался сесть в койке, но куча проводов не позволила. Стоящая около кровати стойка с приборами истерично запиликала, и в палату залетели Рэтнейт вместе с Дахи. Увидели меня — полусидящего, опутанного проводами и облегчённо вздохнули. Подошли, стали снимать датчики, отключили все, выдернули иглу с трубкой из вены и откатили стойку.
— Как себя чувствуешь? — спросила Рэтнейт.
— Есть хочу. Нет, не так... я хочу ЕСТЬ! Даже назуми бы сейчас съела!
— Ха-ха-ха! Ну, тогда сейчас принесу! — говорит папка и уходит из палаты.
— док, может снимете с меня памперс наконец.
Рэтнейт отошла к шкафу и достала оттуда бельё и пижаму, вернулась.
— Давай одеваться? Туалет кстати за правой дверью.
Оделась с помощью Рэтнейт, больничная пижама тут толстая и мягкая — удобная штука. И с её помощью проковылял в туалет. Потом обратно за небольшой столик. Вернулся Дахи с судками, поставил их на столик и открыл крышку — от запаха я чуть слюной не захлебнулся. Смел всё и, осоловев, откинулся на спинку стула. На меня, подперев головы руками, с улыбкой смотрели оба наших доктора.
— Да, тебе действительно лучше! Такой аппетит, что мне тоже аж есть захотелось, — сказала Рэтнейт.
— да уж, мы боялись что ты окончательно выгорел. Такая нагрузка на нервную систему в детском возрасте.
— Ещё пожелания есть? — спросил Дахи.
— Доктор, а можно мне в больничный парк, на лавочку?
— Да не вопрос! — сходил, достал из того же шкафа больничную обувь.
Я надел эти тапочки и пошел к выходу из палаты, но через несколько метров ноги стали заплетаться, и я остановился, ухватившись за шкаф.
— Не спеши, торопыга! Давай, я тебя понесу, — сказал Дахи и взял меня на руки, так мы в парк и ушли. А Рэтнейт осталась дежурить, ну да покалеченный мной Ферон, в госпитале.
Сидим на лавочке в больничном парке, и я вижу, как в него заходит большая компания разумных — вся моя семья. Таниры и Шепарды со старшими Хакетами с ними, лучшая подруга и Бина под руку с Басмой. Мелкие видят меня рядом с доком и, издав вопль апачей, всей толпой бегут к нам.
Меня затискали до состояния плюшевого медведя, облили слезами, пожурили, похвалили, я узнала о себе ещё немного нового в самых разных выражениях... И, когда я совсем обессилела от общения, доктор Дахи, кое-как утихомирив шумную толпу моей родни, увёл их к выходу, сказав, что мне положен покой. Остался только дед. Я подсела к нему, обняла и прижалась — от него тянуло любовью и нежностью.
— Прости меня!
— За что? — удивился он.
— За то, что я тебя так напугал! Вон, морщинки новые у глаз появились, и борода стала совсем седая.
— Это да, напугала ты меня знатно! И ведь сделали все правильно.
— Поторопились! У партизан была верёвка, надо было подстраховаться. И залезть на трос, я бы Ферона на камень вытянул. Но я испугался что нас двоих поврежденный трос не выдержит. Безопаснее было биотикой вытащить.
Вернулся Дахи, сел рядом.
— Вы тут посидите ещё с полчасика, а потом, Артур, ты её принеси в палату, на обед, хорошо? А то сам он ходит ещё так себе. Я пойду — дежурить надо, вдруг опять случится что-то, — встаёт и уходит.
— Деда!
— М-м-м?
— А отчего лопнул трос?
— От птичьего дерьма, Игорь.
— Это как? Он же полимерный!
— А вот так. Дерьмо у местных птиц больно текучее и липкое, пропитало трос, он стал жесткий — и от перегибов просто сломался.
— Охренеть!
— Игорь!
— Ой! Прости, деда!
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
