— Достаточно глубоко? — голос профессора доносился с поверхности. — Видно что-нибудь?
— Да, — промычал Виктор как можно громче.
Он совершенно не боялся висеть вот так в темноте. Напротив, жгучее любопытство охватило его. Когда еще удастся выступить в роли первопроходца? Тем более речь шла о настоящем древнегреческом памятнике. С самого детства Виктор мечтал о чем-то подобном. Конечно, его приключения должны были происходить не в России, а в опасных джунглях Африки или в загадочных горах Южной Америки, но для начала вполне годился и родной край. Именно тягой к приключениям можно было объяснить выбор им профессии. Он бы с удовольствием стал даже не географом, а археологом, но, увы, в ближайшем университете не имелось такой специальности. А для того, чтобы учиться в другом месте, ни у Виктора ни у его родителей не было денег.
— Так что ты видишь?
— Амфоры, — ответил Виктор.
— Что?
— Амфоры!
— Ничего не слышу! Ты осмотрелся?
— Да!
— А... Тащите его обратно!
Четверым здоровым мужикам не составило никакого труда выдернуть худощавого студента из лаза словно рыбку из проруби и даже протащить некоторое расстояние по земле. Виктор встал сначала на четвереньки, а потом выпрямился в полный рост. На него были устремлены любопытные взгляды. Серега просто изнывал от нетерпения, но не решился расспрашивать приятеля раньше профессора. А Антон Афанасьевич не торопился. Он помог студенту снять каску и противогаз. Аккуратно сложил последний и только после этого степенно поинтересовался:
— Ну и что там?
— Амфоры, Антон Афанасьевич. Везде амфоры! Разного размера! Некоторые стоят у стен, некоторые просто валяются на полу....
— Подожди, Антипов. Ты сначала стены и свод опиши. Они прочные?
Виктор энергично помотал головой:
— Нет. Совсем непрочные. По своду вообще идет несколько больших трещин. Да и слышал я что-то.... Неприятные звуки. Словно вот-вот потолок рухнет.
— Ясно, — вздохнул профессор. — Нужно будет заснять там все как можно быстрее. Похоже, что растревожили мы помещение. Все поняли? Туда ни ногой!
Он обвел суровым взглядом присутствующих. Никто не стал с ним спорить.
— А с амфорами что? Только они и все?
— Да, Антон Афанасьевич. Они. Только там еще табличка есть с надписью. Над амфорой, стоящей отдельно. Я не разобрал все. Но кое-что прочитал.
— По-древнегречески?
— Да.
— Вот поэтому я тебя, Сергей, туда не послал, — поучительно заметил профессор. — От тебя пользы никакой. А Антипов языки знает. На факультативы ходит.
Виктор скромно стоял, глядя в сторону. Он знал древнегреческий. Даже чуть лучше, чем требовала программа. Языки ему давались особенно хорошо.
— И что там написано? — спросил профессор, отрывая обличающий взгляд от тунеядца Сереги. — Много слов разобрал?
— Не очень, Антон Афанасьевич. Лишь пару строк. 'Смелый оплот городов, щитоносный, медянооружный, сильный рукой и копьем...'. Дальше неясно. В пыли все.
— Гомер, — сразу же сказал один из седовласых ученых.
— Восьмой гимн, — подтвердил второй. — К Аресу.
— Это что же выходит? Его храм, что ли? — поинтересовался профессор.
— Все может быть, коллега. Все может быть. Хотя странно, что в таком месте.
И сразу разгорелся следующий спор относительно того, принадлежал ли храм древнегреческому богу войны или нет. Профессор защищал эту точку зрения, а оба его оппонента, сплотившись, утверждали, что надпись еще ничего не доказывает. Нужно найти хоть одну статую.
Между тем Сергей мягко оттер Виктора в сторону. Тот, повернувшись боком, вслушивался в горячий шепот приятеля:
— А там точно только амфоры? Больше ничего нет? Ни золота, ни... ничего?
— Точно, точно, — негромко ответил Антипов. — Все заставлено амфорами. Табличка еще эта и все.
Лицо Сергея выражало крайнюю степень разочарования. Он мог допустить, что Виктор не рассказал о чем-то профессору, но ему-то, старому другу, нельзя было не выложить совершенно все. Внезапно догадка озарила его лицо.
— Слушай, а что в этих амфорах-то?
— Не знаю, — с недоумением сказал Виктор. — Может масло, а может вино или что-то еще.
— Вот! — Сергей торжествующе наставил палец на приятеля.
— Что вот?
— Вино!
— И что?
— Вино, Виктор, вино, — Сергей произнес имя друга с ударением на последний слог.
— Да, вино.
— Но ведь его можно пить!
— Пить?
— Да! Представляешь, вину больше двух тысяч лет! Сможем ли мы такое еще попробовать? Это ведь единственный шанс в жизни!
— Серега, ты чего? Оно перебродило давно. Должно быть в кислятину превратилось.
— А может и нет. Ты подумай! Какой шанс!
— Ты вообще свихнулся, да? Даже если оно и не испортилось, как мы его достанем? Сейчас туда опустят камеру, снимут все. Потом пошлют кого-то укрепить свод, а затем извлекут эти амфоры строго по описи. Мы их можем больше не увидеть.
— Хм.... Ты недооцениваешь старого комбинатора, Виктор. Поверь мне. Мы попробуем это вино сегодня же.
— Что ты задумал? — в голосе Антипова прозвучала опаска. Он знал, что Сергей способен на бесшабашные авантюры. Его последняя выходка — вывешивание из окна аудитории простыни с надписью 'Поздравляем ректора с новым роллс-ройсом!', вызвала большой резонанс. К счастью, никто так и не нашел автора затеи.
— Ничего особо опасного, Виктор. Расслабься. Риска ноль. Все пройдет как по маслу.
Антипову не нравилось, когда приятель утверждал, что риска нет. В большинстве случаев это означало, что степень 'безбашенности' авантюры превышала все допустимые пределы.
— Я вполне мог бы прожить и без этой кислятины, — ответил он.
— Ты — да. Но я — нет! — последовал безапеляционный ответ. — Неужели не поможешь своему другу?
Эта фраза все и решила. Дальнейшее Антипов вспоминал впоследствии с содроганием и огромным сожалением. Если, конечно, это можно назвать 'воспоминаниями'.
Приятели сначала познакомились с охранниками участка. Потом дождались, когда все археологи разойдутся, и, сообщив охране, что кое-что забыли около дыры, направились туда.
Уже стемнело, перекопанная земля была плохо освещена, но это нисколько не поколебало решительность Сереги. Фонари над местом раскопок не предусматривались, поэтому друзья двигались буквально на ощупь, освещая себе путь небольшим фонариком-брелком. Так, спотыкаясь, они достигли отверстия, ведущего в подвал храма. Виктор даже опасался, что они туда провалятся, но обошлось.
— Ну что, я полезу? — с воодушевлением спросил Сергей, вытаскивая из-за пазухи стянутый где-то моток троса.
— Нет, — ответил Виктор. — Там есть два места, где можно запросто удариться головой. Полезу я. Жаль только, что противогаза нет и каски. Мало ли что.
— Да ты вообще как Афоня стал! Такой же осторожный. Не нужен там противогаз. Это же понятно. Я полезу, если боишься.
— Давай трос, буду обвязываться, — буркнул Виктор. — Ты меня вытянешь хоть?
— Спрашиваешь! Ты главное руками цепляйся за что-нибудь, а ногами отталкивайся. Все путем будет. Хватай первую попавшуюся амфору и сразу назад.
— Понятно, что сразу. Не собираюсь там рассиживаться, — Антипов опустил ноги в отверстие. — Давай, упирайся. Погружаюсь.
— Иди-иди, все в порядке, — Серега для устойчивости расставил ноги, упершись в огромный частично выкопанный мраморный блок.
Виктор скользнул внутрь. Приятель не подвел — трос держал крепко. Сжимая в руке фонарик-брелок, Антипов медленно спустился вниз. У него мелькнула мысль, что сначала нужно вытащить амфору, а потом уже подниматься самому. Он принялся развязывать трос, чтобы прикрепить к нему добычу.
Резкий звук, доносящийся откуда-то сверху привлек его внимание. Еще во время первого посещения подвала он заметил, что свод непрочен. Теперь же, глядя на осыпающиеся мелкие камни, Виктор подумал, что ошибся в своих предположениях. Свод был очень непрочен. И грозил рухнуть в любую минуту. Похоже, что 'разгерметизация' или его посещения доконали строение.
Виктор заторопился. Сорвав трос, он бросился к первой попавшейся амфоре, схватил ее за горлышко, не отряхивая пыли, и стал привязывать к тросу. Ему нужно было буквально три-четыре минуты, чтобы вытащить сосуд, а потом и самому вылезти. Но их у него не оказалось.
Сначала от свода откололся один крупный кусок камня, от которого Виктор увернулся, затем другой, потом третий, а потом рухнул весь потолок. У студента не было шансов. Но перед тем как один из этих кусков проломил ему голову, Антипов увидел обостренными чувствами в тусклом свете фонарика, как трескается та самая большая амфора, стоящая под надписью о щитоносном оплоте городов.
Глава 2.
Тяжела жизнь лесоруба. Эта простая мысль появилась у Виктора первой, когда он пришел в себя. Антипов не смог даже сначала понять, откуда она взялась. Он лежал на спине и смотрел в глубокое синее небо в обрамлении зеленых веток высоких деревьев. Кругом было тихо и спокойно. Он бы так лежал еще долго, не думая ни о чем и наслаждаясь ощущением безмятежности. Но чей-то грубый хриплый голос развеял очарование момента.
— Сын, ты пришел в себя? — спросил голос. — Я-то думал, что все уже. Хоронить тебя собирался.
В поле зрения Виктора возникло бородатое загорелое лицо, испещренное глубокими морщинами.
— После такого мало кто выживет. Тебе повезло! — продолжал голос. — Теперь будешь долго жить.
Антипов еще не мог толком собраться с мыслями, но его состояние все же позволило понять, что происходит что-то не то. Лицо человека, нависшего над ним, было знакомым и незнакомым одновременно. А язык, на котором тот говорил, не имел никакого отношения к родному языку Виктора, но, одновременно с этим, был понятен.
— А что произошло? — спросил Антипов, с трудом размыкая губы. К его удивлению, он говорил на том же самом языке, на котором с ним общался бородатый человек.
— Ты не помнишь? Дерево ведь на тебя упало! Думал, что конец. Глянул сначала — а ты и не дышишь. Начал вытаскивать — задышал! Повезло, что и говорить.
— Дерево? На меня упало дерево? Но я думал, что..., — Виктор не стал продолжать. В его мыслях царил хаос. С одной стороны он отчетливо помнил, как рушился свод храмового подвала, с другой — воспоминание о дереве действительно имело место. В этом воспоминании он с отцом вышел поутру из деревни, слегка углубился в лес и дошел до поляны, где росли деревья нужной высоты, требующиеся заказчику. Эта двойственность воспоминаний сбивала с толку, хотя молодой человек отчетливо осознавал, что он — именно Виктор Антипов, студент-географ, а не сын лесоруба Ролт, на которого упало какое-то дерево.
— А ты двигаться-то можешь? — спохватился бородатый. — С хребтом-то у тебя все в порядке? Не сломан?
— Вроде не сломан, — с сомнением выговорил Виктор, шевеля ногами и поднимая руки. Но лучше бы он этого не делал. Потому что глядя на кисти рук, выступающие из рукавов какого-то зеленого балахона, обнаружил, что руки-то не его.
— Встать можешь? — спросил лесоруб.
— Может быть и могу, — ответил Антипов. Он попытался приподняться, но тут же откинулся назад. В голове зашумело.
— Э, нет. Не получается что-то. Все кружится.
— Тогда лежи, — произнес бородатый. — Я тебя поволоку домой.
Почему-то Виктор знал, как это все будет происходить. У них была волокуша, которую использовали для транспортировки стволов, очищенных от веток. На нее-то и собирался погрузить Ролта Кушарь, человек, считающий себя его отцом.
Антипов видел, как лесоруб суетится на поляне. Тот собрал топоры и пилу, расстелил большую прочную мешковину и, обхватив лежащего за плечи, перетащил его на волокушу.
Когда они покидали злополучное место, какой-то шепот, словно легкий летний ветерок, пронесся по поляне. Его услышал не только Виктор, но и Кушарь. Лесоруб остановился и с недоумением оглянулся. Потом, пожав плечами, направился дальше. Антипов же молчал. Да и что он мог сказать? Ситуация запуталась еще больше, ведь шепот был на древнегреческом: 'Придешь в себя, возвращайся. Вот сюда'.
Похоже, что попытка подняться доконала Виктора. Пока он лежал неподвижно, его ничто не беспокоило, но приподнявшись, уже не мог толком двигаться. Малейшее изменение положения тела отзывалось резкой головной болью и головокружением. Транспортировка на волокуше не была самым мягким средством передвижения, поэтому Антипов страдал. Он закрыл глаза и с трудом удерживался от того, чтобы не стонать, когда его тело преодолевало очередной ухаб. Иногда Виктор погружался в забытье, и это слегка облегчало его муки.
Последний раз он утратил связь с окружающим миром на подходе к замку, а пришел в себя уже дома. То, что это был как бы его дом, Антипов понимал. Точнее, дом человека по имени Ролт. По какой-то загадочной причине память этого парня была к услугам Виктора. И, видимо, тело тоже. Но в остальном студент точно знал, что он — это он. Антипов осознавал свою личность, а вот личности Ролта не было.
Кушарь сгрузил ношу на низенький деревянный топчан, прикрытый наполненным сеном матрасом. Уловив момент, когда его сын откроет глаза, поинтересовался:
— Воды дать? Пить хочешь? Или есть?
— Нет, не нужно, — вымолвил Виктор.
Когда голова лежала неподвижно, его самочувствие не было столь плохим: все неприятные ощущения постепенно уходили.
— Ну, как хочешь, — ответил Кушарь, немного постоял, глядя на сына, и двинулся к выходу.
Антипов остался в одиночестве в небольшой и единственной комнате деревянного дома. У его ног располагалась глиняная печь, справа — добротные стол и стулья, а у изголовья — второй топчан. Этот дом Кушарь построил собственноручно сразу после того, как при пожаре в прежнем жилище погибла мать Ролта вместе с младшим братом. Тогда, лет восемь назад, еще до пожара, они жили по-другому. Кушарь нормально зарабатывал, не пил, вместе с ним трудилась парочка помощников. Он с разрешения барона продавал бревна плотогонам, которые сплавляли их по местной речке Узберке, а также обеспечивал древесиной самого владельца этих лесов, не забывая делиться с ним выручкой. Денег не было много, но семье хватало. К тому же, помогало домашнее хозяйство, управляемое умелыми руками матери Ролта. Несчастный случай изменил все.
В голове Виктора царила путаница. И дело было не в полученной травме. Студент никак не мог понять, что же происходит. Сошел ли он с ума? Или наоборот — вернулся в свой 'ум', а все остальное, что было с ним в другом месте, можно считать ненормальным? Эта двойственность поначалу заставила его паниковать.
'Ну и кто я теперь? — думал Антипов. — Сын своих родителей, которые неизвестно где, и наверняка скорбят о погибшем, или милое, но дикое дитя лесоруба, который кстати тоже скорбит? Удивительное совпадение. Нет, я не иронизирую. Чего уж тут. Говорят, что черный юмор помогает от того, чтобы не слететь с катушек окончательно. Мне тогда юмор требуется почернее. Что там у меня в запасе есть из самого черного? Глазовыколупывательница? Это какой же странный тип мог придумать такое слово? Еще более нездоровый, чем я. Нет-с, господин Фрейд, самолечением заниматься не будем'.
