Эра жаворонка

"Гюрза, — прочёл Янко, отправляя в рот тающий кусочек лосося и просматривая объёмную сценку из жизни пустынного гада, — представитель семейства гадюковых, длина тела до двух метров, вес до трёх килограммов. Окраска серая с бурыми пятнами... Одна из самых опасных змей для животных и человека. Яд гюрзы обладает сильнейшим гемолитическим действием; попадая в кровь, разрушает эритроциты. Свёртываемость крови резко увеличивается, возникают многочисленные внутренние кровоизлияния, а также закупорка сосудов. При отсутствии своевременно оказанной помощи, укушенный умирает за два-три часа".

— Глупости какие, — задумчиво проговорил Вук. — Галиль — опытный разведчик, врач, доктор психологии. Положим, тематика его трудов далека от пресмыкающихся, но он — космический пионер, исследователь, он не мог отправиться в пустыню налегке — без простейшей аптечки и, главное, — без связи.

Отправиться без связи было труднее, чем со связью. Без связи — значит без одежды и вещей, босым и нагим. Любой предмет с аларм-чипом, а чипы были практически на всех вещах, непрерывно мониторился в аларм-пространствах. Будь у Галиля хотя бы тапок, он сумел бы подать сигнал опасности — аларм-инструкции полагались к каждому предмету быта.

Несколько вариантов объяснения, конечно, Вук тут же придумал — самоубийство, убийство, пьяная случайность — но ни один из них навскидку не соответствовал действительности. Самир планировал свадьбу (Вук с любопытством потаращился на холограммы с его помолвки, покрутил их так и сяк, разглядывая аппетитную грудь будущей невесты, решил, что от такого бюста смерти не ищут) — самоубийство было маловероятно. Самир столь был зависим от женских чар, особенно если источник вдохновения видом походил на белокурого ангела, что покуда эту планету наполняли сонмы златокудрых прелестниц, он был бы не в силах променять их на вечное забвение. Будущая супруга Самира, кстати, несмотря на явную семитскую внешность, имела ясные голубые глаза и русые волосы. Отголоски завоеваний Александра Македонского?

Причин убивать Галиля Вук также не находил: да, богат, особенно после задания на Тенере, но не запредельно, бизнесом не занимался, ничьи дорожек не пересекал и, вообще, был крайне спокойным человеком, чьи интересы составляли исследования психологической совместимости пар и фрустраций на фоне длительного отрыва от Земли. Излишнее возлияние? В одиночестве, жарким днём в пустыне? Не смешите — Галиль космонавт, а не поэт. И, потом, ислам не приветствует алкоголь. Галиль не был верующим, но погиб в арабской стране, где с выпивкой дела обстояли не слишком хорошо.

"Самир Галиль был найден мёртвым в тридцати километрах от города Гуэльмим с обширным отёком и следами кровозлияний. Медицинская экспертиза показала, что смерть наступила в результате паралича дыхательного центра, вызванного ядом гюрзы", — прочёл Вук в примитивной плоской статье допотопного образца. Среди нормальных, объёмных сцен о смерти Галиля почему-то ничего не оказалось.

В отличие от странного случая с Галилем авария Горовица Вука не удивляла. Джеки он знал лично ещё по байконурской академии полётов. Джеки, невысокий, гибкий, двужильный, всегда был рисковым парнем. Первым бросался на новые тренажёры и первым зарабатывал синяки и шишки. Встревал в разнообразные авантюры: на спор угнал из охраняемого грузового порта лунный тягач; умыкнул при помощи экспериментальной установки по пересборке любимую собачку оскароносной дивы, мечты прыщавых юнцов; взломал домовую систему эко-президента Земли и завалил его фридж отборными стейками из аргентинской говядины, а гардероб — вызывающе роскошными шубами из меха амикайской выдры. Тягач, намотав три витка на орбите, сел в то же место, а собачка в полуобморочном состоянии благополучно нашлась в кошачьем питомнике через два квартала от особняка дивы. Эко-президент планеты же, должность хоть и имел номинальную, но был убежденным вегетарианцем с крайне склочным характером, отчего совет директоров Концессии впоследствии долго колебался — включать ли буйную головушку Горовица в дорогостоящий проект по изучению Тенеры. В конце концов, эко-президента кое-как успокоили, а Горовица внесли в состав третьей экспедиции в созвездие Персея. Джекоб был механиком от бога, ничьей кандидатуры на должность пилота-техника в тот момент лучше найти не смогли — Сенг и Зелинский ещё учились, а Клотье с Липполдом, безусловно, не обладали столь ярким талантом. Впрочем, пригодились и они — желающих слетать на Тенеру было не слишком много. Люди до сих пор опасаются пересборки. Это вам не в туннель нырнуть.

Свой последний полёт Джеки совершил в Центральных Аппенинах. В пропасть. На скорости 185 километров в час на узком серпантине. Юрка Горохов, его напарник и больше, чем брат, прибыл на место падения первым. Говорят, рыдал, как ребёнок, когда Джеки извлекали из покорёженной гоночной жестянки. Юрка взял на память рулевое колесо в кожаной оплётке — винтажное, под старину. С другими тенерийцами Вук не особо общался, будучи близок лишь с двумя Горошками.

Рыба впрок не пошла. Выстрадав её из желудка, Янко запретил себе думать о плохом. Он улёгся в тубус реставратора, включил заново ситары с флейтами. Невидимое поле клеточного восстановления немедля активизировало ремонт побитых хозяином рибосом, митохондрий и мембран, а Вук изо всех сил принялся настраиваться на светлое и оптимистичное. Потому что само по себе поле восстановления ничего поделать не может, нужен подпитывающий энергией базис. Реставратор приносил пользу едва ли десятку процентов людей. Осознанно вызывать в себе радость могли немногие. Но и среди записных оптимистов клеточное восстановление не всегда протекало успешно, так как требовало ясного представления о том, что, собственно, надо чинить. Выходил странный казус, ибо ликование и упоение в обычной жизни мало сочетались с чёткой сосредоточенной проницательностью.

— Я счастливчик, — гордо пробормотал Вук, ощутив, как ему одновременно удаётся и вызывать в себе эйфорию, и направлять ремонтные бригады в закоулки усталого организма.

Он представлял обнажённую Милу у окна, её пушистые волосы с просвечивающим сквозь них солнцем и тонкие сведённые лопатки. И опять под переливы восточной музыки начинал ловить в своём теле неведомую ранее истому, жаркое томление и покалывание в груди и бёдрах. "Это Мила! — озарило его. — Это её истома!". Удивлённый, он выпрыгнул из реставратора и бросился к зеркалу — он ли это? Или же "диффузия" превратила его в женщину? Не увеличилась ли у него некоторые железы и не округлились ли формы?

В амальгаме отразилось ровно то, что Вук привык наблюдать без малого тридцать лет. Густая упрямая щётка тёмно-русых волос, грубоватые скулы, серо-голубые, глубоко посаженные глаза, крепкие плечи, мускулисто-сбитая фигура. Нормальный мужик.

Вук облегчённо выдохнул. Прежде чем снова отправиться в реставратор, он выбросил пачку сигарет и недопитую бутылку виски. Но до того, как сработал утилизатор, выцепил виски обратно. Бутыль он сунул в шкафчик к холограммам немногочисленных родственников — отца, матери, бабушки.

К оглавлению

Глава 2. Полёт

До разборки было три месяца лёту. Демонтируемый комплекс "Симург", небольшой корабль с двумя членами экипажа и горсткой живности — хомяк, ящерка, стайка золотых рыбок, несколько миниатюрных грядок под колпаком — стартовал без особой помпы и, кажется, даже без представителей прессы. Традиционный взмах белым шёлковым платком совершила дочка Тимофеева, смышлёная девчушка с бойким взглядом и вертлявой крепенькой фигуркой.

— Сколько ей? — спросил Вук, когда зажужжал привод шлюза.

— Пять, — ответил Сергей.

— Ни чего себе! Когда только успел?

— Зачем зря время терять? — пожал плечами второй пилот. — Мы хотим много детей. А их ещё вырастить надо.

Янко покосился на напарника. Тимофеев, плотный, коренастый, с короткой шеей и круглой белобрысой головой производил впечатление домовитого рассудительного фермера из самой дремучей финской глубинки. Перед тем, как изречь что-либо, он забавно морщил веснушчатый лоб, словно мысленно прокручивал заготовку фразы. Выглядел он форменным тугодумом, но Вук знал, что реакция коллеги быстра, а ум холоден. Это имело своё объяснение: флегматичному Сергею эмоции не мешали принимать решение, и решение, как правило, было наилучшим. Интересно, каковым было его исполнение тенерийского ритуала под названием "Можно всё"?

— Я два дня назад напился, как свинья, — сообщил Вук. — И наркотой задвинулся. Потом за день все ресурсы реставратора извёл.

Тимофеев хрюкнул. Неопределённый звук мог означать всё что угодно, только не порицание. Будучи непробиваемым фаталистом, Сергей никогда никого не порицал, считая, что если человек творит фигню, то эта фигня зачем-то прописана Господом в виде рецепта именно для этого человека.

— А ты? — продолжил первый пилот. — Ты-то развлёкся?

— Да.

В чём-чём, а в излишней словоохотливости коллегу упрекнуть было невозможно. Вук тоже не любил пустую болтовню, но лаконичность Тимофеева ему показалась чрезмерной.

— Каким же образом? Особо прочувственное чтение вслух евангелия? Или две чашки ромашкового чая вместо одной?

— Мы с супругой ходили на свинг-вечеринку.

— Сопло мне в ухо! — Вук онемел. — Неужто? И как оно? В присутствии жены с чужой киской?

— Не знаю. Мы только смотрели. Приглядывались.

— Приглядывались к чему?

— Стоит ли этим заниматься?

— И что решили?

— Решили, что это скучно.

Вук присвистнул:

— Скучно! Эх, а я бы покувыркался! Да только Мила... И это всё?

— Нет.

— Всё-таки ромашковый чай.

— Нет. Мы отправили дочку к моим родителям и провели вечер вдвоём.

Вук хотел было съехидничать, но автоматический подсказчик пропел где-то в ухе, что двигатели готовы. Тимофеев лег в капсулу первым. Вук немного поколебался, стоит ли укладываться в катапультируемый отсек или лучше остаться в кресле пилота, потом последовал примеру коллеги. Инструкция не запрещала стартовать сидя, но не гарантировала мягкой посадки в случае возникновения чрезвычайной ситуации. Капсула, она же спальное место в длительном перелёте, вроде как была надёжнее. Проверить этот факт, к счастью, никому не довелось — ни одна авария с демонтируемыми комплексами класса "Миф" до сих пор не регистрировалась. Вук лёг, хотя предпочёл бы пережить момент старта сидя, чтобы до последнего ощущать естественную гравитацию, когда голова выше ног. Однако благоразумно решил не противопоставлять себя более исполнительному товарищу.

По враз окаменевшим внутренностям Янко понял, что "Симург" оторвался от Земли и начал набирать скорость. Перегрузка Вуку была не страшна, хотя и неприятна — он был модифицирован ещё в детстве, спасибо родителям, не поскупились на операцию. Пилот попытался вчувствоваться в забетонированность сосудов и окаменелость сердца, попытался уловить выбросы энергии из АТФ в мышцах и увеличение давления в глазных яблоках, однако из общего ощущения панциря ничего вычленить не смог. Да и Бог с ним. Этот панцирь значительно облегчал жизнь при экстремальных нагрузках. Можно было летать и без него, отправляются же тысячи праздных туристов на Молу, но модифицированным леталось проще. Все пилоты-разведчики, насколько Вук был осведомлён, носили изменённые гены. Это замечалось и невооружённым взглядом, ибо модификация влияла на внешний вид человека: он становился более крепким и мышечным. Ни одного тонкокостного эльфа среди пилотов Вук припомнить не мог.

— Корабль выведен на орбиту искусственного спутника Земли, — бесстрастно объявил подсказчик спустя несколько минут.

Вук, отстегнувшись от капсульных креплений, подплыл к иллюминатору и зачарованно проследил, как скрывается в дымке циклона старушка Европа.

— Вук, не хулигань, — спокойно предупредил Сергей.

Первый пилот развернулся и устремился обратно к лежанке. До отрыва от орбиты и выхода на траекторию основного маршрута оставалось не более пары минут. Втискиваясь в упряжь и фиксируя бесконечные ограничители, Вук с раздражением подумал, что что-то с земной наукой не так. Человечество достигло громадных высот в медицине, биологии, химии, информатике, но безнадёжно упёрлось лбом в физику. Единственным значимым открытием, сделанным за последнюю сотню лет, оставалось обнаружение точек нелокальности или, как именовали их в народе, точки разборки. Но летели к точкам по старинке — на твёрдом топливе до орбиты и солнечных парусах далее. Гипертуннели, на которые воодушевлённо рассчитывали мечтатели позапрошлого века, прорубать так и не научились, а созданных природой и разведанных неподалёку от Земли оказалось не слишком много. Один вёл к Меркурию (девять с половиной минут передвижения), один к Моле (сорок один час двенадцать минут) и пяток к самым захудалым уголкам галактики, два из которых кое-как использовались, кажется, в них добывали что-то редкоземельное, а три оставались законсервированными на всякий пожарный случай.

На Амикайю, также как и на Тенеру, также, как и на прочие жизнепригодные образования, попадали через точки разборки. Ближайшая к Земле точка висела на полпути к Марсу — ровно три месяца ковыляния в сторону красной планеты. А затем — после обратной сборки — ещё столько же до Тенеры.

— Жаль, что нет туннеля до разборки, — подал голос Вук, справившись с ремнями и замками.

— Нам рано иметь туннель, — отозвался тот.

— В смысле? — не понял Янко.

Тимофеев пояснил:

— Человечеству открывают тайны и возможности лишь тогда, когда оно в состоянии воспользоваться ими разумно.

— А, ну да... Бомба в руках дикаря и всё такое...

Спорить первый пилот не стал. Он знал, что Сергей Тимофеев обладал некоторыми странностями — тот декларировал свои убеждения как научно-христианский креационизм, то бишь, веру в разумное сотворение с допуском естественной эволюции в непринципиальных элементах мироздания. Это не мешало второму пилоту быть высококлассным учёным и неконфликтным человеком, удобным в совместной болтанке внутри ограниченного пространства в течение почти полугода.

Поймав фотонный поток, корабль встал на крейсерскую скорость. Янко и Тимофеев облегчённо выдохнули, расхомутались. Вук коротко отрапортовал диспетчерам на Земле о благополучном старте и, кувыркнувшись пару раз в невесомости, поплыл осматривать датчики и приборы. Действие сие было совершенно бесполезным, но инструкция по осмотру, составленная почти сотню лет назад, апеллировала скорее к психологии, нежели к реальным потребностям. Занятий, сложнее наблюдений за аппаратурой и хомяком, в ближайшие три месяца не предвиделось.

Завершив формальную техническую ревизию, Вук уселся возле хомячьей клетки — контейнера из огнеупорного радиозащитного прозрачного пластика, сверхпрочные свойства которого гарантировали счастливое возвращение зверька, даже если человеческий экипаж склеил бы ласты. Интересно, подумал Вук, чем была вызвана столь трогательная забота о неразумном создании?

— Жив, Аквинский? — спросил он, просовывая руку в шлюз контейнера и поглаживая хомяка по спинке. Тот, опасаясь конкуренции в распределении орешков, быстро затолкал фундук за щеку.