Прячьтесь! Будет ограбление!

Ошалевшие от подобной информации Глебов с Шутовым с подозрением уставились на друга.

— Нет, не знаем. А откуда это знаешь ты? — спросил Сергей.

Покровский засмущался, его взгляд забегал по ободранным обоям на стене.

— Да так, знакомый рассказывал, — туманно ответил он.

— Серьезно? — иронично спросил Антон. — Что за знакомый?

— Вы его не знаете. Я вам о нем не рассказывал.

— Похоже, ты много нам о чем не рассказывал, — заметил Глебов.

Разлив по опустевшим кружкам пиво, Шутов, несколько помрачнев, произнес:

— А теперь серьезно, парни. Нормальный фильм, даже короткометражку, не снять за три рубля. А мы — нищие. У нас есть только камера и полтора актера.

— Почему полтора? — спросил Сергей.

Шутов кивком указал на Гошу.

— Потому что один актер — неполноценный.

— Да ты достал, рыжий...

— И что ты, Антоша, предлагаешь? — спросил Глебов. — Забить на мечту о нашем фильме?

— Нет, никогда.

— Тогда напрягись и придумай нам сценарий фильма, который мы точно сможем снять. Сами, своими силами, без больших денег. И который будет интересен зрителям. Напиши ну, например, про гениальное преступление. Давай, ты же фанат экшн-фильмов, ты отсмотрел все работы в криминальном жанре. Ты должен знать о преступниках и преступлениях всё.

— Ага, — влез с замечанием Покровский, — знает этот рыжий о преступниках, как же... В музыкальной школе из него воспитали первоклассного рецидивиста.

Нахмурившись, Шутов неуверенно пробормотал:

— Ладно, Серега, я подумаю, что можно сделать. Обещаю, что-нибудь придумать.

Глава 3

Константин Давыдов, худощавый мужчина пятидесяти лет, одетый в идеально скроенный под него черный деловой костюм, с зачесанными назад темными волосами с двумя глубокими залысинами на лбу, сидел за столиком на веранде загородного коттеджа. Полностью застекленная стена веранды выходила во дворик с аккуратно подстриженным газоном, полностью зеленым, несмотря на время года. За газоном в один ряд росли невысокие ели, а за ними можно было рассмотреть стену забора из красного кирпича. Всё было ухоженным, чистеньким, аккуратным. Правда, с десяток неглубоких ям, в беспорядке раскиданных по газону, несколько портили впечатление от этого уютного дворика.

На веранде с бутылкой виски и парой рюмок появился Аркадий Синявкин. Это был мужчина лет пятидесяти, невысокий, лысый и очень массивный. Из ста пятидесяти килограмм его веса килограмм сорок ушло на округлый живот и жирок на ляжках, а остальные сто десять — на скелет, органы и мышцы. Причем на мышцы ушло большинство из них. По случаю раннего утра на Синявкине были лишь шлепанцы на босу ногу и завязанный на поясе полосатый халат.

Поставив рюмки на стол, Синявкин принялся разливать по ним виски.

— Слушай, Аркаша. Я вот смотрю на твой двор и никак не могу понять, зачем у тебя дырки в газоне. Собрался что-то строить?

Аркадий сел напротив Давыдова и взял свою рюмку.

— Да какое там. Это всё пес, среднеазиат мой. Дурной совсем. Я щенком отдал его на обучение, а через неделю эти черти из псиной школы вернули его назад. И знаешь, что они сказали? Сказали, что моя собака — дебил. Самый настоящий. Он не поддается обучению, потому что не считает себя собакой. Его, типа, щенком воспитывало какое-то другое животное, и он перенял у него модель поведения. Пес вообще ничего не умеет делать, как собака, он даже никогда не рычит и не лает.

— И что это было за животное?

— Да хрен его знает. Наверное, кролик. Он целыми днями роет ямы. Я их закапываю, а на следующий день их становится больше. Реально задолбал, сволочь. — Синявкин поднял рюмку. — Ну что, будем?

Чокнувшись, мужчины опрокинули в себя рюмки.

— Эх, мне бы твои проблемы, Аркаша, — вздохнул Давыдов.

— Ладно, с чем приехал?

— Тут такое дело... — Давыдов состроил жалостливое лицо и умоляюще взглянул на Синявкина. — Те пятьдесят лямов, которые я тебе должен... Мне бы это, еще отсрочку.

Вмиг утратив благодушное расположение духа, Синявкин хлопнул рукой по столу, едва не вогнав его ножки в пол.

— Да ты совсем обнаглел, Давыдов! Я давал тебе кредит на два месяца, а уже прошел год! Год! Где мои пятьдесят миллионов? Или ты хочешь вернуть мне их с процентами?!

— Да пойми, Аркаша. Есть обстоятельства...

— Обстоятельства?! — почти прорычал Синявкин. — Шлюхи, кокаин и тотализатор — вот твои обстоятельства!

— Я всё верну, — взмолился Давыдов. — Но сначала мне надо расплатиться с Гнусавым! Он же может меня убить!

— Так-так-так. Гнусавого ты, значит, боишься, а меня — нет? Меня можно динамить, а его нет? Так, по-твоему?

— Ну Аркаша, вспомни, какие мы раньше проворачивали дела. Нас такие люди боялись. Нас все уважали. Ну войди в мое положение. Мы ведь друзья.

Синявкин разлил по рюмкам виски и поднял свою. Немного остыв, он сказал:

— И только поэтому ты, Давыдов, всё еще жив. И даже можешь ходить без костылей. Я дурак, что дал тебе деньги под честное слово. Если бы ты оформил всё в моем банке по закону, уже давно бы лишился своего пентхауса. — Синявкин выпил свое виски. — Короче, так. Ищи бабло где хочешь. На крайняк перезанимай под свою хату. Но деньги ты мне вернешь. Это я тебе гарантирую. Ты меня знаешь, я не шучу. — Синявкин снова наполнил свою рюмку. — А теперь давай не будем о делах.

Выйдя из ворот коттеджа Синявкина, Давыдов направился к припаркованной за углом машине. Он был нетрезв и сильно зол. На своего бывшего напарника, с которым в конце девяностых, начале нулевых они держали несколько районов города, собирая дань с коммерсантов. Вдвоем. Потому что никто больше в городе не мог танковать, как Синявкин, и никто больше не мог стрелять так же метко и быстро, как Давыдов.

— Вот скотина, — пробормотал себе под нос Давыдов. — Совсем зажрался, банкир. Пятьдесят миллионов ему, видите ли, жалко...

Когда Давыдов завернул за угол и потопал к своей машине, припаркованной между двух коттеджей, из-под забора с территории Синявкина вылезла большая белая собака — среднеазиатска овчарка. Бодро помахивая обрубком хвоста, пес подбежал к «Кайену» Давыдова, задрал ногу и начал мочиться на колесо.

— Да-да-да... — задохнувшись от ярости, вызванной столь бесцеремонным поведением собаки, и так и не сумев выдавить из себя ни слова, Давыдов побежал к собаке.

А пес, сделав свое дело, прошмыгнул к лазу и полез под забор. Всё, что успел сделать подбежавший Давыдов, это схватить собаку за купированный хвост и попытаться вытащить ее из дыры. Однако сила стокилограммовой псины была такова, что сколько бы Давыдов ни упирался ногами в землю, удержать собаку было невозможно.

Когда хвост собаки выскользнул из рук Давыдова, тот, тяжело дыша, разогнулся, вытер ладони о брюки и выдавил из себя:

— Вот тварь. Откуда ж такие берутся-то?

Заглянув в лаз, Давыдов присвистнул от удивления, потому что под забором был прорыт полноценный подкоп, через который легко бы мог пролезть взрослый человек. Идея, возникшая в голове у Давыдова, заставила его немного повеселеть.

С мрачной ухмылкой он залез на водительское сиденье своего джипа и завел двигатель.

Глава 4

Чтобы никто не сумел дотянуться до будильника и вырубить его, он по традиции располагался в центре комнаты на полу. В это утро он был заведен на восемь часов, но после ночных похождений единственным, кто проснулся от звонка, был Сергей.

Зевая, Глебов, спавший на раскладушке, откинул одеяло в сторону и некоторое время просто лежал, уставившись в потолок и пытаясь окончательно проснуться. Сделав над собой усилие, он сел и толкнул ногой раскладушку с храпевшим рядом Покровским.

— Подъем! — крикнул Сергей Антону, спавшему на кровати в другом конце комнаты. От его крика открыл глаза Гоша, однако Шутов лишь промычал что-то невнятное и, перевернувшись на другой бок, продолжил спать. Из-под одеяла торчала лишь его голова в ночном колпаке.

— Надо так, — сказал Покровский, взял свою подушку и запульнул ее в Антона.

Попадание оказалось точным — всхрапнув, Шутов мгновенно сел, откинув одеяло. Спал он в пижаме, украшенной розовыми слониками.

Поставив ноги на пол, он с закрытыми глазами быстро и громко сказал:

— Летите на Юг, сиськи! Теперь вы свободны! — Открыл глаза, осмотрелся и зевнул. — А, что? Уже пора вставать?

— Боже, мне даже страшно представить, что творится у тебя в голове, — признался Покровский.

— А в чем дело? Ладно, неважно. — Преисполнившись возбуждения, Шутов стянул с головы колпак. — Парни, я всё понял! Он мне всё рассказал!

— Кто? — одеваясь, спросил Глебов.

— Иисус! Иисус посоветовал мне, как снять наш фильм!

— Эй-эй, притормози, — забеспокоился Сергей. — У тебя что, опять припадок?

— Да, что с ним такое? — Гоша встревоженно посмотрел на друга. — Опять гиперактивность? Или неврастения?

— Заткнитесь и слушайте! — раздраженно рявкнул Шутов.

— Повышенная раздражительность. Похоже, неврастения, — констатировал Глебов.

— Сами вы больные. Со мной — полный порядок. Просто у меня есть такая идея. Такая идея... — Антон принялся потирать ладони, хитро ухмыляясь. — Смотрите, парни. Мы можем пытаться снять что угодно, но на фильм нам по-любому нужны деньги. Много денег. Чем больше, тем лучше. Столько, сколько нам никогда не заработать. Можно, конечно, продать Гошину почку, но он вряд ли согласится. И нам всё равно может не хватить. Поэтому гораздо проще взять их там, где их много.

— Кредит, что ли? — уточнил Глебов. — Брось. Я бы давно оформил на себя кредит, если бы мог. Но мы как бы приезжие, нам никто его не даст.

Шутов презрительно фыркнул.

— Какой нафиг кредит? Всё гораздо проще — нам нужно пойти на ограбление.

С самодовольным выражением лица он уставился на друзей, ожидая слов благодарности и восхищения. Но те, замерев было, переглянулись и продолжили одеваться.

— Эй, парни, да вы чего? Вы слышите, что я вам говорю?

Глебов заглянул под раскладушку.

— Гоша, ты не видел мои носки?

— Да вон они — висят на подоконнике.

— А, точно, спасибо. Только как они здесь оказались? Я их вешал на стул.

Гоша пожал плечами.

— Да я откуда знаю? Может, наш лунатик опять ходил по ночам и перевесил их.

Шутов принялся расстегивать пижаму.

— Я не лунатик. Я не стану ходить во сне. Особенно, чтобы перевесить чьи-то грязные носки.

— Точно? — усмехнулся Глебов. — А как же пару лет назад? — Он вытянул перед собой руки и, подражая неуклюжей походке зомби, принялся расхаживать по комнате. — Земля, прием. Земля, передает Аполлон двенадцать. Погода на Луне — просто шикарная, но моросит мелкий дождик.

Покраснев, Шутов пробормотал:

— Ничего подобного. Я просто тогда немного перепил и заснул в туалете.

— Перепил? — переспросил Глебов, перестав дурачиться. — Чувак, пока мы тебя заталкивали в туалет, ты внятно и четко кричал, что на тебя нападают инопланетяне, а потом ты два часа пел оперы на итальянском языке. Без акцента! И пел профессионально! Мы тут с Гошей чуть не обделались от страха. Даже соседи приходили в три ночи, спрашивали, что у нас здесь за Пласидо Доминго разорался. И да, они даже попросили твой автограф.

— Да не было такого! — вспылил Шутов. — Меня не учили петь. Я только на баяне играю. И я не знаю иностранных языков!

— Ты просто не помнишь, — заявил Гоша.

Сидя на кухне за столом, троица, позавтракав, пила чай.

— Не, я серьезно, — вещал Шутов. — Вы подумайте. У нас появятся деньги на наш фильм. И мы приобретем бесценный криминальный опыт. Он нам обязательно пригодится для нашего фильма. Покорим зрителей реализмом.

Глотнув чая, Глебов признался:

— Знаешь, Антоша, меня несколько напрягает бонус с виде тюремного опыта.

— Всё будет хорошо, доверься мне и моему плану.

— Тебе? Нет, никогда!

Насупившись, рыжий обвел друзей взглядом.

— Парни, мы обязаны сделать это. Докажите, что вы по настоящему преданы кино и нашей мечте.

В ответ — никакой реакции.

— Решайся, — продолжил нседать Шутов. — С нами будешь ты и Гоша. Вон, посмотри, какой он здоровый. Если что-нибудь пойдет не так, он всегда может применить силу. Он вырубит кого угодно. Спортсмен ведь.

Вздернув подбородок и выпятив грудь, Покровский сказал:

— Да, я спортсмен.

— Угу, спортсмен, — промычал Глебов. — Антоша, очнись. Он занимался бальными танцами, он не способен ударить человека. Он только ногами прикольно машет, и всё. Как он кого-нибудь вырубит? Станцует перед ним Лебединое озеро и рассмешит до упаду?

— Я изучал приемы из единоборств для нашего фильма, — обиделся Покровский. — А форму я набрал на танцах. По телосложению я ничем не отличаюсь от мастера боевых искусств.

— Что ты несешь, придурок? Если бы ты набрал свою форму занимаясь карате — это одно, а ты ходил на танцы. Черт, даже не на какие-нибудь хип-хоп танцы, а на бальные! Бальные! Бальные!!! Ты понимаешь разницу между бальными танцами и карате, брутальный ты наш?

— Я бы с радостью записался на карате, — проворчал Покровский. — Просто мой препод по актерскому мастерству сказал, что я должен заниматься танцами, чтобы стать пластичным. Но примы-то я всё равно знаю.

— Только применять их не умеешь. И боишься.

Хихикнув, Шутов сказал:

— Ладно, насчет Гоши я погорячился. Но у нас остаются ты и я.

Глебов повел бровью.

— И ты? А ты разве не боишься вида крови?

— Один раз потерплю, обещаю не падать в обморок, — поклялся Шутов. — Ты подумай, Сергей. Роскошные тачки, девочки, успех, зависть, уважение...

— Достал. Уже не смешно.

Энергичный Шутов вдруг словно исчерпал все запасы энергии, осунулся и стал предельно серьезным.

— Думаешь, я прикалываюсь?

— Конечно.

— А вот и нет. Вчера ты сам говорил, что мы — неудачники. И ты полностью прав, чувак. Мы неудачники и ими останемся, если сами не попытаемся что-нибудь изменить. Возможно, кому-нибудь из нас однажды подфартит и он попадет в кино. Когда ему будет лет сорок-пятьдесят. А возможно, не попадет. Скорее всего, не попадет. Скорее всего, мы навсегда останемся никем. Потому что начинающих режиссеров, актеров и сценаристов каждый год появляются тысячи, а в профессию пробиваются и остаются в ней единицы. И чтобы просто пробиться в нее, нужно пахать как проклятым. И мы пашем. Мы учимся, работаем и снимаем наши фильмы. Сколько мы спим последние два года? По шесть-семь часов. Когда у нас последний раз был выходной? Когда мы просто валялись на кровати и ничего не делали? Год назад, два? — Он всмотрелся в помрачневшие лица друзей. — Вот так-то, товарищи. У нас мерзкая, нищая жизнь. Нам очень тяжело, но после получения дипломов мы не сможем продолжать жить даже так, как сейчас. Мы уже не маленькие, тебе двадцать семь, мне и Гоше по двадцать шесть. Мы уже пожертвовали своей молодостью ради нашей мечты. А рано или поздно у нас всех обязательно появится семья, дети, и тогда точно всё, прощай наша мечта, потому что на нее просто не останется ни минуты свободного времени. Ну, или можно забить на семью и жить одному лет так до пятидесяти, тратя всё время на кино. Только я так не хочу. — Антон ткнул Сергея пальцем в грудь. — Ты предлагаешь нам смириться? Согласен остаться никем? Хочешь просто плыть по течению и надеяться, что тебе однажды повезет? Только вот хрен, я не верю в удачу, ее не существует. Она не для таких, как мы. Никогда не появится никакого дяди-продюсера, который даст нам денег на наш фильм. Проснись и пойми это. Мы сами должны добиться успеха. Сами. Мы сами должны снять наш фильм. Если будем просто сидеть, ждать и надеяться на чудо, мы никогда его не дождемся. Нельзя надеяться на что-то, лучше — никогда не будет. Мы сами должны строить свое будущее. Если мы хотим осуществить нашу мечту и снять вместе наш фильм, то мы должны снять его. И единственное, что нам для этого нужно, — деньги. Ты, Сергей, можешь и дальше надеяться на удачу. Можешь пойти и купить очередной лотерейный билетик, а я лучше возьму пистолет и пойду грабану банк. И мне насрать, что меня могут посадить или пристрелить! Потому что чтобы добиться чего-то значительного, нужно быть готовым пожертвовать чем-то еще более значительным!