| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Ублюдок даже в рунных кандалах и рунном ошейнике, не позволяющих колдовать, и с зашитым ртом умудрился распугать вокруг всех лошадей, да и людей тоже, мысленно читая заклинание ужаса, но Борца и его солдат, надежно защищенных амулетами, освященными доспехами и собственными усердными молитвами, этим не пронять. Одна беда — идти приходится пешком, потому что единственными тягловыми животными, на которых черная магия не подействовала, оказались ослы. Тащить телегу — еще ладно, но чтобы храмовник — и на ишаке?! Лучше до самой столицы пешком, чем такой позор.
Ладай бросил очередной взгляд на оборванного, тощего человека в грязной робе, и тот ответил своему пленителю взглядом, полным жгучей ненависти.
— Гляди-гляди, чернодушный, — пробурчал храмовник, — скоро посадят тебя в Цитадель, к твоему учителю Норлашу, на веки вечные, разве что в войну выпустят на солнышко поглядеть, да и то на цепи, как пса. Вот и скажи, стоило с демонами якшаться, чтобы вот так закончить? Власти хотел? Могущества? Богатства? Да еще кровью невинных за это платить? Получишь, что заслужил, проклятый. Всех вас такая судьба ждет, если не хуже.
В этот момент сидящий на козлах храмовник негромко сказал:
— Глядите, брат-командир, кто это там впереди?! Орки... в доспехах?!
В надвигающихся сумерках Ладай разглядел впереди три массивные фигуры, мерно шагающие навстречу. Судя по росту и ширине плеч — орки, ни эльфов, ни тем паче людей такой комплекции отродясь не видывали. Гигант подобного роста просто не может быть кем-то, кроме орка, но... брат-воин прав, орки в доспехах?!
Ладай, как и любой военный человек, особенно из Зоданги, часто воюющей с орками, прекрасно знал, на что горазды дети степей и как они воюют. Орк в бою сродни свирепому песчаному шторму: уповает на подвижность, скорость, молниеносные атаки и тяжелое, непосильное для не-орка оружие весом в пуд и поболе. Всякий орк — воплощение ярости и натиска, но доспехи... Не носят они металлическую броню, людей презрительно именуют жестянками и смеются над врагом в доспехах. Основание для смеха тут есть, потому как никакие латы от удара топора весом в пуд-два не спасают, либо уклонился либо умер. Однако главный вопрос остается открытым: с какой стати орку напяливать доспех?!
Троица приближалась, и Ладай непроизвольно потянулся к мечу. Конечно, их всего двенадцать человек, и против троих орков шансов ни малейших, но, во-первых, до ближайшей орочьей границы три дня верхом и шесть загнанных лошадей. Во-вторых, с орками войны вроде бы не намечалось. В-третьих, бывалый храмовник нутром понял: это не они. Не орки. Что-то тут не то.
— Готовься к бою, — негромко скомандовал он, и вереница храмовников растянулась в шеренгу поперек дороги.
Неизвестные приближались, и чем лучше Ладай их видел, тем страшнее ему становилось. Мерная, неторопливая поступь, легкость, с которой все трое несут на редкость массивные доспехи. Если б орки использовали броню — вот такая у них бы и была. Тяжеленная, массивная, человеку неподъемная. Да тут один наплечник весит, как весь нагрудник храмовника, а на каждом из них таких по два! Оружие несут на плечах, массивные, тяжелые клинки. Орки не пользуются мечами, но если б пользовались — их мечи были бы вот такими, в полпуда, по меньшей мере. Велькион помоги, неужели все-таки орки?!
Доспехи были щедро украшены на редкость варварским образом: у каждого либо на наплечнике, либо на шлеме прицеплены передние части черепов невиданных громадных тварей, у того, что в центре — рогатый шлем, и рога — крупные, странной формы. Броня расписана странными символами, которых даже сведущий в демонологии и магии храмовник в жизни не видел. И лица затенены козырьками и забралами, не разобрать черт.
В шеренге послышался шепот: испуганные воины принялись читать молитвы. Проклятье, нельзя показать этим троим страх! Ладай решительно шагнул вперед и недрогнувшим голосом сказал:
— Именем короля! Остановитесь и назовитесь!
Тот, что шел в центре, сделал еще несколько шагов вперед и заговорил. Голос приглушенный, медленный, размеренный — но слова странные. Ладай по-орочьи знал не больше нескольких фраз, но их говор на слух ни с одним языком не спутать. А тут — низкий баритон. Вполне человеческий голос. Вот только людей, которым сам Ладай головой доставал бы только до середины груди, он еще в жизни не встречал.
А вот язык действительно странный... и знакомый. Что-то очень-очень похожее на заклинания, которыми чернокнижники вызывают демонов. И стоило это подумать, как колдун в клетке отчаянно что-то замычал, силясь выговаривать слова неплотно зашитым ртом.
Храмовник покосился на пленника:
— Ты, чернодушный! Что они говорят? И на каком языке?!
Громила и колдун обменялись парой фраз, затем чернокнижник обратил свой пылающий ненавистью взгляд на Ладая и прошепелявил:
— Это язык демонов, тупой служка ленивого бога! И говорят они, что здесь наши пути расходятся! Они меня забирают, ха-ха-ха!!
Ладай выхватил оружие, и его примеру последовали остальные храмовники. В следующий миг все трое чужаков бросились в атаку, и это произошло настолько быстро, что должным образом отреагировать не успел никто. Один из нападающих взмахнул мечом — и по правую руку от Ладая внезапно никого не стало. Четверо храмовников были сметены одним ударом. Нападающий крутанулся вокруг своей оси, используя инерцию своего же замаха, Ладай еще успел поднять меч — а затем клинок, звякнув, улетел куда-то в сторону, а его владелец, получив в грудь сокрушительный удар бронированным кулаком, дважды перевернулся в воздухе и упал в грязь в нескольких шагах позади телеги. Грудь пронзила сильнейшая боль.
Сознание не покинуло старшего храмовника. Ладай хорошо видел, как убивают его людей, как чья-то верхняя половина тела пролетает над ним, как один из гигантов легким движением выламывает даже не дверцу — а просто одну стенку клетки. Эти трое точно не орки — просто потому, что так не смогли бы даже дети степей.
Тут Ладай внезапно встретился взглядом с одним из этих троих и поразился неистовой силе нечеловеческого внутреннего света, исходящего из его вроде бы человеческих глаз. Кто бы это ни был — он не человек и не орк, но что-то гораздо более чуждое и страшное. Чудовище.
Храмовник уже попрощался с жизнью, но тут монстр потерял к нему всякий интерес. Троица, забрав чернокнижника, повернулась и пошла обратно.
Ладай с трудом поднял голову и оглядел образовавшуюся бойню. Из его людей не уцелел никто, и теперь ему предстоит как-то добраться с переломанными ребрами до ближайшего селения, чтобы передать ужасную весть.
На землю Зоданги пришел новый враг, чужой, непонятный и страшный.
Дом, милый дом
Вот он и дома. Желторотый юнец, так и оставшийся ребенком в двадцать три, покинул столицу в начищенных до блеска доспехах под походный марш и летящие из толпы пожелания удачи, всего месяц спустя обратно вернулся воин с повязками на руке и голове. Сталь брони покрыта пылью дорог и отметинами вражеских ударов, тело — парой ран, душа — смертями друзей и недругов. Двадцать девять дней войны превратили Кархада Вэйла ап Карлайла из мальчишки в покрытого кровью и славой воина и командира. Двадцать девять самых черных дней в его короткой жизни. Двадцать девять дней, которые он будет помнить в мельчайших подробностях до самого конца несмотря на все попытки забыть, а два из них, проведенные у моста через Ваарду, будут сниться ему в кошмарах. До самой смерти.
Встречать возвращающееся войско, если там можно назвать горстку выживших и отряд сопровождения, вышел весь столичный простолюд. Под ноги коней летят цветы, в воздух влетают тысячи шапок, но Кархад Вэйл, барон Карлайл, этого не видит, слезы мешают. Эти люди, радостными криками приветствующие победителей, никогда не узнают, чего стоила Кархаду эта победа. Два пальца на левой руке и ухо — ничто. Он уходил на войну в толпе друзей, а возвращается один. Все остальные, вместе с тремя сотнями других достойнейших людей, знатных и простолюдинов, лежат под высокой каменной могилой на берегу Ваарды. У моста, который все они поклялись не отдать — и не отдали.
Что ж, теперь армия генерала ан Кагэмара на той стороне, ждет репараций от ублюдочного ханнайского короля, слишком трусливого для честной битвы и позорно капитулировавшего, а Кархад вместе с остатками третьего тяжелого эскадрона, погибшего почти в полном составе, но решившего исход войны, возвращается домой. Было их триста пятьдесят вначале. Когда враг, отчаявшись захватить и сжечь мост, бросился наутек — оставалось четырнадцать. Безумно дорогая цена за бревенчатую конструкцию, но вполне сносная за молниеносную победу. Не выстоял бы третий тяжелый — потери кампании были бы куда больше.
Ворота королевского замка распахнуты настежь, король встречает лично, и весь двор вместе с ним. Кархад неуклюже спешивается и, хромая, идет к королю, он — единственный выживший из благородных, потому право возглавить шествие досталось ему.
Рыцарь подошел к королю и преклонил колено.
— Мой король, мы обещали вам не возвращаться без победы. И вот мы здесь, хоть и не все.
— Меньшего от сына твоего отца я и не ожидал, — ответил Дэнбар Третий, — встань, Кархад, сын Кэлмара, и вы, все остальные, встаньте. Это не вы должны кланяться.
По его знаку все — и весь двор, и многотысячная толпа — низко поклонились горстке героев.
* * *
Жизнь наладится, Кархад верил в это. Когда-нибудь. А пока у Талсидонии масса проблем и, значит, у Кархада, верного слуги короля и отечества, их тоже масса. И он примется за их решение, как только оправится от ран, а если приказ придет раньше — значит, раньше. Но вот прямо сейчас ждет пир, а затем и бал в честь победы. Можно не сомневаться, что героем дня будет именно он, Кархад, так как он единственный благородный представитель победоносного войска, вернувшийся с войны: армия Кагэмара вернется с грузом дани нескоро, остальные тринадцать героев — простолюдины, четверо будут пировать на всенародной гулянке на главной площади столицы, остальные девять, получив щедрую награду, испросили позволения вернуться по домам, к своим семьям. Кого из них посвятят в рыцари, кому пожалуют эсквайра, кого просто повысят в звании и определят в гвардию, чьей семье какая награда за утрату героя-кормильца полагается — это король будет разбираться после, на холодную голову, когда Кархад напишет доклад. А пока вся столица, да и вся страна ликует. Все, с угрозой ханнайцев покончено, набегов больше не будет, а ублюдки на ханнайском троне на много поколений запомнят, что с Талсидонией связываться — себе дороже.
Молодой рыцарь дернул за колокольчик, вызывая камердинера и целительницу. Целительница, к слову — дочь леса, ее магия за несколько часов оставила от кровоточащих ран ноющие, но зажившие рубцы. Будь она там, у моста — домой вернулось бы не четырнадцать, а не меньше тридцати, очень многим не хватило совсем чуть, чтобы выжить. Но увы, эльфы не желают принимать участия в войнах людей, хоть и живут на их землях. Конечно, Кархад прекрасно понимал: им не резон. Они не подданные талсидонской короны, свои леса территорией любого человеческого королевства не признают, и с ними поспорить об этом — тоже чревато. Должно быть, просто зависть. Живут себе в своих дремучих чащобах, изредка посещая города людей, чтобы продать целебные мази, волшебные амулеты или собственные магические таланты, и за семьсот лет жизни им может горя выпасть меньше, чем Кархаду — за три дня. Впрочем, мирная жизнь эльфов куплена их предками дорогой ценой, Кархад знал и это, и то, что люди за войны с длинноухими платили еще дороже.
Оделся с помощью слуги, а пока целительница снимала повязки и производила последние манипуляции, двое лакеев притащили бадью для умывания. Спал долго, весь вчерашний день, как вернулся, всю ночь и снова до вечера. Самочувствие вполне ничего так, есть хочется жутко, но сейчас пир, а потом силы и на бал хватит. А на балу он увидит ее высочество Мирдану... Давно не виделись, полгода уж прошло, но еще вчера старый Паттус сообщил: молодая госпожа вернулась из летней резиденции, куда отец отослал ее на время войны.
Кархад бросил в зеркало еще один взгляд на свое лицо и горестно поморщился: обрубок уха его, прежде весьма недурственного собой, не красит. Ну и плевать, отметины войны он будет носить с гордостью.
* * *
— Сэр Кархад Вэйл ап Карлайл! — провозгласил слуга, и по пиршественному залу пробежал негромкий гомон.
Кархад вошел в зал, обратив внимание на большое количество стражи у стен, и почтительно поклонился королю, Дэнбар в ответ приветственно взмахнул рукой.
— Ступай сюда, по правую руку садись. Подать кубок барону Карлайлу в последний раз! — И, видя недоумение рыцаря, широко улыбнулся: — бароны Карлайлы много поколений верой и правдой служили Талсидонии, и я решил, что такому достойному роду давно уже пора стать графским!
Сидящие за столом отсалютовали этим словам поднятыми кубками. Кархад принял из рук лакея рог, наполненный вином.
— Ну что, да Карлайл, — сказал король, употребив графскую приставку 'да' вместо баронской 'ап', — каков будет твой тост?
Кархад секунду помедлил и поднял кубок:
— За то, чтобы Талсидония стояла до конца времен, и отдавших свою жизнь во имя этого!
Кубки поднялись и опрокинулись, слуги бросились наполнять их, а рыцарь сел на указанное ему место между бароном Фэйдом и графом Арканайским и, наклонившись чуть вперед, сказал:
— Ваше величество, я глубоко благодарен вам за такую честь, но имею просьбу. Пускай я останусь в Карлайле, а те земли, которые отошли бы мне прибавкой к феоду, пускай будут разделены среди семей тех воинов из третьего эскадрона, которые не дожили до победы. Никто из них не сделал меньше, чем я, мы все стояли в одном строю, и упокоились в одной могиле. А что сам сейчас не с ними — не моя заслуга, просто повезло, что вражьи клинки удовлетворились лишь пальцами да ухом.
Дэнбар благосклонно кивнул:
— Достойное решение. Так, значит, тому и быть. Слуги, еще меда графу Карлайлу!
Кархад выслушал еще несколько поздравлений в свой адрес, опрокинул кубок и окинул взглядом собравшихся. Много достойных людей нынче в зале, но есть и незнакомые лица в середине и конце стола.
Тут как раз поднялся незнакомый, но богато одетый пожилой толстяк, сидящий сразу за бароном Фэйдом, и обратился к Кархаду с поздравлениями:
— Вы воистину благородный воин, сэр да Карлайл, — сказал он, — а ваш подвиг, без сомнения, будет воспет менестрелями еще при вашей жизни. Посему от имени его величества Клейдана Шестого выражаю восхищение вашим мужеством и присоединяю к этому свои ничтожные поздравления!
Клейдан?! Король Далмады?! И его человек тут, за столом?!! Должно быть, лицо Кархада выражало настолько явное удивление, что король Дэнбар пояснил:
— Это Виссандо, посол Клейдана. Привез заверения, что Далмада и не собиралась воевать с нами.
— Мой король, вы верите первейшему союзнику ханнайцев, собравшему против нас сорокатысячную армию?! — с неприкрытым скепсисом спросил рыцарь.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
