11. Библиотека душ. Глава Одиннадцатая

Через несколько недель мои родители начали понемногу расслабляться. Они купились на мою историю и объяснения, которые дала моему поведению доктор Спэнджер. Они могли бы копать глубже: возможно, задавать больше вопросов, узнать второе или третье мнение других психотерапевтов, но они на самом деле хотели верить, что мне становится лучше. Что, какие бы там лекарства не прописала мне доктор Спэнджер, они творят чудеса. Больше чем что-либо они хотели, чтобы наши жизни вернулись в нормальное русло, и чем дольше я был дома, тем больше казалось, что так и происходит.

Втайне, однако, я с трудом пытался приспособиться. Мне было скучно и одиноко. Дни тянулись бесконечно. Я думал, после всех лишений тех прошедших нескольких недель, что будет здорово вернуться к комфорту и благам цивилизации, но вскоре даже выглаженные простыни и китайская еда на вынос потеряли свою прелесть. Моя постель была слишком мягкой. Моя еда — слишком обильной. Было слишком много всего, и это вызывало у меня чувство вины и испорченности. Иногда, бродя вместе с родителями по рядам супермаркета, я думал о людях, которых видел на задворках Акра Дьявола и злился. Почему мы имеем столько всего, с чем даже не знаем, что делать, в то время как они не имеют даже того, что требуется, чтобы просто оставаться в живых?

У меня были проблемы со сном. Я просыпался посреди ночи, мой мозг раз за разом прокручивал моменты из моей жизни в странном мире. Хотя я дал Эмме свой адрес и проверял почтовый ящик несколько раз на дню, письма не приходили ни от нее, ни от других. Чем дольше от них не было вестей, — две недели, потом три, — тем более абстрактным и нереальным начало казаться все произошедшее. А было ли все это? Может, все это было лишь галлюцинацией? В минуты отчаяния я иногда задавался вопросом — что если я действительно спятил?

Так что у меня как камень свалился с души, когда, через месяц после возвращения домой, наконец-то пришло письмо от Эммы. Оно было коротким и беззаботным, и в нем она просто информировала меня о процессе восстановления и спрашивала, как у меня дела. В качестве обратного адреса был указан адрес ячейки в почтовом отделении в Лондоне, которое, как объясняла Эмма, находилось ближе всего к входу в петлю Акра Дьявола, и она могла заглядывать в настоящее довольно часто и проверять ее. Я написал ответ в тот же день, и уже довольно скоро мы обменивались двумя-тремя письмами в неделю. В то время как дом становился все более душным, эти письма были как глоток свежего воздуха.

Я не мог допустить, чтобы родители увидели хоть одно такое письмо, так что каждый день я караулил почтальона и бросался встречать его, едва он появлялся в конце нашей подъездной дорожки. Я предложил Эмме, чтобы вместо этого мы переписывались по электронной почте, что было бы быстрее и безопаснее, и даже исписал несколько страниц, пытаясь объяснить, что такое Интернет, и как она может найти интернет-кафе и создать адрес, но это было безнадежно — она никогда даже не пользовалась клавиатурой. Впрочем, письма стоили риска, и мне даже понравилось писать от руки. Было что-то сентиментальное в том, чтобы держать в руках осязаемую вещь, которой касался и помечал знаками кто-то, кого я любил.

В одном письме были вложены несколько снимков. Она писала:

"Дорогой Джейкоб, тут, наконец, все снова становится интересным. Помнишь людей в музейных витринах в подвале, тех, про которых Бентам сказал, что это восковые модели? Так вот, он лгал. Он похитил их из различных петель и использовал пыльцу Матушки Пыль, чтобы держать их в состоянии анабиоза. Мы думаем, что он пытался зарядить свою машину, используя разные виды странных в качестве батареек, но ничего не срабатывало до твоей пустóты. В общем, Матушка Пыль призналась, что знала об этом, что объясняет, почему она вела себя так странно. Я думаю, Бентам каким-то образом шантажировал ее или угрожал причинить вред Рейнальдо, если она не станет помогать ему. В общем, она помогает нам всех разбудить и вернуть в их родные петли. Правда, это кажется чистым безумием?

Еще мы используем Панпéтликум, чтобы исследовать разные места и встречаться с новыми людьми. Мисс Сапсан говорит, что нам полезно узнать, как живут другие странные по всему миру. Я нашла в доме фотокамеру и взяла ее с собой на нашу последнюю экскурсию, и я присылаю тебе несколько фотографий, которые я сделала. Бронвин говорит, что у меня уже хорошо получается!

Скучаю по тебе как сумасшедшая. Я знаю, что не должна говорить это... так станет только тяжелее. Но иногда я ничего не могу с собой поделать. Может быть, ты сможешь приехать и навестить нас в скором времени? Мне бы очень этого хотелось. Или может быть...

Она зачеркала "или может быть" и написала: "Ой-ей, я слышу Шэрон зовет меня. Он уже отплывает, а я хочу убедиться, что это письмо попадет на почту сегодня. Пиши скорее! Люблю, Эмма".

Я задумался, что бы могло значить это "или может быть"?

Я рассмотрел фотографии, которые она прислала. На обратной стороне каждой была пара строчек с описанием. Первым шел снимок двух викторианского вида леди, стоявших перед полосатым шатром с вывеской "СТРАННОСТИ". На обратной стороне Эмма написала: "Мисс Рисовая птица и мисс Гагара открыли передвижную выставку, позаимствовав некоторые из старых артефактов Бентама. Теперь, когда странные могут путешествовать более свободно, они делают неплохой бизнес. Многие из нас так мало знают о собственной истории..."

Следующим было фото нескольких взрослых, спускающихся по узким ступеням к пляжу и лодке.

"На берегу Каспийского моря обнаружилась очень милая петля", — писала Эмма, — "и на прошлой неделе Ним и несколько имбрин отправились туда на лодочную прогулку. Хью, Гораций и я увязались с ними, но мы остались на берегу. С нас уже было достаточно лодок, нет уж, спасибочки".

На последнем снимке были две соединенные девочки-близнецы с огромными белыми бантами в волосах цвета воронова крыла. Они сидели бок о бок, оттягивая руками в сторону края блузок, чтобы продемонстрировать ту часть туловища, которой они были соединены.

"Карлотта и Карлита - сиамские близнецы", — гласила надпись на обороте, — "но не это в них самое странное. Их тела производят очень липкий клей, который крепче бетона, когда высохнет. Енох нечаянно сел на него и приклеил свой зад к стулу на целых два дня! Он так бесился, что я думала, у него лопнет голова. Жаль, ты это не видел..."

Я тут же написал ответ. "Что ты имела в виду под "или может быть"?

Прошло десять дней, но от нее не было вестей. Я беспокоился, что она почувствовала, что зашла слишком далеко в своем письме, нарушила наш договор быть только друзьями, и сделала шаг назад. Я гадал, подпишет ли она свое следующее письмо "Люблю, Эмма" — двумя коротенькими словами, от которых я зависел теперь. Через две недели я задумался, будет ли вообще следующее письмо.

Затем почта перестала приходить вообще. Я, как одержимый, ждал, не появится ли почтальон, и когда он не показывался в течение четырех дней, я понял, что что-то случилось. Мои родители всегда получали тонны каталогов и счетов. Я заметил, так беспечно, как смог, что кажется странным, что мы не получаем почту последнее время. Мой отец промямлил что-то про общенациональный выходной и сменил тему. И тогда я заволновался по-настоящему.

Загадка разрешилась на следующее утро во время сеанса у доктора Спэнджер, на который, против обыкновения, были приглашены и мои родители. Они вошли с бледными и напряженными лицами, безуспешно пытаясь выдавить из себя даже пару фраз о погоде, пока мы рассаживались. Спэнджер начала с обычных безобидных вопросов. Как я себя чувствую? Были ли какие-нибудь интересные сны? Я знал, что она подводит к чему-то главному, и, в конце концов, не выдержал.

— Почему здесь мои родители? — спросил я. — И почему они выглядят так, словно только что вернулись с похорон?

Первый раз за все время перманентная улыбка доктора Спэнджер увяла. Она взяла со стола папку и вытащила оттуда три конверта.

Это были письма от Эммы. Все открыты.

— Нам нужно поговорить об этом, — ответила она.

— Мы же согласились, что больше не будет никаких секретов, — добавил мой отец. — Это плохо, Джейк. Очень плохо.

Мои руки задрожали.

— Это личное, — заявил я, изо всех сил стараясь управлять своим голосом. — Они адресованы мне. Вы не должны были читать их.

Что было в тех письмах? Что видели мои родители? Это катастрофа, полная катастрофа.

— Кто такая Эмма? — поинтересовалась доктор Спэнджер. — И мисс Сапсан?

— Это не честно! — воскликнул я. — Вы украли мои личные письма, а теперь используете их, чтобы загнать меня в ловушку!

— Давай-ка потише! — рявкнул отец. — Это уже стало всем известно, так что просто будь честным, и всем будет легче.

Доктор Спэнджер протянула фотографию, которую Эмма приложила к одному из писем:

— Кто эти люди?

Я наклонился вперед, чтобы взглянуть на нее. Это было фото двух пожилых дам в кресле-качалке, одна из которых баюкала вторую на коленях, словно ребенка.

— Понятия не имею, — ответил я коротко.

— Тут надпись на обороте, — произнесла она. Написано: "Мы находим новые способы помочь тем, у кого изъяли часть их души. Тесный контакт, похоже, творит чудеса. Всего лишь через пару часов мисс Птица-Носорог стала как новая аймбрина".

"Аймбрина", так она произнесла это.

— Правильно будет "им-брина", — поправил я ее против своей воли. — Первый слог читается как закрытый.

— Понимаю, — доктор Спэнджер отложила снимок и соединила пальцы под подбородком. — И что такое... имбрина?

Если подумать, может быть, это было глупо, но в тот момент я чувствовал себя зажатым в угол, словно у меня не было другого выбора, как сказать правду. У них были письма, у них были фотографии, и все мои неуклюжие сказки разлетелись ко всем чертям.

— Они защищают нас, — ответил я.

Доктор Спэнджер бросила быстрый взгляд на моих родителей:

— Всех нас?

— Нет. Только странных детей.

— Странных детей, — повторила она медленно. — И ты веришь, что ты один из них.

Я протянул руку:

— Я бы хотел забрать свои письма.

— Ты их получишь. Но сначала нам нужно поговорить, хорошо?

Я убрал руку и сложил руки на груди. Она разговаривала со мной, словно у меня был коэффициент интеллекта как у умственно отсталого.

— Итак, что заставляет тебя думать, что ты странный?

— Я вижу вещи, которые не видят другие.

Краем глаза я заметил, как мои родители побледнели еще больше. Они не очень-то хорошо восприняли это.

— В письмах ты упоминаешь какой-то Пан... петликум? Что ты мне можешь рассказать о нем?

— Я не писал эти письма, — ответил я. — Их писала Эмма.

— Конечно. Давай тогда по-другому. Расскажи мне об Эмме.

— Доктор, — вмешалась моя мама, — не думаю, что это хорошая идея провоцировать...

— Пожалуйста, миссис Портман, — подняла руку доктор Спэнджер. — Джейк, расскажи мне об Эмме. Это твоя девушка?

Я увидел, как у папы поднялись брови. У меня никогда до этого не было девушки. Не говоря уже о свиданиях.

— Она была ей, вроде как. Но теперь мы типа... взяли передышку.

Доктор Спэнджер записала что-то, затем постучала ручкой по подбородку:

— И когда ты представляешь ее, как она выглядит?

Я отпрянул от нее назад в кресло:

— Что значит "представляю ее"?!

— О, — она поджала губы. Она поняла, что прокололась. — Я имела в виду...

— Ладно, все это уже далеко зашло, — не выдержал мой отец. — Мы знаем, что ты написал эти письма, Джейк.

Я чуть не упал с кресла:

— Вы думаете что?! Да это даже не мой почерк!

Отец вынул из кармана письмо, то самое, которое ему оставила Эмма.

— Ты написал это, ведь так? Это написано той же рукой.

— Это тоже Эмма! Смотри, вот ее имя, прямо здесь!

Я хотел схватить письмо, но мой отец убрал руку с ним от меня подальше.

— Иногда нам хочется чего-то так сильно, что мы представляем, что это существует на самом деле, — заметила доктор Спэнджер.

— Вы думаете я — псих! — заорал я.

— Мы не используем данное слово в этом кабинете, — ответила доктор Спэнджер. — Пожалуйста, успокойся, Джейк.

— А как же штампы на конвертах? — спросил я, указывая на письма на столе Спэнджер. — Они пришли сюда из самого Лондона!

Мой отец вздохнул:

— У вас в школе были занятия по фотошопу в прошлом семестре, Джейки. Я может быть и стар, но я знаю, как легко подделать подобные вещи.

— А фотографии?! Их я тоже подделал?!

— Это твоего дедушки. Я уверен, что видел их раньше.

У меня уже кружилась голова. Я чувствовал себя выдохшимся и преданным, и ужасно смущенным. И тогда я перестал говорить вообще, потому что все, что я произносил, видимо, лишь убеждало их дальше, что я окончательно спятил.

Я сидел и кипел от возмущения, пока они разговаривали обо мне так, словно меня не было в комнате. Новый диагноз доктора Спэнджер гласил, что я страдаю от "полного разрыва с реальностью", и что эти "странные" были частью хорошо продуманной вселенной, полной вызванных бредом образов, которую я выстроил для себя, вкупе с моей вымышленной девушкой. Из-за того, что я очень умный, на протяжении нескольких недель мне удавалось обманным путем заставить всех думать, что я психически здоров, но письма доказывают, что мне еще далеко до излечения, и я даже могу представлять опасность для самого себя. Она порекомендовала отправить меня в "стационарное учреждение" для "реабилитации и наблюдения" со всей надлежащей в таких случаях поспешностью, что, как я понял, в переводе с психиатрского языка означало "психушка".

Они все уже спланировали.

— Это всего лишь на неделю или две, — заверил меня отец. — Это очень хорошее место, супер-дорогое. Думай об этом, как о небольшом отпуске.

— Я хочу свои письма.

Доктор Спэнджер засунула их обратно в папку.

— Прости, Джейк, — ответила она. — Мы думаем, будет лучше, если я оставлю их у себя.

— Вы солгали мне!

Я запрыгнул на стол и попытался выхватить их, но Спэнджер оказалась быстрее и отпрыгнула назад с папкой в руках. Мой отец закричал и схватил меня, а секундой позже в дверь ворвались двое моих дядей. Они ждали в коридоре все это время. Телохранители, на случай, если я попытаюсь сбежать.

Меня вывели на парковку и усадили в машину. Мои дяди должны были пожить с нами несколько дней, как, нервничая, объяснила мне мама, пока в клинике не освободится для меня место.