И вышел. Грэм Фергюссон ещё раз огляделся, бросил пару очищающих заклинаний, убирая паутину, и в некоторой растерянности покинул класс — последним.
2 Нереальное
Конечно, Джинни не могла так оставить то, что практически ничего не знала об инореальности. Она выросла в семье потомственных магов и считала, что уж магия-то её ничем не удивит! По крайней мере, в общем, в основном и в целом — о волшебстве она знала такое, о чём большинство полукровок и не догадывалось. Родители позаботились, чтобы не лезла, куда не нужно; мама так и вовсе летучемышиному сглазу научила — на всякий случай. Но ни слова о магии инореальности. Вообще ничего. Чувствовать, что она не знает чего-то такого важного... такого опасного... такого связанного с Томом — было очень неприятно. Должна знать больше! Но как?
Вряд ли об инореальности многим известно. И спрашивать напрямую бесполезно — с чего бы профессору Райсу лгать? Она и сама помнила свои вопросы подругам — через пять минут они забывали, о чём вообще шла речь. Почему не догадалась спросить Луну? Конечно же! Сегодня уже поздно, скоро отбой, но завтра...
С утра Джинни была не в себе. «Встала не с той ноги». Там и тут мерещился ухмыляющийся Том — вот уж кто точно знал об инореальности! Но Тома не расспросить. Была бы такая возможность — она б не согласилась. Том... нет, не думать о нём!
— Всё в порядке? Ты сама не своя с утра, — заботливо спросила Лорина, одна из соседок Джинни по комнате. Не то что бы Джинни с ней дружила — скорее Лорина дружила с ней. А Джинни делала вид, что делает то же самое. В конце концов, это было так просто!
— Голова болит, — отговорилась она.
— Сходи к Помфри перед уроками. У нас сдвоенная трансфигурация, я скажу профессору Макгонагалл...
— Не стоит, Лора, — Джинни поморщилась якобы от головной боли. — Ты же знаешь Помфри, опять заставит ночевать в больничном крыле... Лучше потерплю!
На завтраке она напряжённо вглядывалась в преподавательский стол, но никакого профессора Райса там не обнаружилось. Ну да, он же сказал — к концу года. Ей хотелось сейчас! Разобраться в этой иномагии и понять, что с ней сделал Том. «У вас всё нормально со здоровьем, мисс Уизли, просто лёгкое истощение», — сказала тогда мадам Помфри. Но она врач, а не иномаг!
После трансфигурации Джинни, постоянно оглядываясь — видения Тома больше не появлялись, но она постоянно боялась увидеть его снова, — поспешила к гостиной Рейвенкло. На полпути Луна сама вышла ей навстречу.
— Привет, Джин, — рассеянно улыбнулась она — и Джинни чувствовала, что эта рассеянность сейчас не обычная. — Ты слишком серьёзно думаешь. Мозгошмыги разбежались!
— Луна, пойдём! — она почти затащила подругу детства в ближайший пустой класс и заперла дверь на «коллопортус». — Расскажи мне всё, что знаешь об инореальности. Мне, правда, очень нужно!
— Ты слишком много об этом думаешь, — неожиданно серьёзно повторила Луна. — Если слишком много думать о нём — он станет настоящим.
— Что?! — Джинни вспомнила, как появился Том. Она ведь слышала те его слова, просто не могла двигаться: «Я впитывал её глубинные страхи, самые потаённые секреты и наливался жизненными соками, становился крепче, сильнее». Глубинные страхи! — Но ведь он умер! — воскликнула Джинни. — Дневник уничтожен!
— Я не знаю, о чём ты говоришь, Джинни, — невозмутимо сказала Луна. — Ты кого-то боишься так сильно, что ни на минуту не перестаёшь думать о нём. Чем больше мыслей, тем более настоящим он будет, — и раскрыла глаза так широко, что, казалось, они вот-вот вывалятся из орбит. — Он страшный. Не думай о нём, хорошо?
Джинни замерла. Чем больше думать, тем реальней будет Том? Так это не просто видения? Не думать. Не думать...
— А как не думать? — спросила Луну, не особо надеясь на ответ.
— Думай о мозгошмыгах, — Джинни вдруг осознала, что никогда раньше Луна не говорила серьёзно и спокойно так долго. — В детстве я слишком много думала о маме.
— Ох, Луна...
— Она возвращалась. Но она была не мамой. Страшная и всё время сердитая! Папа научил меня думать о мозгошмыгах, и не-мама ушла, — и вдруг поменяла тон. — У тебя на лбу целых два!
И прежде, чем Джинни опомнилась, Луна распахнула дверь (но... «коллопортус»?) и вышла из класса. Сама же Джинни представила, что мама Луны вдруг стала как Том. Значит, думать о мозгошмыгах? Луне же помогло...
Неделя пролетела незаметно. Четверо учеников, записавшихся на необычный предмет, встретились у того же кабинета. Стоило им войти — кабинет рывком изменился. Исчезли окна. Вместо свечей — факелы, горящие синим. Дверь массивная, металлическая — и закрытая. Вместо светлого камня внутренней отделки Хогвартса — потемневший, потрескавшийся от времени. Не изменились разве что парты, зато вместо учительского стола возникла дубовая кафедра, за которой и стоял Этан Райс.
— Добрый вечер. Не стойте, рассаживайтесь, — легонько улыбнулся Райс. — Я немного изменил обстановку на более фундаментальную и старинную. В соответствии с вашими успехами: тридцать баллов Гриффиндору, Рейвенкло и Хаффлпаффу. Мистер Даффи, я всё понимаю, но меня интересовала ваша выдержка, а не смекалка. Некоторые знания опаснее большинства заклинаний, — он перевёл взгляд на Джинни. — Некоторые знания могут применяться неосознанно. Вы хорошо справились, мисс Уизли, но отвлечение — это не самый лучший метод. Позже мы разберёмся с вашей проблемой — как и с проблемой мисс Лавгуд.
— Позже — это когда, сэр? — немедленно спросила Джинни.
— Всему своё время, — блуждающая улыбка стала чуть шире. — Сегодня мы поговорим о нереальном. Что такое — нереальное? Я прошу не определения, чёткого определения не существует. Всего лишь примеры. Мистер Фергюссон?
— Э-э-э... видения? Сны? — с запинкой ответил тот.
— Да, видения и сны не являются полностью реальными. Сны заключены в глубинах нашего разума, видения же скользят по его поверхности, но и то, и другое может быть частью иномагии. Мистер Даффи?
— Призраки, призрачные существа и отражения в зеркале, — чётко ответил он.
— Да, конечно, призраки, — кивнул профессор Райс. — Это то нереальное, с которым мы сталкиваемся вовне себя. Существа без плоти испокон веков были объектом изучения волшебников — ведь они сохраняют некоторые возможности воздействия на материальный мир, но почти недосягаемы для классической магии. Именно так поступают настоящие иномаги — действуют, сохраняя дистанцию, оставаясь неуязвимыми. Запишите третье правило моей дисциплины: «никогда не приближайтесь более необходимого; некоторые вещи безопасней разглядывать издали». Записали? Чудесно, чудесно. Есть ли примеры у вас, мисс Уизли?
— Воспоминания, — она вложила в слово особый смысл.
— Да, разумеется, память, живая память, — Райс прикрыл глаза, будто что-то припоминая. — Воспоминания, прошлое — это очень богатая сфера. Знаете ли вы о заклинании Патронуса? О, ну конечно, в прошлом году школу «охраняли» дементоры, — профессор поморщился. — Конечно, вы знаете о нём. Патронус вызывается светлыми воспоминаниями, неважно, истинными или выдуманными. Представлениями — так будет точнее. Обычно человек чётче представляет то, что уже произошло, эмоции произошедшего будут более яркими, настоящими — это-то и используют чары Патронуса. Дементоры — в своём роде призраки, но их призрачность довольно мала. Её хватает, чтобы сделать дементора уязвимым против патронуса, простого заклинания на стыке магии и иномагии — но всё равно слишком мало, чтобы патронус мог его уничтожить. Прошу прощения за то, что отвлёкся от те... да, мисс Уизли?
— Как убить дементора, сэр? — спросила она.
— Другим заклинанием на стыке классики и иномагии, — склонил голову профессор. — Таких заклятий не так много, обычно они весьма могущественны и требуют особого искусства. Самое известное и самое опасное из них — так называемое проклятое, адское пламя. Ни в коем случае не пробуйте применять такую магию! Только волшебник, достигший мастерства и в классике, и в иномагии, чётко сознающий, что он делает и как, может удержать такие подобные чары под контролем. Иначе они могут убить и его самого, и всех окружающих, — Райс невесело усмехнулся. — Дементоров, возможно, тоже, но стоит ли жизнь мага существования пары тёмных тварей? Больше вопросов нет? Замечательно. Вернёмся к теме нереального. Какие примеры приведёте вы, мисс Лавгуд?
— Мечты, надежды, — улыбнулась девочка. — Желания, образы и мысли.
— Да, — долгий взгляд — Луна и не вздрогнула, продолжая смотреть куда-то сквозь преподавателя. — Нечто, связывающее наш внутренний мир и мир внешний. Просто информация не значит ничего. Просто эмоции тоже ни на что не влияют. Но если одно связано с другим в разуме волшебника или имеющего особый талант... Записывайте. Любое иномагическое явление возникает, когда нечто реальное связывается с помощью некоей силы с нереальным. Например, пророчество — это связь образа будущего с провидцем. Призрак — это связь отпечатка, тени, отражения души с чем-то в земном мире. Это место, — он обвёл рукой преображённый кабинет, — возникло из связи между двумя, скажем так, планами нашего мира — оба они в равной мере реальны для самих себя, но нереальны друг для друга... но мы не будем пока что углубляться в столь сложные материи. Мы перейдём к конкретике. Итак, любое инореальное явление есть связь реального и нереального. Что будет, если эта связь разорвётся?
— Явление пропадёт? — предположил Энтони.
— Очень хорошо, мистер Даффи, — кивнул профессор. — Да, для реального мира явление пропадёт. Оно не обязательно исчезнет совсем. Достаточно... сильный объект склонен цепляться хоть за что-то, — он перевёл взгляд на Джинни, и та замерла, осознавая. Затем он посмотрел на невозмутимую Луну. — Особенно это опасно для нас, иномагов. Мы стоим на границе реального и нереального, переходя её в обе стороны, мы, в определённом смысле... ближе. За нас проще зацепиться. Именно поэтому мы должны быть осторожны с любой инореальностью. Каково правило номер три?
— Рассматривать издали, находясь в безопасности, — без промедления ответил Энтони.
— Кому, как не вам, знать это, мистер Даффи, — хмыкнул Райс. — Мы должны остерегаться. Держать свой разум, — он коснулся палочкой лба, — и своё сердце, — коснулся ею же груди, — закрытыми для инореальности. А иногда — закрытыми вообще. Ведь как звучит правило номер один?
— Некоторые вещи не такие, какими кажутся, — ответила Джинни. — Вы покажете нам, как отличать опасное?
— Насколько это возможно, мисс Уизли. Идеального метода нет, и каждый из вас выберет самый подходящий. Итак, самую суть нереального мы рассмотрели. Теперь немного определений. У всякого нереального есть то, что называется сущностью. Это центр, ядро, суть, то, что выражает его индивидуальность... Для призрака сущность — отпечаток души. Для дементора — злой дух. Для пророчества — образ будущего. Кроме того, у всякого нереального есть форма, проявление. У призрака — призрачное тело. У дементора — его полуматериальное обличье, скажу вам, очень... уродливое, — поморщился профессор. — У пророчества это слова или видение. Обычно форма напрямую касается сущности, но помним о правиле номер один: некоторые вещи не такие, какими кажутся. Сущность — это основа любого инореального, форма — его проявление... Есть ещё один аспект.
Связь. Как я говорил раньше, чтобы нереальное стало инореальным, нужна связь, скреплённая некоей силой. Часто это магия, но не всегда. А на другой стороне связи находится крайне важная для нас вещь — якорь. Та вещь, тот объект, то явление, за которое цепляется нереальное, чтобы его сущность обретала форму в реальном. Для призрачного существа якорем является место смерти. В одних случаях, призраки не могут удаляться от него далеко, в других — могут улетать хоть на тысячи миль, но якорь есть всегда. Разрушь якорь — призрак сгинет. В редких случаях призраки могут менять свой якорь. А в самых редких якорем является какой-то предмет, — Джинни вздрогнула, — человек или даже положение дел! Конечно, разрушение якоря — не единственный способ уничтожить призрака, но наиболее надёжный. Что касается пророчества, то якорем является сам пророк, а также все объекты, участвующие в нём. Уничтожить пророчество значительно сложнее, чем призрака. Дементор... — Райс нахмурился. — К сожалению, якорь дементора и даже его связь маги нащупать так и не смогли, иначе их бы давно уничтожили. Сейчас усилия министерских магов инореальности сосредоточены на том, чтобы сделать Азкабан якорем этих тварей. Тогда мы смогли бы его разрушить — и выгнать дементоров из нашей реальности.
А теперь самое главное. Каждый человек есть связь разума, души и материального тела, нереального и реального, и наша сущность — это душа, наша форма — это разум, а наш якорь — это тело. Такая система очень надёжна, её достаточно для простых людей, даже волшебников, чтобы не исчезнуть в стране видений и грёз. Но мы — иномаги. Иногда мы будем делать нереальными наши тела. Иногда нереальное будет рвать связь между нашим телом и душой, менять нашу форму, наш разум и внутренний мир. Нам нужен дополнительный якорь, и лучше — не один. Естественным якорем могла бы стать палочка — но мы будем брать её с собой в путешествиях в неведомое.
Итак, на следующую неделю у меня есть важное задание для каждого из вас. Выберите якорь. Это должен быть материальный предмет, не связанный с нереальным сам по себе, возможно, немаленький, но — долговечный, надёжный и прочный. Вы не должны всё время носить его собой, но всё равно будете часто рядом с ним бывать, создавая и укрепляя связь с реальностью. Якорь будет тем, за что вы ухватитесь в самых опасных ситуациях, то, к чему будете сбегать от злых духов, кошмаров и сущностей той стороны. Если вы заблудитесь, он будет вашим маяком, если вы устанете, он даст вам силу, если вы захотите уйти в иное, то оттолкнётесь от него. Но постарайтесь не выбирать якорем что-то вроде Хогвартса, — улыбнулся профессор. — Такой масштабный якорь подойдёт мне, но не вам. Не воспринимайте этот выбор как окончательный. Однако некоторые ученические якоря служат магу всю жизнь верой и правдой. Думайте и выбирайте. На этом урок закончен. Прошу!
Кабинет рывком вернулся в первоначальное запущенное состояние. Ученики потянулись на выход, но Райс окликнул последнюю из них:
— Мисс Лавгуд!
— Профессор? — остановилась и обернулась она.
— Подойдите ближе. Очень интересно, — он пристально рассматривал её, а Луна не показала и тени беспокойства. — Очень необычно. Вы знаете, мисс Лавгуд, что являетесь почти идеальным иномагом?
— Да, сэр, — её взгляд сфокусировался на его лице. — Отец говорил мне.
— Это очень опасный талант, — аккуратно сказал профессор. — Опасный для вас больше, чем для окружающих. Что вы делаете, чтобы... остаться здесь?
— Якорь, — Луна коснулась серёжки-редиски на ухе. — Якорь, — коснулась ожерелья из пробок, — И ещё два.
— Замечательно, — одобрил профессор. — Ещё?
— Не смотрю на людей, — её взгляд глаза снова стали затуманенными, фокусируясь далеко за профессором. — Смотрю на мозгошмыгов.
