Не радовал и холоэкран, настроенный на трансляцию новостных каналов. И года не прошло с момента окончания войны с Империей Ррыш, а Конфедерация уже трещала по швам и разваливалась на части. Майка это особенно не удивляло: населённые людьми колониальные миры сумела объединить только война, и естественно, что с её окончанием шаткое сотрудничество тоже получало своё логическое завершение.

Мало кто хотел признавать это вслух, но война с рысями (как прозвали ррышанцев за сходство с семейством кошачьих и созвучие слов) спасла человечество от междоусобных войн.

Вопреки мечтам фантастов докосмической эпохи, человечество двигалось лишь по пути прогресса технического, по большей части игнорируя морально-этическую сторону развития. Люди не спешили уничтожать границы между государствами, прекращать кровопролитные войны и превращаться в расу мудрых и мирных исследователей, несущих свет цивилизации во все уголки необъятной вселенной. Вместо этого человечество потрошило труп убитой ими матушки-Земли, вытаскивало из недр последние крохи ресурсов и делало вид, что не замечают стремительно приближающейся экологической катастрофы.

"Смутное столетие", как назвали историки череду разразившихся в двадцать первом веке конфликтов, могло бы поставить жирную точку на истории человечества, если бы не три ключевых прорыва в науке, последовавших один за другим в течении неполных четырёх десятилетий: русские изобрели альтернативный источник энергии, мощность которого позволила говорить об относительно недорогих космических перелётах, а японская корпорация "Мираи", которой как раз не хватало подходящего источника энергии, завершила работы по технологиям терроформирования.

За какие-то три десятка лет по всей Солнечной системе были построены космические станции, возведены города под куполами, созданы многочисленные исследовательские центры, на одном из которых и было сделано третье, решающее открытие. Благодаря исследованиям китайского физика Цянь Сюэсеня, люди открыли пронизывающую галактику сеть пространственно-временных туннелей.

Детали этого открытия были понятны только особо мозговитым физикам, но его суть сводилась к достаточно простой и ясной идее. Существовали аномальные зоны, позволявшие мгновенно переместиться из точки А в точку Б. Точки эти были статичны и напоминали червоточины: войдёшь с одного конца яблока и в то же мгновение выйдешь из другого. Существовала даже бредовая теория о том, что хаотично расположенные "ходы с изнанки пространства" — не случайные аномалии, а в самом что ни есть прямом смысле червоточины, оставленные неведомыми живыми существами, обитающими в космосе. Теория, столь же бредовая, сколь и недоказуемая, годилась разве что для комиксов, но у Майка леденела кровь при мысли о таких вот космических "червячках". В конце-концов, сто лет назад и в говорящих кошаков никто не верил.

Но первым колонистам было наплевать на природу происхождения ПВ-туннелей. Едва первые исследователи благополучно вернулись и сообщили о множестве звёздных систем с пригодными и условно-пригодными для жизни планетами, как все государства начали поспешное строительство разведывательных и колониальных судов. Разведчики искали новые ПВ-туннели, отмечали их маяками, перемещались случайным образом и составляли первые, очень примитивные, карты ПВ-туннелей. По следам исследователей двигались уже колониальные суда с первыми переселенцами, поспешно занимая пригодные для жизни планеты. Опасаясь конкуренции, многие уничтожали маяки, окутывали навигационные данные паутиной секретности. Результатом подобных действий были целые системы, заселённые потомками одного народа, или подвластные одной корпорации. Ярким примером был Красный Дракон. Образовавшийся в двадцатом веке союз Китая, Кореи, Индии и Вьетнама вопреки прогнозам так и не распался, колонизировав в общей сложности четыре планеты. Не стоило забывать и о Дагомее, заселённой потомками африканских племён, и о Новой Руси, занятой радикально настроенными представителями славянских народов.

Не всегда процесс колонизации шёл гладко. В результате аварий, крушений, неисправностей маяков и чёрт знает каких ещё сбоев, связь с частью новых колоний была утеряна. Отрезанные от Земли, они погибали, или начинали двигаться по собственным, зачастую весьма причудливым, путям развития. И по сей день исследователи натыкаются то на остовы колониальных кораблей, то на развалины и останки, а то и на вполне живых, нередко агрессивных, соплеменников.

В результате, человечество не только не объединилось в один народ, а ещё и породило новые. С момента начала колониальной эпохи расплодилось и окрепло множество новых религий, народностей и государств. Самые крупные из них — Земная Федерация, собравшая в себя ближайшие к прародине планеты, соединённые ПВ-туннелями. Принадлежали они в основном интернациональным корпорациям, составившим первую волну колонизации. Коммунистический Красный Дракон к настоящему времени насчитывал четыре полностью заселённые планеты, следующим шёл Четвертый Рейх, который мог похвалиться тремя мирами. Самым пёстрым политическим образованием на современной карте мира являлся, без сомнения, Альянс Независимых Миров, за свою этническую и культурную пестроту прозванный Узором.

Вся эта компашка то и дело грызлась (в основном вокруг независимых миров и ресурсов на безжизненных планетах и в поясах астероидов) на протяжении нескольких столетий, менялись политические контуры на звёздных картах, минуло три космических войны и дело шло к четвёртой, когда появились коты.

В силу своего территориального расположения, Узору и Рейху достались билеты в первый ряд. Первыми на помощь к ним пришёл Красный Дракон, затративший на сборы и мобилизацию неполных две недели. При всех минусах у этого полутоталитарного режима были и неоспоримые достоинства, одним из которых была скорость принятия решений. Вождь сказал, партия одобрила и движение началось. Это в Земной Федерации Сенат еще долго совещался и рядился, высчитывала выгоды и убытки, пока ррышанцы не смели силы, охранявшие один из ПВ-туннелей, и не высадились на одну из федеративных планет. Едва запахло жареным, Сенат в два счёта одобрил и подписал Хартию Конфедерации Человечества, созданной для противостояния новому врагу.

Через два года после своего создания Конфедерация представляла собой союз всех известных человеческих миров, а теперь, спустя год после окончания войны, этот колосс агонизировал и умирал. Узор, недовольный массовой демобилизацией, заявил о своём выходе из состава Конфедерации. Чёрт побери, Майк хорошо их понимал. Первыми под удар попадут именно независимые миры, большая часть которых находилась близко к границе с Империей. У них, в отличие от Земной Федерации, не будет времени на мобилизацию распущенной по домам армии.

По домам... Майк горько хмыкнул и придвинул к себе тарелку с рыбой. У многих не было никаких домов, не было работы, не было гражданской профессии, а безуспешные их поиски оканчивались, зачастую, на дне бутылки. Если так пойдёт и дальше, то лет через пять некого будет мобилизовать. Много ли останется тех, кто не спился, не сдох с голодухи, или на каторге, загремев туда после отчаянной попытки заработать нелегально? Судя по тому, что он, Спиллейн, видит сейчас вокруг — недостаточно.

Майк добил рыбу и, лениво прихлёбывая отвратный кофе, уже всерьёз принялся обдумывать идею эмиграции куда-нибудь к фермерам — к примеру, на ту же Новую Юту к мормонам, или на Теночтитлан — тщательно взвешивая все "за" и "против".

В этот момент к нему за столик подсел еще один такой же неудачник — отставной энсин Флота Грег Бауэр, с которым Майк свел знакомство в первый день своей — и, как выяснилось в процессе, Бауэра тоже — гражданской жизни. Тогда они душевно надрались до положения риз, после чего нестерпимый зуд в пятых точках повлек собутыльников на поиски приключений, заведя сначала на митинг в поддержку президента, а уже оттуда — в полицейский участок, где утром, глядя в их похмельные глаза, вежливый "бобби" объяснил, что на гражданке — увы — нельзя взять и просто так двинуть в морду шпаку только за то, что он тебя "сапогом тупорылым" обозвал. При этом "бобби" невольно потирал явно протезированную руку и виновато улыбался.

— Че скис? — вместо приветствия поинтересовался Грег, набрасываясь на свою яичницу с беконом.

— А то ты не в курсах, — фыркнул Майк, наблюдая, как его товарищ орудует вилкой. — Абзац с работой, хрен куда берут, мать их... Веришь, в охрану даже не воткнёшься!

— А хрена тут "веришь", — вздохнул Бауэр, — сам такой. Весь этот гребаный гадюшник уже облазил, а в любой, даже самой задрипанной мастерской мест, падла, нет!

В отличии от Спиллейна, Грег был механиком, и механиком отличным, что не помешало Адмиралтейству отвесить ему пинка под зад во время кастрации Вооруженных Сил и Космофлота. А теперь Бауэр мотался по всему Британскому сектору, пытаясь найти себе работу, но все было тщетно — куда бы он не сунулся, в какую бы дыру не залез, везде все было занято.

— В Русский сектор теперь хочу податься, — поделился Грег. — В этот их Нерезиновый город.

— Куда? — чуть не поперхнулся кофе Майк, услышав столь оригинальное название. — Чё ещё за Нерезиновый город?

— Ну, это они так свою столицу называют, точнее одну из двух — Москву, — пояснил Грег. — И не спрашивай, почему — я сам не знаю. Вроде как в шутку, еще века так с двадцать первого, чтоли... — он вернулся к своей яичнице.

— А у них, у русских, чё — ещё и столиц две? — искренне удивился Майк. — Нафига? Типа чтоб кошаки не догадались?

— Две, — с набитым ртом подтвердил Грег. — Ща, погодь... — он проглотил прожеванное, запил кофе и продолжил. — Санкт-Петербург, где-то там на их севере, они поэтому так и говорят — Северная столица. Нерезиновый город и Северная столица, вот так вот.

— Не, погодь заливать — я был в Санкт-Петербурге, это у янкесов! У нас там учебка была! — возмутился Майк. — Там еще этот их, как его, герой детский, книжка про него, ну, в школе, помню, проходили, в классике... — он наморщил лоб, старательно вспоминая имя персонажа детской книги. — А, во, вспомнил — Том, мать его, Сойер!

— Да нифига, — Грег мотнул головой, включил терминал Инфосети, вмонтированный в стол, набрал запрос и развернул монитор Майку. — Во, зырь сам — Санкт-Петербург, Россия. Множество музеев, в том числе и знаменитый Эрмитаж. Понял? Эх ты, Том-чтоб-тебя-Сойер.

— Ну да хрен с ним, с Сойером этим, — отмахнулся Майк. — И Санкт-Петербург этот тоже в задницу. Ты вот что мне лучше скажи — а что ты в Москве этой, Нерезиновой, забыл? Чё, бабла дофига, взад-вперед кататься?

— Да вроде как там работа есть по специальности, — поделился Грег. — Я, собственно, чё думаю: а давай на пару дёрнем, а? Задолбало тут от моря погоды ждать, а так хоть проветримся, благо по баблу недорого выходит. Ты как, а? — он выжидательно уставился, глядя на задумавшегося товарища.

А думать Майку было о чём. В принципе, Бауэр предлагал дело, а то от череды неудач и скитаний по коридорам-улицам улья у Спиллейна уже начала развиваться стойкая депрессия. Только вот тратить деньги на дорогу, а потом еще и на жильё, да ещё и есть-пить что-то надо, и хрен знает, что там с ценами в этом горде-не-из-резины. Хотя...

— Да поехали! — решительно махнул рукой Майк. Грег обрадованно улыбнулся:

— Зашибись! А то одному так в лом ехать было...

Глава 3

Сложно сказать, что вдохновило оставшегося безымянным чиновника во время очередной реформы переименовать все учебные заведения военного профиля в Академии. Сомнительно, что сей воитель параграфов и штампов был большим фанатом Платона. Скорее, ему импонировал Прокруст и, в очередной раз потерявшись в десятках разнообразных названий, оставшихся с тех далёких времён, когда на Земле было множество государств, он решил проблему радикально. Училища и институты сменили вывески, и всех — от лётчиков до полицейских — выпускали исключительно Академии. Естественно, каждая из Академий считала себя лучшей в своей области, ссылаясь на богатую историю и внушительный список прекрасно показавших себя выпускников. Сами выпускники традиционно спорили, чья альма-матер круче, но в одном сходились все без исключения: самой закрытой и овеянной ореолом противоречивых мифов была Цетральная Федеральная Академия Службы Безопасности Земной Федерации.

За скучным казённым названием и непроизносимой аббревиатурой скрывалось весьма своеобразное учебное заведение. Каких только слухов, правдивых и нет, не ходило о скромном комплексе зданий в пригороде Осло. Шептались, что занятия там длятся по десять-двенадцать часов в сутки (что было правдой), что еду будущих безопасников притравливали, вырабатывая невосприимчивость к ядам (ложь), что им в тела вживлялись следящие и подслушивающие импланты (ложь), что в зубы им помещали капсулы со смертельной дозой яда (ложь, противоречащая слуху о невосприимчивости к ядам), что они на занятиях пытают и убивают людей... Последнее, к слову, было правдой.

Безопасники эти слухи не опровергали, а некоторые распускали сами — кто для развлечения, а кто для пользы дела — ведь чем меньше о тебе известно, тем больше козырей у тебя в рукаве. Сами курсанты в первый год обучения ходили, высоко задрав нос от осознания собственной важности, а к последнему, шестому году, предпочитали отмалчиваться и на вопрос "где учишься" отвечали сдержанно и обтекаемо — "в военной академии". А курсантов выпускного курса и вовсе отличала печать тревоги на лицах.

До выпускных экзаменов оставалось всего ничего — полтора месяца, и выпускники ощутимо нервничали. Ещё бы, пройти при поступлении конкурс — полторы сотни желающих на место, оттрубить шесть лет интенсивного обучения и срезаться на выпуске.

— Я слышал, — таинственным шёпотом поведал Манмохан Десаи, делая страшные глаза, — что сдаёт только половина. А не сдавших выносят вперёд ногами!

Далёкие предки смуглолицего кадета Десаи жили в древнем государстве Индия, славном... Собственно, чем оно было славно, Джессика Линч, его сокурсница, понятия не имела. Изучение истории наводило на неё жуткую тоску. Чего толку копаться в грязном белье тысячелетней давности? Особенно если учесть, как много раз эту самую историю переписывали. Строго говоря, сам Манмохан знал об Индии немногим больше Линч.

Уроженец Новой Канады (первые колонисты пылали необъяснимой любовью к старым географическим названиям с этой убогой приставкой), многонациональной планеты, Десаи был скорее гражданином мира и его знания о народе-прародителе ограничивались экскурсом в религию, кулинарию и отдельные традиции, прошедшие через века.

— Угу, — поддакнул Анатолий Ильин, самый старший курсант в их группе. Ильин поступил в Академию уже после армии и был единственным, имевшим боевой опыт. — А ноги эти раздвинуты, и кол из задницы торчит. Осиновый, с рукояткой из кости девственницы, с клеймом качества, девственность подтверждающим. И глаза у бедолаг выпученные-выпученные и очень-очень удивленные. Слышь, брамин фигов, хватит тоскливо мычать, и без твоих сокращений треморно.