Веревки, которыми мы с Мышком были привязаны друг к другу, давали определенный простор для движений, и пусть руки за спиной, мышцы ноют от изматывающей неподвижности, а затылок то и дело бьется о чугунную голову лучника — кисти рук свободны. Правая ладонь, пробитая еще Варином, с трудом нащупала толстую веревку — можно было бы попробовать и левой, но добраться до веревки, стягивающей руки было непросто, а я не настолько левша, чтобы рисковать. Прихватив веревку большим и указательным пальцем, поневоле прижал руку к телу соседа. Тот даже не вздрогнул, только спина напряглась. А дальше память услужливо подбросила воспоминание — меч, плавящийся в руке офицера, пробивший вот эту же ладонь, но так и не добравшийся до сердца.

Жар опалил пальцы, я зашипел от неожиданно острой боли, но дуть на ожоги некогда — надо было тушить занявшуюся веревку. Драная куртка Мышка — единственное место, до которого я смог дотянуться, а шипение лучника подсказало мне, что куртка далеко не везде прикрывала тело.

Веревка не спешила отпускать свои тесные объятия, пришлось шептать лучнику:

— Помоги...

Я не успел пояснить, что я от него хочу, Мышок сам потянул локти к себе, опершись о мою спину. Железными буграми пошли плечи и руки лучника — он хоть и не такой силач, как Красный Кулак, но всю жизнь натягивать тетиву тоже занятие не из легких. Оглушительным треском ответила на его усилия лопнувшая веревка, и мы затаились. Сто ударов пульса. Еще сто — больше ждать нельзя.

Я тихо освободил руки и зажал обожженными пальцами веревку, стягивающую нас в районе пояса. Только в этот раз я видел, что делал, чувствовал все и смог справиться без последствий. Ну не считать же последствиями прокушенную от боли щеку и тонкий ручеек крови, вновь заструившийся из носа. Некогда вытирать, останавливать, а булькать кровью и шмыгать носом — нельзя, поэтому я стал дышать ртом, сквозь плотно сжатые зубы. Со странным злорадством ощущая, как кровь течет по губам, по подбородку, по шее и стекает за расстегнутый воротник. Мышок, слегка засуетившись, стал стягивать обрывки веревки.

— Тише...

Это даже не начало, суетиться опасно, а медлить некогда — скоро смена часовых, а новые стражники обязательно пройдут и осмотрят пленников. Значит, те двое Рорка, что молча греются у костра, должны умереть раньше, чем сменятся, причем сделать это тихо. Попросить их загнуться, что ли?

— Мыш, часовые должны умереть. Я попробую сам, но будь готов — скорее всего понадобится помощь.

Я не стал пояснять. Любые пояснения сейчас — лишний шум и потраченное время, а лучник успел доказать, что способен принимать правильные решения. Тихий шелест слов за спиной:

— Понял.

Вот и ладно. А что понял и, главное, правильно ли понял, это уже неважно. Это в прошлом мире я жил по известному принципу "хочешь сделать хорошо — сделай сам". Мир изменился и в одиночку я могу сделать только одно — сдохнуть, и то не факт, что получится. Я чуть повернул голову в сторону костра, походя мазнул взглядом по двум сидящим фигурам Тхонга, нащупал пульсирующие оранжевые линии в их груди и рванул на себя. Я не стал тратить время, готовиться и собираться с силами. Если прыгать в омут, то сразу и с песней. Я никогда не пробовал атаковать сразу двоих. И бороться сразу с двумя не пробовал, тем более, находясь в таком жалком состоянии, но мне некогда было экспериментировать. И страшиться поздно. И сомневаться в успехе. Как всегда, или — или. Когда рассчитывать можно только на свои скромные силы, уходящие, как вода в сухой песок.

Я рванул, сдавил нити, стиснув зубы, подавшись вперед всем телом так, словно это могло хоть чем-то помочь. Я шел в последний бой, не оставив путей к отступлению. Это в голливудских сценариях всегда есть план "Б", здесь запасных вариантов не было, ни одного. Потому что если вскрикнет хоть кто-то — все пропало. Если я потеряю сознание раньше, чем умрет последний, — все пропало. Но я надеялся, что выдержу, и никто не вскрикнет. Мир плыл перед глазами, земля кружилась, слух ловил отголоски чьего-то хрипа. Кто хрипел? Рорка? Я? Мышок, чья спина внезапно перестала быть мне опорой? Нити чужих жизней вспухли канатами, но не спешили разорваться, чтобы подарить мне облегчение.

А потом земля рванулась наверх, небо упало под ноги, сверху обрушилась кромешная тьма, а все проблемы мира растворились в безвременье...

...

Мер То, стоя в стременах рассматривал могучие белокаменные стены крепости. Вот он какой, Куаран. Город — легенда. Город — мечта. Хотелось подъехать ближе и прикоснуться ладонью к шероховатому камню, чтобы лучше прочувствовать величие момента до того, как воины Клана Заката обрушат стены и сравняют их с землей. Но нельзя. Здесь — нельзя. Шарги храбрецы, а не безумцы.

Широкие ноздри трепетали, стараясь уловить малейшие запахи этого заветного места. Запахи падающих снежинок, еще не застывшей реки, умирающей травы под ногами, многовековой кладки. И страха. Особенно — страха. Этот аромат Мер То искал больше других. И не находил. Словно один вид легендарных укреплений убивал страх защитников, заставляя смело смотреть на подступающий к стенам прибой. Десятки тысяч Рорка наконец-то дошли до Великой Бабочки Востока. Воины Юга, мира палящего солнца, все-таки пришли на север. Через горы, болота и реки, по руинам городов и крепостей, по костям врагов. Чтобы вкусить мести и принести смерть. Десятки тысяч глаз жадно рассматривали крутые стены и высокие башни, хорошо различимые дворцы и минареты. Десятки тысяч рук до боли сжимали рукояти кривых клинков.

Лучи заходящего светила отражались в белом камне, в зеркальных крышах и били прямо в глаза, принося боль и мешая смотреть. Но Мер То даже не сощурился — не воинам юга бояться укусов северного солнца. Вождь Клана Заката знал, что к этому отраженному свету ему придется привыкать, потому что взять город сразу не выйдет. Любой прибой разобьется об эти стены и опадет пеной трупов, так и не проломив камня.

Тысячу лет считалось, что Куаран неприступен. И Мер То Карраш кивал в такт своим мыслям. Строители этих стен были великими мастерами, но они не боги. Не все можно построить, но все, что построено, можно разрушить, нужно только найти способ. Всего лишь.

— Вождь, гонец от Хува, — сотник тафуров подошел незаметно, и, дождавшись кивка Мер То, продолжил. — Табархан снял воинов с осады и движется сюда. Только Хува говорит, что оставшийся под стенами Шести башен сброд не то что взять крепость, но даже удержать Алифи в ней не сможет...

— Это неважно. Пусть безопасность дороги домой беспокоит других. Тех, кто мечтает о теплой постели, а не о горле Алифи. Здесь наша цель, и здесь наша битва.

...

— Милорд, нам есть о чем поговорить, — барр Геррик был как всегда вежлив, ироничная улыбка привычно бежала по тонким губам. — Как Вы себя чувствуете сегодня?

Хрустальный Родник чувствовал себя преотвратно, хуже чем вчера и намного хуже, чем пару дней назад, но обсуждать свое здоровье с этим вечно улыбающимся лаорцем Владыка не собирался.

— Ты именно это решил обсудить со мной, заботливый наш? Ты спрашиваешь о моем здоровье чаще, чем твой лекарь замешивает настойки. Он, кстати, со мной немногословен, так что я у тебя должен спрашивать, как там мое здоровье?

Улыбка Геррика растянулась еще шире, уколы Энгелара не портили лаорцу настроения.

— Я восхищен, милорд. Нет, правда. Судя по тому, что мне рассказывал доктор, Вы должны выть на луну или скулить в подушку. Я рад, что это не так. Что ж, раз чувствуете Вы себя неплохо, начнем?

Энгелар оперся на высохшие до костей руки и с хрипом подтянул тело повыше. Сам. Волна боли прокатилась по телу, лишая спокойствия. Энгелар выждал мгновение и сделал еще одно движение. Сам. А потом, привычно откинувшись на высокие подушки, ответил:

— Ты ж иначе все равно не отстанешь?

— Нет, конечно, — пожал плечами Геррик. — Я и так не отстану, милорд, Вы же...

Закончить фразу советник не успел, хриплый голос Владыки Куарана прервал его на половине слова:

— Начинай.

— Конечно, как скажете, милорд, — полупоклон был почти настоящим, не всякий опытный придворный заметил бы в нем насмешку. Но даже сквозь призму боли Энгелар увидел достаточно. — Я послал ястреба в Куаран, милорд. Сегодня он вернулся и принес новости. Шарги вышли к Вашей Столице, осада началась. Пока еще свободен путь по реке, но и это ненадолго. Я посчитал необходимым передать Римолу весть. Кстати, я Вас поздравляю, милорд.

Вновь полупоклон, только теперь уж совсем саркастичный. Но не воевать же с проклятым лаорцем, когда твой город ожидает штурма?

— Поздравляешь c чем?

— С рождением. Или воскрешением, это смотря с какой стороны поглядеть. Я должен Вам сообщить, что Вы официально живы, милорд. Сомневаюсь, конечно, что Ваш Мастер битвы поверит мне сразу на слово, но я подстраховался. Написал письмо и поставил на нем Вашу личную печать. Вы же не против?

То, что личная печать оказалась у Геррика, Энгелара не удивило — это не тот Алифи, чтобы упустить такую деталь.

— Да пользуйся, конечно. Пока я не спрошу. А я спрошу, Геррик. За все спрошу.

— Вот и хорошо, договорились, милорд. А теперь и вторая новость, она будет Вам особенно любопытна. Я связался с Вашими карающими и назначил им встречу здесь. Так что нам придется задержаться в этой дыре чуть подольше.

В небольшой форт, перекрывший дорогу к Аюр, кортеж въехал еще два дня назад и, похоже, остановился надолго. Сначала по причине неважного самочувствия Владыки и беспокойства лекарей. Теперь еще — в ожидании карающих.

— Вам передавали приветствия и пожелания выздоровления. Бравин — кажется, так зовут Вашего Мастера заклинаний? И Ллакур.

Энгелар скривился. Вряд ли Геррику имена приснились или какой пророк наплел, а значит, карающие едут сюда и вытаскивать своего Владыку силой не собираются. Не то, чтобы это было плохо — Лаорисс один из немногих, если не единственный сейчас союзник, но почему-то Энгелар с сожалением услышал эту новость. Может, потому что ядовитый кинжал лучше держать в широком рукаве, а не выложенным на стол?

— Это все?

— Почти, милорд. Вас, может быть, удивит, но я веду переписку с Вашей дочерью. И у меня есть для Вас сюрприз, милорд. Письмо. Вам. От леди Итланы. Я смог Вас удивить?

Энгелар тихо закрыл глаза, черты изможденного лица впервые за долгое время смягчились. Ни вдоха. Ни выдоха. Ни движения. Глиняная фигура, а не живой Алифи. Герррик с внезапно екнувшим сердцем вглядывался в замершего Владыку.

— Милорд?

Тишина. Ни вдоха. Ни выдоха. Расслабленные руки откинуты на край постели. Лаорец коснулся холодной ладони Владыки и встретил внезапно распахнувшиеся глаза.

— Ты понимаешь, Геррик, что если это шутка или ложь, то ты дорого заплатишь? — хриплый голос был необычно ровным и пустым. Куда-то пропали надрыв и обреченность.

— Фу, напугали Вы меня, милорд. Вы уж не умирайте раньше времени, а то самое интересное пропустите. Я ведь не договорил. Она жива, не все так плохо, ну да Вы сами прочтете. Просто сейчас пора поговорить о цене. Планы мы обсудим позже, когда прибудут Ваши друзья, а вот цену определим сейчас.

— Цену чего, Геррик?

— Цену нашей помощи, — пожалуй, впервые голос лаорца потерял ироничные ноты. — Если вы не заметили, Лаора единственная, кто оказывает помощь Куарану. Но этого мало, у нас есть план. Впрочем, я о нем уже упоминал. Мы надеемся, что он поможет снять осаду и спасти Ваш город. Но всему есть цена.

Энгелар равнодушно посмотрел на советника и ответил:

— Цена — жизнь Алифи. В Куаране. И в Лаоре. Если падет моя Столица, падет и ваша. Сколько вы продержитесь против шаргов в одиночку, Геррик?

— Недолго, милорд. Наверное. Но точно дольше, чем все жители Куарана. Поэтому вопрос все тот же. Цена нашей помощи.

— Договаривай, бескорыстный наш. Договаривай. Вбивай гвозди. Что ты хочешь? Я должен передать Лаоре земли? Рудники? Людей? Золото? Какова сейчас цена за спасение мира?

— Всего лишь счастье Вашей дочери. В браке со мной, конечно. Я, правда, ее плохо знаю, но уверен, что мы подойдем друг другу. А еще признание моей скромной персоны Вашим преемником после смерти, да живите Вы вечно. Цена — это трон Куарана, милорд. Только трон, ничего больше...

Глава 18. День сто третий. Неделя спокойствия и медитаций.

Старый перец ноздрю не портит.

Мор. Избранные цитаты. Глава "Отражения".

Непроглядная тьма вокруг дрожала в такт вспышкам головной боли — кто-то усиленно тряс меня, видимо, намереваясь окончательно выбить жизнь из многострадального тела. Прошло несколько мгновений, прежде чем я стал смутно понимать смысл происходящего — похоже, какой-то идиот старательно лупил меня по щекам, пытаясь привести в сознание. Молодец, старался, сил не жалел. Урод. Ничего, дайте мне только глаза открыть — шлепки по щекам кому-то покажутся мелочью. Товарищу, что пытался таким образом привести меня в чувство, похоже, никто не рассказывал о сотрясениях мозга и сопутствующих ощущениях.

Чужие голоса во тьме звучали чересчур гулко, словно говорили в канализационную трубу, причем спросонья:

— А где Чернявый?

— Сбежал Чернявый. Вот где умище, в момент все сосчитал, теперь ищи его в горах. Говорил тебе, надо было не с телом цацкаться, а ноги делать. Толку от этого магика все равно никакого — помрет еще до ночи, только зря связались.

— Не гундось, Драный. Был Чернявый идиотом и сдохнет, ума не набравшись. Куда он сбежит? Сам думай, вокруг только горы да сизорожие. Куда не иди, к ним и выйдешь.

— Назад можно пойти.

— Счас. Примут там с любовью. Тебе сказать, чего с дезертирами делают или сам вспомнишь? Конец Чернявому. А этот магик — наш шанс по-любому.

Незнакомые голоса спорили в кромешной тьме, не вызывая никаких ассоциаций. Желания разобраться в происходящем не возникало, по морде бить перестали — и то ладно.

— Да какой это шанс? Отмучается скоро, чего потом делать с ним?

— Дурень ты, Драный, капец какой дурень. Помрет, так еще и лучше. Если принесем тело к Глыбе, кто нас дезертирами назовет? Мы ж тогда не бежали, а магика пытались спасти, разницу чуешь? Вот. Короче, дальше ты его понесешь, а лучник-то наш совсем запарился. Слышь, лучник? Запарился, спрашиваю?

— Я сам понесу.

Последний голос был смутно знаком, и я все-таки рискнул высказаться. Точнее, попробовал — первая же попытка произнести хоть слово обернулась сиплым кашлем и сдавленным хрипом.

— Смотри, оно еще живое, — удивленно отозвался голос Драного.

— Кто "оно"? — непонимающе уточнил его товарищ.

— Тело.

Юмористы, блин.

— Ты пошути, пошути. Мор очнется, прощения не допросишься, — буркнул смутно знакомый голос. — Воды бы ему только...

— Плюнуть могу, — Драный не унимался. — Оставь его, говорю. Некуда его тащить. Пока до Валенхарра донесешь, он весь протухнет уже. Нет, я на это не пойду, в такой темноте еще и мертвецов по камням носить, и так уже все ноги поотбивал.

— Я тебе плюну. Я тебе так плюну, что устанешь захлебываться, падла.

123456

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓